Помогите найти детей!

Когда-нибудь мы, надеюсь, узнаем всю подноготную «великих реформ» горбачевско-ельцинской поры. Правда о ней уже начинает проступать сквозь гору вранья. [См., например, трилогию питерского историка А.В. Островского: «Кто поставил Горбачева?» (2010), «Глупость или измена?» (2011), «1993: расстрел Белого дома» (2008)]. Самыми пострадавшими стали тогда дети, бывшие в советские годы «привилегированным классом».

Дома пионеров превратились в казино, а то еще и во что-нибудь похуже. Пионерские лагеря приказали долго жить. Постепенно ушли в небытие бесплатные кружки и спортивные секции. Доходило до голодных обмороков на уроках. Тотальное растление. Глумление над высокими идеалами. Дикие истории про продажу родителями своих собственных детей в подпольные публичные дома, а то и «на органы». Массовая беспризорность при живых родителях. Детская проституция. Усыновление наших детей заграничными мерзавцами с последующими издевательствами. Поставленный на поток экспорт «живого товара». Масштаб тогдашней катастрофы, на мой взгляд, больше, чем все ужасы Великой Отечественной войны. Тогда – враг был внешним. В 90-е на народом измывались «свои». Тогда трагедию увенчала Победа. Теперь – мы отброшены на десятилетия, а то и на столетия назад в своем развитии…

Сегодня мы постепенно выкарабкиваемся из черной дыры «великих реформ». Препятствий на этом пути множество: и внешних, и внутренних. А надежда одна – на человеческую солидарность, традиционную русскую общинность и взаимопомощь.

Рассказанная ниже история одной семьи достаточно типична. В ней два «узла»: Великая Отечественная и «лихие 90-е». Первый узел развязали наши деды и прадеды. Второй – выпало на долю развязывать нам. Поможем всем миром выяснить судьбу обездоленных русских детей!

Слухами земля полнится. Узнали в деревне, что я собираю сведения о войне в наших тверских краях, и посоветовали побеседовать с Людмилой Алексеевной Хрусталевой (1959 г.р.). Ей, дескать, родня много о том времени рассказывала, и она все хорошо помнит.

Договорились о встрече. И как уже повелось, начали с войны, а потом перешли ко временам более близким, но не менее трагичным… После рассказа Людмилы Алексеевны я подумал: «Быть может, удастся помочь в ее беде?». Но начну по порядку. Слово – Людмиле Алексеевне Хрусталевой:

«О военном времени мне рассказывала тетя, Раиса Гурьяновна Иванова (1905–1985), мамина старшая сестра. Что-то добавляла мама, Елена Гурьяновна (1923–1986). Они жили тогда в деревне Васильевское, в маленьком домике, на месте которого стоит сейчас старый дом Гудковых. А до революции 1917 г. их отец, Гурьян Матвеевич Иванов, работал в Петербурге на Путиловском заводе.

…Вражеские войска пришли в д. Васильевское в середине октября 1941 г. со стороны Ржева. У них в доме поселились 6 человек финнов. Высокие, рыжие! (Я переспросил: «Точно финны, может быть, все-таки немцы?» – «Нет, финны! Тетя сколько раз об этом говорила») Сколотили нары, на них спали. Уверяли, что воевать не хотели. Но куда денешься? Хозяев не ущемляли. Угощали шоколадом.

Как-то говорят бабушке, Матрене (Патрикеевне Ивановой): «Прячь корову! Каратели идут!». Посоветовали также укрыться молодым женщинам.

Тогда дедушка Иван Чумиков, староста, собрал васильевских и рамейковских (из соседней деревни Рамейково) коров, молодых женщин, и все они спрятались в ельнике – густом еловом лесу, что за Рамейковым. Сутки или двое там ночевали. К счастью, все обошлось. По словам финнов, каратели шли из-за Волги. Но так до нас и не добрались. Может быть, потому, что на дворе был октябрь, Волга еще не замерзла, и они не смогли переправиться? А может, по какой-нибудь другой причине.

