Проголосуем так, что мало не покажется…

Ни в одной западной стране мне не приходилось бывать во время выборов. Одно дело комментировать итоги голосования, читая новости в интернете, и совсем другое — находиться на месте, наблюдая реакцию людей непосредственно в ходе событий и обсуждая с ними их действия. На сей раз я оказался в Лондоне как раз в день голосования.

Выборы в Британии не похожи на выборы в других странах. Все происходит в будний день, а не в воскресенье, как в большинстве государств, опросы публикуются до самого последнего момента, нет запрета на агитацию накануне дня голосования.

Впрочем, иностранец, гуляющий по улицам британской столицы, может вообще не заметить, что в Соединенном Королевстве разворачивается избирательная кампания. Нет ни митингов, ни демонстраций, ни активистов, раздающих листовки, ни самих листовок, а плакаты, призывающие голосовать за ту или иную партию, встречаются крайне редко. Собственно, я в нынешний приезд ни одного вообще не видел, но обнаружил рекламный стенд, агитировавший за консерваторов – правда, месяц назад, во время предыдущей поездки в Лондон. Скорее всего, он так и остался на месте до дня выборов 6 мая. Пресса сообщала про встречу премьер-министра со своими сторонниками, где собралось целых триста человек. Не слишком много для финала избирательной кампании…

Конечно, кандидаты где-то встречались с избирателями, где-то выступали. Но на повседневной жизни это отражалось незначительно. Даже по телевизору политической рекламы было немного, больше политической аналитики. Активисты вели свою работу, распихивая листовки по почтовым ящикам, беседуя с соседями, и, разумеется, партийная пропаганда распространялась в виртуальном пространстве. Но и там все происходило ненавязчиво и относительно тихо. Администратор гостиницы, где я остановился, рассказывал, что ему позвонила депутат парламента от лейбористов, боровшаяся за то, чтобы сохранить место в своем округе. В течение нескольких месяцев он добивался от нее, чтобы она помогла обуздать велосипедистов, носившихся возле школы и пугавших детей. Тогда она не проявила к его просьбам никакого интереса. Сейчас обещала помочь, но мой собеседник был неумолим: «Слишком поздно, Маргарет, слишком поздно!» И проголосовал за консерваторов.

Хотя все было по-британски чинно, от выборов зависело очень многое.

Заранее было известно, что лейбористская партия проигрывает и отстает от тори. Но насколько? Будет ли успех консерваторов достаточным, чтобы позволить им сформировать парламентское большинство? Или в парламенте не будет большинства ни у одной из партий? В этом была главная интрига выборов, основная тема дискуссий между аналитиками, журналистами, обывателями, да и самими политическими деятелями.

Последний раз парламент без большинства Британия имела в конце 1970-х годов, перед приходом к власти Маргарет Тэтчер. Тогда правительство лейбористов держалось у власти голосами либералов. А вопрос, кому формировать кабинет министров при отсутствии явного преимущества у одной из партий, должна решать королева. О ее роли в государственной системе все вдруг как-то резко вспомнили 5-го мая, когда начала вырисовываться патовая ситуация. В этот день британские газеты производили угнетающее впечатление. Консервативные пугали нестабильностью, если не будет явного парламентского большинства, причем несли откровенно демагогический бред: если ни одна партия не сможет сформировать устойчивое правительство, то будет катастрофа, как в Греции, где существует пропорциональное представительство. Какая связь между отъемом пенсий у стариков и пропорциональным представительством? Кстати, в Греции правительство как раз опирается на твердое большинство. Тем временем «либеральные» газеты ратовали за пропорциональное представительство и реформу избирательной системы: если ее ввести, страна заживет счастливо.

Меньше всего журналистов и политологов интересовали проблемы избирателя. А он, избиратель, вел себя довольно спокойно, не поддаваясь истерии. Люди ходили по магазинам, сидели в кафе, обсуждая бытовые темы. Не было видно никаких признаков того, что «решается судьба страны»...

