«Поэты» и толпа

Большинству, понятное дело, противостоит меньшинство. Избранные. Помеченные особой печатью – глубокого интеллекта, широчайших знаний, душевной чуткости и всепобеждающей толерантности. Право, им есть чем гордиться! И они гордятся.

«Мы люди. Мы ценим человеческое достоинство и жизнь», - скромно представляется писатель Виктор Шендерович. Но за право быть человеком в России приходиться платить дорогую цену. «Трезвому с пьяными в одном доме неуютно», - жалуется другой властитель дум – Борис Акунин. Еще один избранный, вынужденный делить жизненное пространство с «охлосом»; мыслящий тростник, задыхающийся в смрадном болоте беспощадной русской бессмыслицы. «Я хожу сейчас по московским улицам, смотрю на людей, слышу обрывки разговоров (дача, первое сентября), и накатывает жуть, - рефлексирует тонкая душевная организация г-на Акунина, - Не видят, не хотят знать, не задумываются»

Почему-то на память приходят зарисовки другого литератора: пастернаковское «На ранних поездах».

Сквозь прошлого перипетии
И годы войн и нищеты
Я молча узнавал России
Неповторимые черты.
Превозмогая обожанье,
Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.
В них не было следов холопства,
Которые кладет нужда,
И новости и неудобства
Они несли как господа.

Марина Цветаева, кстати, признававшаяся в письме к Пастернаку, что не причисляет себя к интеллигенции, отмечала: «Кого я ненавижу (и вижу), когда я говорю «чернь». Не солдат, рабочих, крестьян и даже кухарок с горничными. «Ненавижу – поняла – вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку с ней, шелковую («клеш») юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) – уничтожение всей меня – все человеческое мясо – мещанство». Не правда ли, вполне четкая дифференциация, без намеков на социальный дарвинизм.

Что ж, другое время. Может и народ другой? Умоляю вас - тот же самый! А вот литераторы точно - другие.

Согласитесь, интересно понять: на каком основании происходит деление окружающих на людей и не совсем.

Каковы, так сказать, критерии отбора?

У данной классификации есть и обратная сторона: получается, что «меньшевик» просто обязан обожать Америку, Европу и Украину, а также либералов, геев и лесбиянок, мигрантов, инородцев, иноверцев и оппозиционеров. И так далее по всем 23-м пунктам. Но разве критически мыслящая личность, а наверняка наши избранные числят себя оными, способна думать по шаблону, слепо уверовав в некий ассортиментный минимум, содержащий абсолютную истину. По Борису Акунину, толпа виновна в том, что не задумывается, Но каким образом задумывающиеся обречены приходить к единому знаменателю по целому реестру разнообразных вопросов. Что-то тут не так…

Если г-н Драгунский, комментируя свои воззрения, не прочь поупражняться в социологии, то Виктор Шендерович обходится поистине патриархальным простодушием: «Евгений Григорьевич Ясин (например) и (например) Дмитрий Константинович Киселев относятся к разным биологическим видам. Так получилось, - исчерпывающе поясняет писатель, - Кто из них представляет первоначальный вариант человеческого проекта, а кто мутировал куда-то вбок, пускай разбираются антропологи с теологами, — к текущей диспозиции это отношения не имеет. Результат-то налицо и на лице…».

Какие там аргументы и критерии - пусть этой ерундой ученые мучаются, а нам, свободолюбивым интеллектуалам и ценителям человеческого достоинства и без того все ясно: «мордой не вышел для дел благородных».

Хотя, осмелюсь заметить, мои физиономические наблюдения не выявили столь разительной разницы между экстерьером г-д Ясина Е.Г. и Киселева Д.К. Но это, что называется, на любителя.

Помимо антропологов с теологами проблемой мутации человеческих видов усердно занимались другие специалисты, приходившие к выводам, удивительным образом напоминающим рассуждения прогрессивных российских писателей.

«Недочеловек – это биологически на первый взгляд полностью идентичное человеку создание природы с руками, ногами, своего рода мозгами, глазами и ртом. Но это совсем иное, ужасное создание. Это лишь подобие человека, с человекоподобными чертами лица, находящийся в духовном отношении гораздо ниже, чем зверь. В душе этих людей царит жестокий хаос диких необузданных страстей, неограниченное стремление к разрушению, примитивная зависть, самая неприкрытая подлость». Слова эти принадлежат рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру.

«Однако остается культура», - веско замечает Денис Драгунский. Именно образованные и умные люди, по его убеждению, обязаны стараться, чтобы «темнота и рождаемая ею ненависть отступали, скукоживались под жарким светом разума».

Получается, что статус литератора, носителя и творца этой самой культуры сам по себе служит гарантией принадлежности к привилегированной касте.

Что-то вроде удостоверения Союза писателей и члена Литфонда советских времен. Только нынче это не пропуск в закрытую для профанов ресторацию или путевка в элитный санаторий, а билет в кружок существ высшего порядка.

