Владимирский централ

В трех остановках от железнодорожного вокзала Владимира находится тюрьма – свидетельница многих революционных потрясений, с уникальной историей и знаменитыми сидельцами.

В 1783 году губернский архитектор Николай Фонберг подготовил проект работного дома, который впоследствии и стал тюрьмой.

В 1846 году был построен так называемый Польский корпус – в нем содержались участники польского восстания 1864 года. В 1870-м появляется третий корпус – уже для политических. Кого там только не было – анархисты, народники, члены Владимирской организации РСДРП...

В 1893 году по американскому проекту строится еще один корпус – это типично американская тюрьма, где все этажи с первого по третий просматриваются. И, наконец, в 1938 году – последний корпус, для особо опасных преступников, его называли еще ежовским.

После революции 1917 года тюрьма относилась к НКВД, Министерству госбезопасности, после 1956 года передается Министерству внутренних дел, а ныне она – при Министерстве юстиции.

Таким образом, Владимирский централ ведет свой отсчет с 1783 года. При тюрьме, как тогда полагалось, должен был быть надзиратель для мужчин и смотритель для женщин, и все. Никаких «вертухаев», воспитателей, перевоспитателей. Впрочем, в 1787 году Екатерина П пишет собственноручно проект устава тюрем, где разделила их все на гражданские и уголовные. Новым уставом вводится уже должность начальника тюрьмы, сотрудниками принимается присяга, им запрещается брать взятки. В уставе было четко прописано, какой должна быть тюрьма гражданская и какой – уголовная, как обходиться с тюремными людьми: «человеколюбиво, но при том иметь за ними крепко неослабное во всякое время смотрение».

С 1831 года создается владимирское попечительное общество о тюрьмах, куда входил известный революционер Александр Герцен, который жаловал на нужды «Владимирки» 25 рублей ассигнациями.

В 1838 утверждается положение о владимирской арестантской роте инженерного ведомства. Командир роты в звании капитана получал 780 рублей в год – это при том, что в то время корову можно было купить за 9 рублей.

Условия содержания заключенных в тюрьме тогда были не менее жесткими, чем теперь: найдут в камере железку – четверо суток темного карцера. Но более мягкие, чем когда тюрьма принадлежала советским «органам». Тогда даже проводились тюремные реформы. Так, кандалы были заменены наручниками, которые, кстати, исправно служат и поныне. А вот кормили заключенных лучше. Судите по меню: жаркое, котлеты телячьи, кисель клюквенный, овсянка, селедка, молоко и т.д.

После 1917 года в тюрьме уже сидели по классовому признаку. Большевики с большевиками, анархисты с анархистами, воры с ворами…

Возникло даже что-то вроде самоуправления заключенных. Большевики жили по своим законам, анархисты по своим. Словом, демократия. И только в 1918 году всей этой демократии приходит конец.

В 20-е годы тюрьма называлась губернским исправительным домом. То есть главной задачей ее было исправлять заблудившихся и направлять их на путь истинный. Взрослые дяди и тети играли в детский сад. Проводились лекции, концерты, церковь убрали, на базе ее сделали клуб, в клубе исключительно силами заключенных устраиваются спектакли и концерты. За два месяца было поставлено 7 спектаклей. Кроме того, после спектакля поет хор и играет струнный оркестр. Тогда в Централе в основном сидели уже политические. В 1927 году принимается даже правило предоставлять отпуска на период полевых работ заключенным крестьянам.

Интересно, что когда в семидесятых годах сюда привезли на отсидку диссидентов и правозащитников, осужденных по статье 70-й части 2 УК СССР «за антисоветскую агитацию и пропаганду», их тоже велено было перевоспитывать. К ним был приставлен специальный сотрудник-воспитатель. Но это была уже не игра, а борьба идей, убеждений, и воспитатели в этой борьбе откровенно проигрывали. Агитатора обычно хватало лишь на два месяца. Потом он, обессиленный, отзывался на отдых и переподготовку, а на смену ему приходил новенький, который тоже больше двух месяцев не выдерживал. А одного из воспитателей диссиденты сами перековали, и он вместо того, чтобы верой и правдой служить режиму, стал задумываться, почему у одних коммунистов есть все, у других – ничего.

Через Централ прошли многие политические и военные деятели. В 50-х годах во Владимирскую тюрьму стали определять и лидеров уголовного мира.