Особенностью нынешних выборов была явное недоверие населения ко всем партиям. Утром в день голосования примерно треть граждан так и не определилась в своих симпатиях.

В одной из газет карикатура, на ней - избиратель стоит растерянно возле урны, перебирая бюллетени, а нервничающий сотрудник избиркома напоминает: «Вы помните, что в десять часов мы закрываемся?»

Шутка оказалась пророческой. К вечеру в день выборов у дверей избирательных участков скопились толпы народа. К концу рабочего дня люди массово шли голосовать, но не могли этого сделать из-за очередей. Самое занятное, что значительная часть избирателей, стоявшая в очереди по часу или больше, все еще не знали, за кого они собираются отдать свой голос. Но желание опустить бюллетень в урну подогревалось тем, что они точно знали, против кого будут голосовать.

Выборы превратились во всенародную проверку негативных рейтингов. Предстояло выяснить, кого из политиков в Британии презирают и ненавидят больше.

На этом порой строилась стратегия избирательной кампании кандидатов. Так, Ник Гриффин, лидер ультраправой Британской Национальной партии, выдвинулся в одном округе с Маргарет Ходж, лейбористской дамой, которую терпеть не могла даже изрядная часть членов собственной партии. Но выяснилось, что у избирателей неприязнь к фашистам пересилила отвращение к миссис Ходж. Она не только сохранила свое место, но и резко увеличила количество голосов, полученных лейбористами в округе. В условиях растущего недоверия к партиям люди порой голосуют за личность.

Так или иначе, многие британцы, отработавшие полный трудовой день, проголосовать не смогли. В 10 вечера у избирательных участков начались скандалы, в некоторых местах вызывали полицию, чтобы разогнать обозленную толпу, а возмущенные граждане грозились подать в суд на государство, лишившее их избирательных прав. Хотя с самого начала могли бы просто догадаться проводить выборы в выходной день, как в других европейских странах. Впрочем, это было бы, как выразился политолог Джон Рис, «совсем не по-британски». Выходные дни - это святое, их нужно посвящать семье, а не политике.

Когда участки закрылись и появились данные экзит-поллов, шок охватил всех: удивительным образом умудрились проиграть все.

Консерваторы не получили большинства, чтобы сформировать правительство. Лейбористы явно провалились. Они могли бы рассчитывать на коалицию с либералами, но, как назло, те тоже провалились, получив даже меньше мест, чем раньше. А ведь как надеялись! В условиях нарастающего раздражения против лейбористов и сохраняющегося в стране недоверия к консерваторам, казалось бы, успех либералов обеспечен. Им прочили серьезное увеличение числа мандатов, роль политического арбитра в новом парламенте. Увы, в последний момент избиратель решил иначе.

Между тем, данные из округов поступали крайне медленно, в 11 часов на следующее утро более 30 округов оставалось «неподсчитанными», что полностью ставило в тупик население и комментаторов. Поразительным образом больше всего задерживалась информация из Лондона. Лишь к середине дня стало ясно, что тори получили 306 мандатов, им недоставало всего 20 голосов до парламентского большинства. Теория, согласно которой английская избирательная система гарантирует сильное правительство с надежным большинством, показала свою полную несостоятельность. Впервые со времен Виктории реальная власть оказалась в руках королевы, которая получила право назначить премьером практически любого депутата парламента. Зато усилилось значение парламентариев от малочисленных партий, завоевавших по два-три места каждая. Некоторые вообще получили по одному депутату, как «зеленые», но сочли и это своей победой — раньше не было ни одного. Зато Джордж Гэллоуэй от Партии уважения, считавшийся единственным независимым левым в парламенте, потерял депутатский мандат.

В целом левые находились в состоянии полной прострации: кризис капиталистической системы не только не дал им массовой поддержки, но, напротив, обернулся для них полной катастрофой.