Хотя лично Виктор Анатольевич от этого недостатка, похоже, успешно избавился, судя по тому, как лихо писатель навешивает ярлыки на соотечественников, недостойных звания человека: «обезьянник», «протоплазма», «окружающая среда». А как иначе! Если перед тобой нелюдь, то относиться к ней нужно соответственно. Со всеми вытекающими. Логично? Партайгеноссе Гиммлер столь решительный подход несомненно бы одобрил. «…Не все, что имеет человеческий облик равно. Горе тому, кто забывает об этом!», - заклинал современников и потомков рейсхфюрер.

Так ради чего же они – подвижники и страдальцы – мучаются, обитая в России среди невежественной и тупой толпы? Вопрос этот, что называется, носится в воздухе и наши герои, сами удивляясь столь странному обстоятельству, пытаются найти на него ответ. «Из ностальгических соображений», - уверяет Виктор Шендерович: «Здесь я целовался, здесь мне давали в морду, на этот вокзал я вернулся из армии, и все еще были живы, и все было впереди…». Что ж, примем к сведению.

Нет, батоно Григорий, неправда! «Индивидуальных Россий» не существует. Россию невозможно раздробить на мелкие фракции, и избранные осколки поставить на каминную полку рядом с любимой вазой и бюстиком Вольтера. А потому нет никакой «путинской» России.

Хрестоматийное тютчевское «в Россию можно только верить» не означает повесить в красном углу икону и разбивать лоб в поклонах. Это ритуал, не вера. Вера для христианина – воссоединение с Богом, принятие его. И не менее хрестоматийное гоголевское «велико незнание России» о том же: о необходимости воссоединиться и принять. Об этом же размышлял Блок, утверждая: «Но и такой моя Россия ты всех краев дороже мне». И «такой» – со всеми пороками и мерзостями. Принимать и понимать - не для оправдания грязного и отвратительного, но чтобы бороться за избавление Родины от мерзостей и пороков, для чего требуются любовь, а не ненависть, сопричастность, а не отторжение.

Писательские откровения ярко характеризуют состояние частицы российского социума, причисляющей себя к личностям критически мыслящим, свободолюбивым и, разумеется, интеллигентным. Я называю это состояние - «несовместимость с Россией».

В силу разных обстоятельств (их разбор – увлекательная, но, увы, отдельная тема) в нашей стране появляются индивидуумы, испытывающие отторжение от своей номинальной родины, ее исторического пути, традиций и ценностей, которые разделяют прочие сограждане, несовместимостью не страдающие.

Симптоматику и анамнез загадочного недуга подробно и ярко описывали Достоевский, авторы «Вех», другие русские мыслители и публицисты. Ограничусь убийственной формулировкой Чаадаева, который по явному недоразумению записан у нас в русофобы и провозвестники «демократии»: «Русский либерал есть бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче. Солнце это – солнце Запада».

То, что страдающие несовместимостью порицают реальные недуги и подлинные нестроения, в том числе гневно обличают власть, которая своими действиями слишком часто дает повод для порицаний и протеста, не должно никого обманывать. Оно и не обманывает. «Тоталитарный режим», «кровавая гэбня» и прочие хлесткие эпитеты - суть эвфемизмы, без которых, впрочем, вполне обходилась покойная госпожа Новодворская, не раз прямо заявлявшая о своей ненависти ко всему русскому.

Более того, ничто так не укрепляет позиции власть имущих, как механическая оппозиционность несовместимых, которая наглядно демонстрирует отсутствие дееспособной альтернативы существующему «режиму» и его курсу.

«Да там, наверху, много плохого, но дай волю этим, будет куда хуже», - рассуждают четыре пятых, созерцая кружок носителей истины в последней инстанции, и рассуждает вполне здраво. Именно несовместимые ставят жирный крест на любых попытках создать подлинный демократический противовес государственному монстру. Именно их антипример, а не мифическая ненависть к геям, сплотили это большинство.

Автора могут упрекнуть в том, что его тезис о ментальном сбое равнозначен мутациям Шендеровича. Но страдать несовместимостью с Россией – не означает быть хуже кого-то. Охотно допускаю, что несовместимые наделены множеством талантов и добродетелей, которые, однако, никак не помогают им примириться с «этой страной».

И еще одна важная деталь - сами либералы, а не их недоброжелатели, жирной чертой отделили себя от прочих. Только не получилось внятно объяснить причину. Как и не получилось дать ответ: почему они до сих пор еще в России. Дело, конечно, не в ностальгии. И не только в материальных соображениях, хотя и этот фактор присутствует. Именно ЗДЕСЬ они могут тешить самомнение, себя и себе подобных причисляя к «расе господ», и при этом ясно представлять, что ТАМ, снова вспомним Тютчева, они будут «не слуги просвещенья, а холопы».