За четыре десятилетия через Централ прошли свыше семисот воров в законе, из которых две трети – кавказцы. Здесь провели свои лучшие блатные годы патриарх уголовного мира Василий Бабушкин (Бриллиант), Александр Захаров (Шурик Захар), Гена Корьков (Монгол) и многие другие. После распада СССР большинство из них было этапировано в родные республики, и камеры «Владимирки» частично опустели. Указом тогдашнего председателя Верховного Совета РФ Руслана Хасбулатова их переделали под СИЗО, что несколько унизило Централ, в котором никогда следственного изолятора не было.

Попытки бежать из Централа предпринимались, но все они заканчивались неудачей.

Однажды глубокой ночью двое авторитетных урок в момент передачи какого-то предмета, вероятно, записки, ухитрились схватить охранника за руку и затащить эту руку по локоть в камеру. Они полоснули по венам заточенной ложкой и приказали открыть дверь. «Вертух» колебался недолго. Когда зэки пообещали искромсать его руку ложкой и держать кисть до тех пор, пока охранник не истечет кровью, тот повернул ключ в замке. Надзирателя заволокли в камеру, сняли с него мундир, в который обрядился один из урок, а пленника, связанного простыней, подвели в коридоре к телефону прямой связи и заставили вызвать дежурного по корпусу. «Труп в камере, – сказал плененный охранник в трубку, – скорее всего самоубийство». Дежурный поднялся на пост и остановился перед решеткой. Среди коридора, припав к глазку камеры, стоял лжеохранник: «Иди сюда, посмотри на это чудо...». Дежурный открыл решетку и подошел к «коллеге», все так же стоящему вполоборота. Молниеносный удар в кадык свалил офицера на пол. Отстегнув у хрипящего капитана связку ключей и закрыв его вместе с охранником в камере, зэки рванули к выходу из корпуса. Но открыть вторую решетку не смогли – ключ от нее имелся только у дежурного помощника начальника тюрьмы, вызывать которого было делом не только хлопотным, но и рискованным.

Пока урки пытались раскурочить замок подручными средствами, пленники пришли в себя, добрались до окна, где уже давно не было стекла, и начали кричать: «Вторая вышка! Побег!». На вышке услышали, позвонили начальнику караула. Два автоматчика поднялись к решетке, от которой зэки уже бежали обратно в камеру, и пустили по коридору две очереди. Один из беглецов умер на месте, другого добили спустя несколько минут...

До семидесятых годов зэки в основном сидели без дела, лепили всякие поделки из хлебного мякиша, которые сегодня красуются в тюремном музее. В 1972 году создается предприятие Владимирской тюрьмы. В шесть стран мира отправляло оно свою продукцию.

Телефоны, спортинвентарь, мячи, боксерские перчатки, перчатки для спецназа... Около 900 человек выводились на работы. Пробовали перевоспитывать трудом и диссидентов, но потом одумались: они же всю тюрьму обратят в свою «веру», и инакомыслящие получили привилегию только сидеть и инако мыслить.  

Сейчас Владимирский централ держит в своих стенах в основном особо опасных преступников, осужденных за грабежи, насилия, убийства. Некоторые приговорены к пожизненному заключению.

Другие – к большим срокам, от 15 до 25 лет. Отбыв положенное время во Владимирском централе, одни отправятся в лагеря, другие – к месту пожизненного заключения.

...Лидия Русланова была арестована в сентябре 1948 года «за участие в антисоветской группе». Во владимирскую тюрьму ее доставили из лагеря в июле 1950-го. Она сидела в одной камере с артисткой Зоей Федоровой. Та была арестована на месяц позже, значилась, как террористка, и была приговорена к 25 годам тюрьмы. А причиной-то всему стала... любовь. Зоя полюбила американского офицера, находившегося в те годы в Москве в качестве представителя союзников. У них родилась дочь. А когда гражданского мужа, как бы теперь сказали, отозвали на родину, Зою посадили в тюрьму. По ее словам, причиной ее ареста стал подаренный американцем золотой пистолет.

И вот женщин строем ведут в туалет. Руки за спину, разговаривать не велено – порядок в тюрьме жесткий. И вдруг 50-летняя Русланова высоко поднимает голову, раскидывает руки, и – во весь голос, на весь тюремный корпус:

– Валенки, валенки да не подшиты стареньки...

У охранника округлились глаза. Начальник тюрьмы, случайно оказавшийся неподалеку, закричал:

– В карцер ее, в карцер!

И лишь тюремному врачу Елене Бутовой удалось убедить начальника отменить свой приказ.