Расколы и сектантские склоки привели к тому, что левые в качестве политической силы самоликвидировались. Консерваторы говорили не столько о своей победе, сколько о поражении лейбористов, тогда как лейбористы упорно напоминали, что тори не получили большинства. И все дружно объясняли, что главная задача следующего правительства — обеспечить «финансовую стабильность». Реакция лондонского Сити волновала политиков куда больше, чем настроение избирателей. Работа на публику закончилась, теперь предстояло работать на банкиров. А представители финансовых кругов откровенно заявляли, что им не так уж важно, какая партия сформирует кабинет министров, главное, чтобы власти как можно быстрее начали проводить в жизнь экономическую программу, которую разделяли все политические конкуренты. Между тори, либералами и лейбористами здесь различия обнаруживаются лишь в мелких деталях, да и деталями этими политики готовы пожертвовать в ходе коалиционных переговоров.

Деловые круги высказываются однозначно: неважно, кто будет проводить антикризисную политику, главное, чтобы это делалось жестко, решительно, и чтобы правительство было «сильным».

За этими общими словами скрывается уверенность в том, что с британской экономикой или обществом нужно сделать примерно то же, что и с греческими. Резко сократить доходы населения и социальные программы, бросив все свободные средства на выплату внешнего долга. А надо помнить, что соотношение между размерами долга и величиной валового внутреннего продукта у Британии самое плохое в Евросоюзе, не считая, конечно, Греции. Неудивительно, что банки требуют превентивных антикризисных мер.

Однако и с финансовой стабильностью неизбежно должны будут возникнуть проблемы. Депутаты из Северной Ирландии сразу же заявили, что готовы поддержать любое правительство, если оно предоставит налоговые льготы и субсидии их региону. Все партийные, идеологические и религиозные разногласия были немедленно забыты. Под общим лозунгом «Дайте денег!» монархисты объединились с республиканцами, правые с левыми, католики с протестантами. Они появлялись на экранах телевизоров и прямо так говорили. Хотя кроме ирландцев есть еще валлийцы и шотландцы. Они тоже были не против получить для своих регионов дополнительные ресурсы. Либералы, со своей стороны, требовали избирательной реформы в обмен на поддержку нового правительства, не исключая сотрудничества с консерваторами.

Если в канун выборов все знали, что именно либеральные демократы — самые непримиримые политические противники консерваторов, то на следующий день после голосования, вечером, лидер либералов Ник Клегг открыто говорил о сотрудничестве двух партий, а представители парламентских фракций вели переговоры о коалиции. Причина такого поворота лежала на поверхности, в области избирательной арифметики. Как только обнаружилось, что лейбористам голосов для формирования парламентского большинства не хватит даже в блоке с либералами, последние сообразили, что выгоднее создать блок с более далекими идеологически, но более удачливыми консерваторами. Такая коалиция однозначно имела бы большинство, а лидер тори Дэвид Камерон готов был предложить за сотрудничество хорошую цену.

Увы, как бы ни распределились теперь министерские портфели, какая бы ни сложилась коалиция, рядовому британцу предстоит испытать на себе тяготы финансовой стабилизации по сценарию, не сильно отличающемуся от греческого.

И если сегодня население ворчит, то не исключено, что завтра оно начнет протестовать. Доверия к политикам нет. Но до поры до времени англичан успокаивает то, что их страна — «цивилизованная и благопристойная», а потому можно будет даже в кризисе избежать крайностей, типичных для соседей с континента. Только вот удастся ли? Остров, хоть и отделен от остальной Европы морем, но сегодня водные просторы не защищают ни от распространения глобального кризиса, ни от последствий политического курса, который дружно проводят все правящие партии Европы, игнорируя недовольство своих граждан.

Когда я спросил одного из своих собеседников, что сделают в подобной ситуации британцы, тот успокоил меня: «Мы британцы, а не греки. Мы не устраиваем поджогов и волнений на улицах, когда мы недовольны, мы просто голосуем». Потом он на мгновение замолчал, и добавил: «Но если нас очень разозлить, то проголосовать можем так, что мало не покажется». Похоже, так они и сделали.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений.