Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
Место встречи полковника Федулова (часть 2)

Место встречи полковника Федулова (часть 2)

Из воспоминаний ветерана морской пехоты и Московского уголовного розыска
Алексей Тимофеев
23.02.2012
Место встречи полковника Федулова (часть 2)

Вадиму Владимировичу Федулову 85 лет, коренной москвич. В 17 лет он добровольцем ушел на фронт, воевал в морской пехоте, участник освобождения Севастополя и Белграда, взятия Будапешта и Вены. После войны 20 лет работал в Московском уголовном розыске. Не раз о нем писали журналисты, но о многом из пережитого он рассказывает на страницах «Столетия» впервые.

Вор должен сидеть в тюрьме

Служить нашему поколению пришлось долго, демобилизовали меня только через пять лет, несмотря на ранение и две контузии.

Дослужился до старшины первой статьи, был мотористом корабля «Прут», водил трофейные машины в штабе Дунайской флотилии. Командующий, вице-адмирал Георгий Никитич Холостяков меня заметил еще на войне, когда я ему наладил итальянскую «ланчу», относился ко мне очень хорошо. В 1948 году его направили в Москву, на учебу в Академию Генерального штаба. Впоследствии я бывал у него дома в столице, по моей инициативе руководство МУРа два раза приглашало Георгия Никитича выступать перед нашими сотрудниками.

В зрелом возрасте я понял, каким был наш командующий – мог отстоять свое мнение перед вышестоящим начальством, каждая операция у него была продумана до мелочей.

Как известно, 22 июля 1983 года адмирал, которому исполнился уже 81 год, был убит в своей квартире. Отморозки, некий Калинин и его жена, занимались кражей наград, унесли китель Холостякова со всеми орденами и Звездой Героя Советского Союза…

Дело это всех нас потрясло. Я вернулся из отпуска, мне говорят: «Твоего командующего убили!». А я с ним незадолго до того созванивался, причем его жена, которую тоже убил этот Калинин, говорила мне, что приходят к ним двое студентов, хотят написать о боевом пути… Я просил ее позвонить мне, сообщить, когда они снова приедут, мало ли что. И она мне звонила, но я еще не вернулся с дачи… Историю, как взяли этих нелюдей, я знаю из первых уст.

…Начиная с 1946-го нам, сверхсрочникам, ежегодно давали отпуск. Но только в марте 1950-го вернулся я домой, к маме, у которой остался один. 16 сентября того года женился, с женой Марией Андреевной, дочерью офицера, познакомился в Измаиле за год до того, потом она поступила на учебу в институт в Москве.

И у меня была мечта поступить в институт морского транспорта, но не сбылось. Правда, страсть к морю у меня к тому времени уже прошла, корабельную службу со всеми ее тяготами я вполне узнал.

Пришел в Москве в военкомат, как положено. А тогда по КЗОТу нельзя было более месяца после демобилизации не работать, пропадал стаж военный. И я буквально через 15 дней уже устраиваюсь, по рекомендации военкомата, шофером в Красногвардейский райком комсомола И проработал там, а затем в райкоме партии три года. Работалось неплохо. Но вот наступил 1953 год, после большой амнистии, объявленной Берией после смерти Сталина, резко возросла преступность. Началось усиление кадров милиции. Вызывает меня секретарь райкомаАбрамов и говорит: есть предложение руководства вас направить на работу в милицию. Я, честно говоря, туда не рвался... Но он говорит: это приказ партии. А я член партии с 1944 года, с фронта. И поехал на Петровку, 38… Через месяц проверки звонят: вы приняты в наш состав. Так я попал в отдел специальной службы Московского уголовного розыска. Отдел занимался выслеживанием преступников, их задержанием, а главное – работой по борьбе с карманными кражами. Отдел, прямо скажем, нелегкий. Было в нем 50-60 сотрудников. Положили мне оклад 950 рублей (в райкоме я получал 750-850), через полгода присвоили звание младшего лейтенанта.

И началась оперативная работа. Карманников, как известно, поймать с поличным очень трудно.