В конце декабря 1941 г. наши перешли в наступление, со стороны деревни Станишино пробивались. Немцы и финны отступили к деревне Новое. А одного смертника-пулеметчика на колокольне васильевской церкви привязали, он много наших положил, пока его не застрелили. (Я спросил: «Сжигали немцы дома перед уходом? Мне об этом рассказывали». Людмила Алексеевна ответила, что ей тетя ничего про это не говорила. Да, рядом с ними сгорел дом. Но еще до войны. Соседский ребенок случайно поджег).

За Новое упорные бои шли. Деревня несколько раз переходила из рук в руки. Рассказывали такую историю. Под западное Рождество, где-то 25 декабря, немцы накрыли в избах столы, выставили самогон.

Напились. А тут наши! Кого-то из немцев застрелили, а другие разбежались, в подполе спрятались. Красноармейцы увидели самогон, закусь. И за столы! Перепились, в свою очередь. А немцы вернулись, из подполов вылезли и всех их перебили. Пришлось деревню еще раз освобождать.

После прихода Красной армии молодых женщин, в том числе мою тетю, ее подругу Надежду Смирнову (1922–2018), других односельчанок посылали на рытье окопов под Зубцовым и под Ржевом, на лесозаготовки. Работали подолгу. Правда, давали выходные, чтобы домой съездить.

Мои два дяди со стороны матери, Михаил Гурьянович и Александр Гурьянович Ивановы, воевали. Их призвали в армию еще в 1939 г.

В начале июля 1941 г. отпустили на побывку на несколько часов, а семья вся на покосе была. Они – туда. Обнялись, поплакали, и в военкомат. Больше их не видели. Михаил погиб под Красным селом, под Ленинградом. А Александр пропал без вести. Маме, это был ее любимый брат, он несколько раз снился запутавшимся в паутине. Может быть, в плен попал, жив остался?

Мой отец, Алексей Алексеевич Морозов (1915–1973) – не местный. Он родился в деревне Толмачи Лихославльского района Тверской области, что на реке Медведице. Отец у него был русский, а мама – карелка. (В Лихославльском районе находится центр расселения тверских карелов, переселенных в эти места с их исторической родины после Ливонской войны и Смуты начала ХVII века).

Папа прошел всю войну. Призвали его в 1941 г. Служил в артиллерии. Сражался на Курской дуге. Там его серьезно ранили, контузило (потом всю жизнь ночью во сне кричал). Освобождал Польшу, воевал в Германии. Дошел до Берлина. Брал рейхстаг. Потом его отправили на Дальний Восток. Сражался с японцами. Вернулся только в 1946 г. Про войну никогда не рассказывал; только если сильно выпьет, что-то у него прорывалось...

9 мая на митинг у братской могилы в Васильевском не ходил. Выпивал дома один. Но, бывало, напьется и к митингующим. Матом обложит тех, кто там витийствовал. Дескать, вы и на передовой-то не были.

Действительно, один «ветеран» до ржевского фронта не доехал. Рассказывал, что попал под бомбежку, был ранен, отлежал в госпитале и домой. Правда, злые языки говорили, что сам себе пальцы отстрелил. Зато на митингах любил выступать. И не один он такой был!

До войны отец работал в Ленинграде. Женился. Родился сын, Анатолий. Закончилась война. Возвращается он домой. Дверь открывает незнакомый мужчина: не дождалась жена. Отец выяснять отношения не стал, развернулся и ушел. Уехал в Лихославль. Пошел на стройку. Тогда в разоренной войной стране строили много. Как-то с бригадой приехал к нам в колхоз. Тут они и сошлись с моей мамой. Не расписывались. Отец говорил: «У нас, карелов, женятся только один раз». (Сына Анатолия от первого брака несколько раз привозил к нам погостить). Бывала я у отца на родине, в Лихославльском районе. Гостила у бабушки. У карелов в домах чисто, герань на окнах. Из их национальных блюд мне запомнился сладкий суп – из риса с изюмом. А отцовский отец, мой дедушка, был, как я говорила, русский: офицер царской армии. Воевал в Первую мировую войну. На фронте жив остался, а погиб дома: по нелепой случайности. Приехал на побывку. Сел за стол, задел за курок пистолета, пуля попала в ногу, перебила вену. Так и не смогли спасти.