– Ведь это Русланова!!! Как можно?!

С этого момента Лидии Андреевне было разрешено петь в камере. Правда, вполголоса.

…Тюремного врача Елены Николаевны Бутовой уже нет в живых. Но именно ей и принадлежит идея создания музея в стенах Владимирского централа.

– У нас же столько выдающихся людей сидело, – убеждала она.

Как ни странно, идея нашла поддержку на самом высоком уровне.

Один из знаменитых сидельцев – Михаил Фрунзе. Существует легенда, что ему, единственному за всю историю тюрьмы, удалось из нее бежать. Но это лишь легенда. Хотя побег действительно готовился. Его организовывал некто Кукушкин. Он за выпивкой должен был склонить надзирателя к соучастию. Вести от Кукушкина поступали хорошие, был даже назначен вечер побега. Революционер Николай Растопчин пилил каждый вечер решетку. Визг пилки трудно было заглушить шумом и песнями, но надзиратель не обращал внимания, и это увеличивало уверенность в том, что он готов помочь побегу, вспоминал позже другой революционер Скобенников. «Фрунзе сидел через маленькую камеру от нашей, и к нему по водопроводной трубе была устроена передача почты. План побега был таков. Когда все будет готово, оставалось разобрать возле трубы кирпичи с тем, чтобы Фрунзе мог пробраться в нашу камеру. Потом он должен выйти во двор, а надзиратель в это время притвориться спящим. Дальше оставалось забраться по крыше на забор, за которым находилось кладбище. Решетку отпилили настолько, что ее можно было вытолкнуть рукой. Но надзиратель в последний момент испугался и соучаствовать отказался».

С конца ХIХ века Владимирский централ становится политической тюрьмой.

В 1930-е здесь отбывают наказание соратники Ленина. Режим ужесточается. Численность заключенных растет. Под каток репрессий попал и сам начальник тюрьмы Николай Васильевич Дуппер – латышский стрелок.

Из Ленинградских «Крестов» сюда переводят генерала НКВД, организатора многих терактов и диверсий на территории иностранных государств, в том числе убийства Троцкого, наставника разведчика Николая Кузнецова легендарного Павла Судоплатова. Глава советских диверсантов провел в Централе почти семь лет. Сидел тут и отец Юлиана Семенова Семен Ляндрес, который проходил по «бухаринскому делу». Сидел секретарь академии наук, под руководством которого были созданы кровезаменители. Сидел известный ученый из КБ Лавочкина – он делал в камере чертежи радиостанций, которые затем по секретной почте отправлялись в Москву.

Камеры Владимирского централа видели генералов Квантунской армии. Этим досталось, может быть, больше других. Они сидели поодиночке, разговаривать было не с кем, книг на японском и на китайском языках в тюремной библиотеке не было. «Я по национальности китаец, – жаловался один их них в письме на имя начальника тюрьмы, – вот уже 7 лет нахожусь в заключении и все это время мне не приходилось разговаривать на родном языке. Целыми днями я вынужден сидеть и молчать». Многие из них умерли, не дождавшись освобождения.

Высокопоставленным гитлеровским офицерам, по окончании войны тоже познакомившихся с Владимирским централом, повезло куда больше. А здесь сидели комендант Берлина Вейдлинг, фельдмаршал Шерер, начальник личной охраны Гитлера Раттенхубер, другие генералы вермахта, начальник разведки «Абвер-2» и даже брат Мюллера. После визита в Москву Аденауэра всех их вернули в Германию.

В 50-е годы здесь находились так называемые номерные заключенные, имена которых не должен был знать даже начальник тюрьмы. Они могли заниматься литературой, иметь деньги у себя в камере. Это родственники Сталина – Анна и Евгения Аллилуевы, почти в полном составе правительства Литвы, Латвии.

Через Владимирский централ прошли члены иностранных правительств: Ян Янковский – заместитель премьер-министра польского эмигрантского правительства в Лондоне, Адам Бень и Антон Пайдак – министры подпольного польского правительства.

Все они, как и артистка Зоя Федорова, обвинялись в терроризме.

Под вымышленной фамилией сидел и сын Сталина Василий. «Его содержали у нас как Васильева Василия Павловича, - вспоминали бывшие тюремные надзиратели. – В его учетной карточке не были указаны ни время, ни место рождения, ни профессия, ни статья, ни срок. Только дата ареста - 28 апреля 1953 года».