А результаты наши определялись не просто по количеству пойманных тобой карманников. а именно изобличенных, задержанных и осужденных. Прошел суд – считается, что твоя работа сделана, но бывали случаи, когда суды не признавали задержание. Адвокаты «кололи» оперативников: «А вы встаньте, как вы стояли. Покажите мне, как вы увидели, что он взял – из сумки, из кармана… Народ же был кругом, вы не могли видеть…»

Помните фильм «Место встречи изменить нельзя»? Правдивый фильм, весьма реалистичный. Глеб Жеглов в исполнении Владимира Высоцкого очень хорош. В одном эпизоде он подбрасывает вору Кирпичу украденный им и сброшенным им бумажник. Правильно говорил Шарапов, что это незаконно, но и в жизни такое могло быть… Иначе он уйдет и завтра опять ворует.

Карманники - хитрые, весьма неглупые ребята. Возраста разного, даже такие были, которых бабушка на «работу» приводила… В Москве их тогда, после амнистии 1953-го хватало. У нас составлялась картотека, несколько сот профессионалов в Москве орудовало.

Владимир Конкин в фильме «Место встречи…» тоже, кстати, отлично сыграл Шарапова. Я сам был таким, с опытом войны, но в оперативной работе поначалу наивняк полнейший.

Прямо скажу, милицию и тогда не очень-то любили. Но к МУРу – совсем другое отношение. Друзья и знакомые говорили: о, он в МУРе работает!

Помню, когда в Измаил приехал первый раз в отпуск, мужики там с уважением к МУРу относились, вся страна это название знала. «Ну что? – спрашивают. - Тебя еще не убили?!»

Опасная ли это была работа? Конечно. Ведь встречались среди карманников обозленные, которых взяли и посадили не по их правилам, как они считали. Доходило иногда до того, что мы в отдельные дни вынуждены были часть спины закрывать блокнотами или книжкой, за ремень их пристраивать. Потому что нас кололи шилом. Ты и не почувствуешь, как тебе воткнули его в почку. У карманников были именно не ножи, а шило длиной сантиметров десять. Это был не удар, а проникновение тихонькое, безболезненное поначалу. При мне не было такого, чтобы карманники зарезали насмерть, но, бывало, лежали ребята в госпитале.

Меня дважды кололи в почку, но спасал картон блокнота… Часто угрожали и перед судом, где мы обязаны были выступать как свидетели. Если мы взяли настоящего вора, приходила компания, которая начинала на нас давить, «прессовать», короче говоря. Говорят: ну, падла, имей в виду... И мы домой нередко ходили «этажеркой» – я иду, меня сопровождают двое из моей группы. И так, бывало, неделями, потому что за мной – хвост. Походят, походят воры, видят – «этажерка», и отстают.

Сильный, опытный и наглый был уже тогда преступный мир, много было недовольных властью, а значит, и нами.

Этот криминальный мир был неплохо организован по отдельным отраслям. Карманники - в особенности. Они работали группами по районам или по «марке», которую «держали», то есть по номеру автобуса или троллейбуса.

Преобладали среди карманников, кстати говоря, уже тогда грузины. Один я их человек 20 задержал.

Насколько мне известно, воры в законе даже получали пенсию из своего общака. Во всяком случае, свои помогали им в пожилом возрасте. Они мне сами рассказывали: ну, мне помогают сейчас, на жизнь хватает. А я, говорит, руковожу... А вот чем руководит, он никогда не скажет, ведь морду мы им не били, не пытали.

Была ли тогда коррупция? Отдельные случаи имелись. Одному следователю мы притащили из ГУМа настоящего, мощного вора-карманника. Оформили все материалы, а вор договорился со следователем: даю тебе три тысячи, я тебя обеспечиваю, дело кончаем. Тот согласился. Через два часа вор привозит деньги ему, тот материалы убирает, а мы через день спрашиваем: где они? Он: материалы оформляются и прочее… А сам преступник этот в камере сидит и хвастает: я его купил с потрохами… Следователя этого уволили сразу же, судили.

Но у нас в МУРе крепкие ребята были, надежные. Хотя совали в карман прямо на улице. Он же нас в лицо знает, этот карманник. Оборачиваюсь – никого, а в кармане пять или десять рублей.