У меня есть сестра, Татьяна Викторовна Иванова, от маминого первого брака, тоже незарегистрированного, с Виктором из Калинина (фамилию не помню). Он предлагал ей выйти за него и уехать в город. А она отказалась, так как надо было ухаживать за больной мамой. Кроме нее, у меня есть еще брат, Юрий Алексеевич Иванов (1960 г.р.). И был младший брат, Алексей Алексеевич Иванов (1965–1995). Работал водителем. Добрый, умный был, очень книжки читать любил. Даже за столом во время еды с книжкой сидел. Заработал близорукость. Носил очки. Его ночью убили в 1995 г. Кто? Почему? История темная. Нашли утром мертвого около столба электропередачи. На песке был ясно виден след от тела, которое несколько метров волочили по земле. На голове, почти на темени – глубокая рана. А следствие заявило, что будто его ночью сбил мотоцикл. Что же мотоцикл с пропеллером что ли был, чтобы от удара образовалась рана на темени? Лихое было время. Так ничего и не выяснили.

У брата осталась жена, Елена. Пила сильно. Когда Леша хотел на ней жениться, его все отговаривали. Не послушался: любил очень. После его гибели Лена осталась с четырьмя детьми: Ольга Алексеевна Иванова (родилась 5 ноября 1990 г.), Алексей Алексеевич Иванов (февраль 1992 г.), Марина Алексеевна Иванова (1993 г.), Николай Алексеевич Иванов (1994 г.). Лена пила все больше и больше. Родила еще ребенка, неизвестно от кого: в роддоме его оставила. В 1996 г. ее лишили родительских прав, а детей отдали в детский дом в Вышнем Волочке Тверской области.

А потом распределили по возрасту по разным детдомам. Ольгу – в Осташков Тверской области. Николая оставили в Вышнем Волочке. Алексея и Марину отправили в Митино Торжокского района Тверской области. А через год-два всех детей, забрав из разных детских домов, усыновила какая-то семья из США.

Это – моя боль. Особенно жалко Ольгу. Она меня мамкой звала. Когда ее в приют отдавали, я со временем обещала забрать ее оттуда. И муж мне говорил: «Давай удочерим Ольгу». Я хотела ее взять. Но, дура, послушалась брата с сестрой. Те убеждали: «Не бери! Она в одной деревне с родной матерью будет жить, тебя слушаться не станет!». Я и дала себя уговорить… А ведь вырастили бы. У нас корова была, свиньи, куры… Муж у меня был замечательный, Владимир Иванович Хрусталев (17 апреля 1957 – 7 марта 2001). С высшим образованием, закончил Сельскохозяйственный институт (теперь – Академия) в пос. Сахарово Тверской области. Работал в колхозе главным инженером. Труженик был и очень добрый. Умер совсем молодым от рака поджелудочной железы. Сильный был. Как-то весной поднял тяжеленную деталь от трактора, поскользнулся, упал, а железяка на него… Больно ударила. Стал болеть. Когда узнали чем, было уже поздно.

А Лешиных детей я долго искала. И в детдом обращалась, и в соцзащиту, и через интернет. Отвечают – тайна усыновления. Я понимаю: люди – разные. Бывает, бросят детей, а потом объявятся, когда те вырастут, и требуют, чтобы они помогали «родителям». Но мне ничего от Лешиных ребят не надо. Только узнать, что с ними? Живы ли? Ведь сейчас много ужасного про усыновленных за границу рассказывают. И издеваются там над ними, и на органы расчленяют… Но так ничего узнать не удалось. Плачу по ночам, особенно по Ольге. Может быть, все-таки удастся их найти? Подскажите, куда еще обратиться? Помогите!!!»

Июль 2019 г.