Он появился во Владимирке в январе 1956-го в сопровождении двух полковников. Одет был в летную кожаную куртку на меху. Передвигался с красивой деревянной тростью. Оформлял его прибытие сам начальник тюрьмы, что было совершенно не по форме. У него были особые условия содержания. В его одиночной камере настелили дощатый пол, провели радио, поставили цветы.

– Смотрю на него и гадаю, чей же это родственник, – рассказывала позже уже известный нам тюремный врач Елена Николаевна Бутова. – Курносый, глаза голубые, рыжий, усатый...

Он не любил, когда в камеру поглазеть на него приходили должностные лица – а слушок, что под именем Василия Васильева сидит Василий Сталин, уже пополз по тюрьме. Однажды к нему пришел владимирский прокурор по надзору, представился, спросил: «У вас есть жалобы на содержание?». Сталин посмотрел на него и сказал: «Я никого не вызывал и никаких жалоб у меня нет». Встал, подошел к окну и повернулся к гостю спиной.

За Сталиным велся особый надзор, и он, надо полагать, это понимал. В музейных архивах хранится копия секретного донесения Никите Хрущеву, подписанного председателем КГБ Шелепиным и Генеральным прокурором СССР Руденко: «В.И. Сталин за период пребывания в местах заключения не исправился, ведет себя вызывающе, злобно, требует для себя особых привилегий, которыми пользовался при жизни отца. Считаем целесообразным в порядке исключения из действующего законодательства направить Сталина после отбытия в ссылку сроком на пять лет в Казань. Считаем также целесообразным при выдаче В.И. Сталину паспорта указать другую фамилию...».

К нему не раз приезжали женщины. Привозили продукты, подарки. Сам он страдал не столько от многочисленных болезней, сколько от вынужденного безделья, и требовал работы. В то время своего производства в Централе не было. Его определили механиком на тюремный хоздвор. А одна из женщин привезла ему инструменты для токарного станка. И он стал работать. Кстати, одна из тележек, сделанная Василием Сталиным, до сих пор развозит пищу по корпусам. А ее бы в музей...

Выпустили Василия в 1958 году. Он встречался с Хрущевым. Ему поначалу даже выделили квартиру в Москве, но потом действительно переселили в Казань, где он и умер.

…В 1949 году в Югославии, когда туда пришли советские войска, был арестован и этапирован во Владимир Василий Шульгин – один из российских монархистов, принимавший отречение Николая II от престола. Одно время он делил камеру с князем Петром Долгоруким. Князь очень необычно одевался: носил феску и шелковый халат с кистями. Для него специально сделали бюро, на котором он, стоя, писал свои воспоминания.  

В стенах Владимирского централа три года провел американский летчик-шпион Фрэнсис Пауэрс, который был сбит советской ракетой над Уралом. По словам очевидцев, выглядел американец импозантно: роста высокого, крепкий, симпатичный, в черном костюме и такого же цвета лакированных ботинках. По-русски говорил весьма сносно и делился с надзирателями семейными новостями, которые узнавал из писем жены. К нему подсадили латыша, который работал на шведскую разведку, но уже во Владимирке был перевербован КГБ. Он выуживал у доверчивого Пауэрса нужную информацию, за что заработал свободу, а его сокамерника из Владимира увезли в следственный изолятор КГБ Лефортово, а затем, как известно, обменяли на плененного советского разведчика Рудольфа Абеля. Этот эпизод вошел в фильм «Мертвый сезон».

Отдельная страница в истории тюрьмы – диссиденты-семидесятники. Во Владимирском централе их было 80 человек.

Среди них Владимир Буковский, которого затем обменяют на лидера чилийских коммунистов Луиса Карвалана, Кронид Любарский, Егор Давыдов, Анатолий Марченко, Натан Щаранский, Иосиф Бегун и другие.

Сидел во Владимире и писатель Даниил Андреев. Именно здесь он написал свою знаменитую книгу «Роза мира». Она попала на волю благодаря Давиду Ивановичу Кротову, матерому комитетчику, который прекрасно знал, что Андреев что-то там пишет. И когда писателя перевезли в другое место, он позволил его жене Алле Александровне Андреевой забрать вещи мужа – мешок с грязными тряпками и... рукописями.

...А Лидию Русланову освободили в августе 1953 года. Первый концерт после своего освобождения она дала во владимирском Доме офицеров, где когда-то располагалось Дворянское собрание. Зал был полон. Среди зрителей были и сотрудники тюрьмы. Некоторые – с цветами.