Бывало, когда мы брали карманника, он обещал: всю жизнь кормить буду.

Давали, считаю, за такие кражи очень мало, до четырех лет статья была. На первый раз давали два года. Был такой судья Щукин в Свердловском районе, он очень либерально относился к карманникам, говорил: вот украли, но надо товарищам нашим самим смотреть за своим барахлом, а то разинут рот, а потом приходят, жалуются. Мы взяли, привели, а Щукин три года от силы давал. Но вот однажды его самого обокрали карманники, так он им стал давать даже по первой ходке три года, без звука. Прозрел…

Помню, взял я одного мощного рецидивиста по кличке Слон, так он меня просил отпустить, обещал кормить. И кормил бы, кстати говоря. Был у нас один сотрудник, к нему наше ведомство быстро недоверие проявило и его уволили, однако я уверен, что он получил с них сумму. Почему? Этот бывший сотрудник, лет через 5 или 10, я узнаю, покупает квартиру в новом доме, который построен на берегу канала, рядом с Химками, даже есть водный гараж для катера. Мне говорят наши ребята: значит, он много брал.

Сам вор за одну ездку на троллейбусе мог снять 12 тысяч (машина «Волга» в 1950-х стоила 5 тысяч). Особенно любили они «раскручивать» приехавших за машиной или мотоциклом колхозников из Средней Азии.

Так что карманники жили не худо. В известном в те годы ресторане «Арагви» две группы воров все время гуляли. Это я знаю, у меня там был хороший знакомый, официант. Они там сидели, как приличные люди, за столом мата или блатной фени не услышишь.

Хотя со временем рецидивиста можно определить по некоторым внешним признакам. У тех, кто сидел 2-3 раза, походка своя, он не идет, он «чимчикует». Это такая тюремная походка, мелкие шаги, носки врозь. Во-вторых, там, в лагере, не на что сесть, сидят на корточках, привыкают и даже на свободе он не на стул сядет, а на корточки, так и сидит, на солнышке греется…

Но по лицу ничего не определишь. Причем в основном воры, даже законники, значились на работе. Где-то числились – сторожем, дворником, в таком роде. Сам он, конечно, ничего не делал, но показуху устраивал – приходил, его знали на работе. И характеристику давали хорошую.

И семьи у кого-то были.

Так что работать нам приходилось много, и днем, и ночью, и в жару, и в стужу... Причем надо привести вора с поличным, а отделение милиции – за полтора-два километра. Пока приведешь, потом никак не разожмешь руку, которой его держишь, а он еще во время хода начинает брыкаться.

И ведь это ворье такой вред приносит, сколько горя людям. У меня был такой случай, никогда не забуду. В отделении милиции стоит женщина, многодетная мать, ревет вовсю и волосы на себе рвет. Бушует, кричит - пришла в «Детский мир» за школьной формой, мороженое ребенку решила купить. Деньги украли, больше нет…. А мы как раз приволокли этого вора в отделение. Кладем на стол скрученные трубочкой деньги. Она: вот мои! Мы: а откуда ты знаешь? Она: да вон резинкой закручено, 250 рублей, одна пятерка чернилами испачкана. Все точно… А этот парень сам смотрит, здоровый молодой лоб, причем только освободился, и говорит вдруг: да, я у нее взял. Никогда не забуду этого случая, когда даже сам вор сознался...

В этом отделе я проработал шесть лет. За это время моя группа задержала около 300 человек, которые прошли через суды. Мы одно время брали каждый день по одному, а то и по два! Почистили мы здорово город от карманников. Меньше их стало, хотя новые все прибывали.

По количеству задержаний шел я в средних. А были у нас таланты – Иван Волчков, Александр Мурашко, Сергей Боровиков… Их отличала особая наблюдательность, умение с ходу определить ситуацию. Были у нас виртуозы – сразу видели в толпе карманника, знали, куда он пойдет, что будет делать.

…Всегда буду благодарен своим наставникам в МУРе. Иван Степанович Воронин был старший группы, он прошел разведку, начал работать по карманникам сразу после войны. Иван Антонович Грачев… Какие ребята были! Муровцы, фронтовики. Они меня натаскали и научили всему в нашей службе. В оперативной работе особенно я был благодарен Яну Ниловичу Савицкому, тоже фронтовику, мастеру своего дела.

Однако после шести лет работы в отделе спецслужбы говорю: ребята, я устал, давайте перейду на другую работу. Все на нервах, сна нет, засыпаешь – видишь карманника, он лезет, ты видишь – он достает шило, чувствуешь - тебя колет, вскакиваешь в холодном поту...

И перешел в отдел по борьбе с мошенниками. Это тоже оперативная работа, но уже гораздо легче. Хотя тоже хлопот хватало. Занимались всеми видами мошенничества. Помнится Либерман Костя, по мотоциклам работал. Он как будто продавал мотоцикл, деньги получал в оплату за него, а потом уходил с этими деньгами, оставляя покупателю какую-то бумагу на получение…

Такие мошенники работали в основном на приезжих из Средней Азии - таджиках, узбеках, киргизах. Работали на доверии, с людьми, которые ниже по интеллекту, причем людьми доверчивыми, не испорченными нашей городской муторной жизнью...

Работали, конечно, в тех точках, где продавался дефицитный в то время товар - шубы, телевизоры. Там же очередь, годы надо стоять. А тут подходит человек представительный, в рабочем халате: Надо вам? Могу помочь, как работник, без очереди. Ну и в один вход вошел, в другой вышел…

Мошенников было полно. Даже в той же «Березке», где за валюту и чеки продавали дефицит. Туда приходили за покупками люди с интеллектом повыше, за границей побывавшие, кое-что видели, знали. Но и их, как лохов, накалывали мастера воровского ремесла.

Причем бывали мошенники пострашнее, чем карманники. Карманник в открытую будет с тобой драться и угрожать, а этот тихонько тебя «сделает», отомстит за что-то, причем не сам, а чужими руками.

Нанимали уголовников и те могли если не зарезать, но так сделать, чтобы ты уродом стал. Хорошо, агентура была у меня своя. Меня предупреждали: Вадим, тебя зарежут, завтра туда-то – не ходи!

Днепропетровские, запорожские и другие группы мошенников приезжали в Москву… Волнами они появлялись, одна за другой… Я сейчас в МУРе бываю у ребят по старой памяти. Спрашиваю: как, мужики? Они говорят: еще хуже стало! Ужас, говорят, что творится. Сейчас, правда, по телевизору много всего показывают, а в мое время об этом помалкивали, держали в секрете…

Удар по советской милиции

После мошенников некоторое время занимался квартирными кражами. Ну а потом начальник наш говорит: мы будем переназначать сотрудников из отдела в отдел для того, чтобы у всех была полная квалификация сотрудника уголовного розыска, который может работать в любой области. И всучил мне должность начальника отдела половых преступлений. Вот уж куда я точно не рвался... Почему я там оказался? Знали – у меня порядок в семье, никаких жалоб не поступало. А в таком отделе не каждый может работать. Приходили некоторые и через пару недель уже путались с проститутками...

Их уже тогда хватало в Москве. И притоны имелись. В основном были претензии на интуристов, работали у «Метрополя», «Москвы», «Националя» - это «фирменные» проститутки, прочие – у вокзалов. В моей картотеке было 150 «девочек», которых я задержал в свое время, выявил.

Хотя тогда был все-таки еще порядок, и, я так скажу, молодежь не смотрела на проституцию, как на престижный заработок.

Были среди них в основном москвички, очень красивые девки. В школе еще куда-то влетали и пошли по рукам…

Появились и бандерши, и сутенеры. Последних я ненавидел страшно и старался всех посадить, но под них статья была непростая. Пока с чем-то не возьмешь…

Наказание для проституток было тогда одно – три раза посадить на 15 суток за нарушение общественного порядка, а после этого – давали до двух лет. После освобождения выселяли за 101-й километр от Москвы. Впрочем, все равно жили они в столице, как-то устраивались.

Специфический это контингент. Вот у меня числилась в картотеке жена капитан-лейтенанта Тихоокеанского флота, он все больше находился там, а она туда ехать не хотела и занималась здесь проституцией. Причем умная, закончила когда-то МГУ, работала в хорошем месте. Я говорю: что тебя влечет, тебе деньги нужны, что ли? Она: я получаю достаточно... Прямо спортивный интерес возникает у них, все им мало. Сколько они мне рассказывали о себе. Они же нередко и мазохистки еще вдобавок, что уж там говорить… Ее плеткой будут хлестать, а она рада будет.

Что касается проституции, я бы, откровенно говоря, легализовал все это дело, открылись бы бардаки, государство получало бы хоть какую-то пользу. Все равно ведь они были, есть и будут.

Гомосексуалистов, педофилов уже тогда было полно. На улицах, в районе Пушкинской подъезды были забиты ими. Сотни их в Москве обитали. Это же зараза такая! Беда в том, что, если они единожды мальчика использовали, мальчик уже тоже педофил и гомосексуалист. Это доказано медициной. Меняется он, все! Почему они сейчас и ходят табунами. А раньше все-таки было проще, была статья за это – 2 года.

Из среды артистов было много таких. Проводили с ними профилактические беседы. Известные люди, бывало, попадались - главреж одного из театров, известный художник…

Так проработал я четыре года, очень неприятная грязная работа. Стал я проситься оттуда. И тут мой товарищ Виталий Иванович Гуменюк стал начальником Зонально-информационного центра ГУВД по городу Москве, а мы с ним в МУРе проработали 20 лет.

Обратился к нему: возьмите ради Бога, на любых условиях! Мне в кадрах сказали: вы теряете 5 рублей в зарплате. Я говорю: готов и больше потерять, лишь бы не работать в этом отделе.

В центре мы собирали банк данных о преступниках, их контактах, сообщниках, методах действий. Весьма полезная работа.

В 70-е годы закончил я три курса вечернего отделения юрфака МГУ, но бросил. Тяжело, семья. К тому же, прямо скажу, невзлюбил меня генерал, начальник управления кадров. Когда за работу в МУРе меня награждали орденом Знак Почета, он меня вызвал. Разговор идет о том, о другом… Потом он говорит: ты учишься в МГУ, третий курс. Зачем ты учишься? Сколько тебе лет? 50? Тебе на пенсию уже надо уходить. Куда я тебя двину? А он меня даже начальником отдела долго не назначал – дескать, нет у меня образования, хотя я уже учился на юрфаке. Я вышел тогда из генеральского кабинета и думаю: что я, действительно, мучаюсь? Он прямо сказал: при мне ты никуда не пойдешь, а я, говорит, буду сидеть долго…

За что он меня не любил? На одном из совещаний я ему прямо сказал: у вас люди сидят годами и не двигаются с места, а вы берете из чужих подразделений, якобы для освежения и прочее… А свои как были – Мурашко, Волчков – так и остались операми старшими – по 20 лет! Это что, дело?! Генерал спрашивает: а ты сколько уже опером? Я говорю: 15 лет. Он мне 11 лет очередное звание не давал, хотя уже было положено. Не любит такое начальство прямоты…

Но все-таки в МУРе я дослужился до майора. В отставку ушел подполковником, а полковником стал только по специальному приказу министра Нургалиева, в порядке исключения, как фронтовик.

Отмечу следующее: милиция в 1970 годы начала заметно меняться. Как, пожалуй, и все наше общество. Раньше мы знали о каждом, кто чем занимается. У меня была группа, четыре человека, и я знал, где каждый из них вечером бывает.

Кроме того, в то время действовал негласный приказ министра: в обязательном порядке проверка раз в два года каждого сотрудника, оперативного работника через отдел спецслужбы и разведку. За мной выставляли наружку и в течение недели меня водили, знали, куда я хожу и к кому, что делаю.

Также было везде и комитетское наблюдение. Одним словом, для оборотней, как назвали их в последние годы, время было непростое. А потом эти проверки прекратились. И началось…

Когда в 1968 году министром внутренних дел стал Щелоков, мы почувствовали положительные перемены. Офицерам милиции увеличили оклады, прошла переаттестация, и от всех тех, на которых были уже какие-то матерьяльчики где-то там в кадрах, относительно кого имелись сомнения и подозрения, постарались избавиться. Создан был хороший аппарат. Увеличилась и раскрываемость.

Но все равно году во второй половине 70-х началась деградация… А уж когда после Щелокова пришел самодур Федорчук, которого направил к нам Андропов, – милицию, на мой взгляд, просто разгромили. Тогда-то и наступил конец настоящей милиции, уволили самых хороших, преданных людей, тех, кто работал день и ночь, кто вытаскивал преступления. Их постарались убрать. Зачем это нужно было? Прямо скажу - не знаю. Но буквально за месяц созданный Щелоковым аппарат Федорчук разрушил. У нового министра была такая манера – входит неожиданно, давай материал тот-то. Если что не так – немедленно уволить…

Жестоко все было сделано. А потом началась перестройка…

«Огонек»

Какие книги мне больше нравятся? Конечно, в первую очередь советских писателей, начиная с Аркадия Гайдара. Я зачитывался всеми его произведениями, это книги моего детства… Когда в университет поступал, сочинение свое, а тема была «Роль советской литературы в вашей жизни», заканчивал я гибелью писателя и его сказкой о Мальчише-Кибальчише. Эта сказка и сейчас мне о многом говорит…

Любил я и фантастику. До войны «Пионерскую правду» все время получал, мать выписывала, там печаталась с продолжением «Тайна двух океанов» Григория Адамова.

Ну а в годы работы в милиции читать было особо некогда. Подписался на многие собрания сочинений классиков, и когда шофером работал – читал. Первые один-два тома. Как перешел в МУР, все – некогда. Домой придешь измученный, потом начал учиться, закончил среднюю школу, 3 класса за два года, поступил в университет…

Близки мне все песни Великой Отечественной войны. Помню, уже взяли Будапешт. Выехали мы с ребятами за город отдохнуть, поднимаемся в гору, там – грибы. А я решил незабудок нарвать. Я их очень любил, почему-то мне казалось, глаза моей матери такие же – синие-синие.

Мама закончила училище сестер милосердия «Утоли моя печали» в 1918 году. Ходила в церковь, молилась за нас. Особенно, когда отец пропал без вести. Потом уже за меня боялась.

Когда я стал в милиции работать, она мне сказала: сынок, ведь там же опасно! Я говорю: мама, ты, когда я уходил в армию, тоже говорила, что на фронте убивают…

Так вот, на той горе под Будапештом я пошел нарвать букет незабудок и там услышал песню, которая врезалась мне в голову, а напевали ее наши мужики:

До свиданья, города и хаты,
Нас дорога дальняя зовет.
Молодые смелые ребята,
На заре уходим мы в поход.
…Наступил великий час расплаты,
Нам вручил оружие народ.
До свиданья, города и хаты, —
На заре уходим мы в поход.

Песня 1941 года… Ее брат мой очень любил. Когда он погиб, у меня пластинка осталась. Мама говорит: ты береги пластинку, это Юрина песня…

И есть еще знаменитая в годы войны песня «Огонек». Ее я услышал первый раз в Керчи, в тот боевой год, в то боевое время… Приехал на маяк, там надо было боезапас взять. Здесь стояла будка из стеклянных банок, которых на здешнем рыбзаводе было полно, из них и соорудили пристанище для девчонок-регулировщиц. Не знаю, патефон у них был или приемник. И вот, стоит машина, они проверяют документы, а я слушаю песню «Огонек»...

На позицию девушка
Провожала бойца,
Тёмной ночью простилася
На ступеньках крыльца.
И пока за туманами
Видеть мог паренёк,
На окошке на девичьем
Всё горел огонёк.

Парня встретила славная
Фронтовая семья,
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья,
Но знакомую улицу
Позабыть он не мог:
Где ж ты, девушка милая,
Где ж ты, мой огонёк?

И далее…

Все, что было загадано,
В свой исполнится срок,
Не погаснет без времени
Золотой огонек…

Эту песню мне никогда не забыть.

Специально для Столетия


Материалы по теме:

Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..