Борис Кагарлицкий: «Наша бюрократия насквозь буржуазна»

Слово «элита» сейчас в большом ходу. Ведь, в самом деле, куда приятнее называться «представителем элиты», чем, скажем, «начальником». А какая она, нынешняя российская элита?

- Борис Юльевич, когда-то понятие «элита» употреблялось лишь в биологическом смысле – в отношении зерна, животных. Путем отбора выводились лучшие сорта и породы. Вот вам и элита. В конце XIX века во Франции и Англии слово «элита» перекачивало в социологию: лучшая часть общества. Избранные люди. Самые передовые, образованные и талантливые. А что сейчас?  

- Принадлежность к элите всегда определяло само общество. Например, элитой почитались члены Французской академии. Кстати, писатели, создавшие славу французской литературы, в большинстве своем не удостоились чести быть принятыми в эту Академию.  

Буржуазия в те времена себя элитой не считала. Ей вполне достаточно было являться правящим классом. Элитой считались лишь те представители буржуазии, кто решал проблемы управления страной, принимал исторические решения, формулировал программы. Позднее в американской социологии под «политической элитой» стали понимать руководящее ядро государства.  

В Англии элитой считалась аристократия. Ее представители с детства готовились управлять страной в закрытых школах типа Итона и Харроу, а потом - в старинных колледжах Оксфордского и Кембриджского университетов. Но принадлежность к такой элите обязывала. Во время Первой мировой войны в ходе сражения в Галиполи, например, рота королевской охраны, состоявшая из представителей лучших семей Англии, была брошена в атаку первым же эшелоном. Выжил один человек. Было бы интересно узнать о подобных подвигах современной российской «золотой молодежи»…  

- В СССР, насколько известно, слово «элита» не любили. А в действительности она существовала тогда?  

- Реально политической элитой, в американском смысле, были и Политбюро, и Секретариат ЦК КПСС, и руководство Совмина… Народ относился к этим «небожителям», конечно, скептически, но без особого возмущения. Такую модель элиты можно назвать патриархальной. Споры и борьба различных группировок внутри правящего слоя вокруг принятия какого-то решения велись в своем кругу, на народ не выносились. В свою очередь «рядовой» российский человек, за плечами которого тяжелейшая история, а в памяти кровавые смуты, не решался протестовать против того или иного решения власти, потому что боялся неопределенности, хаоса, боялся, «чтобы не было хуже».  

- После крушения СССР в «новой России» как-то сразу появилось множество людей, готовых считать себя элитой. Тут вам и думские депутаты, и партийные лидеры, и менеджеры корпораций, и звезды шоу-бизнеса, и «дорогие» журналисты.  

- Хотя, если посмотреть более внимательно, чего стоят те же лидеры политических партий? Фиктивная партия власти принимает и оглашает то, что ей «спустили». И по сути, ничего не решает. Это, скорее, своеобразный информационный канал, доводящий до «трудящихся масс» необходимые власти указания и инструкции. Причем, подчиненная роль думских политиков ни для кого не секрет. Какая же это элита?  

- А кого можно отнести к ней сегодня?  

- Реальных, действительно управляющих страной людей – бюрократию, администрацию президента, губернаторов. А еще – крупный бизнес, который нашел контакты с бюрократией, заинтересованной в таких контактах, чтобы быть посредником между группами бизнеса, имеющими разные интересы.  

- То есть, олигархов?  

- Эпоха олигархии – уже в прошлом. И не только потому, что одни олигархи прячутся за границей, а другие сидят на нарах. Очень многие представители олигархии 1990-х годов и сегодня очень неплохо себя чувствуют. Дело в другом: сменилась структура экономического и политического управления. Капитализм упорядочился. На место личностей пришли корпорации.  

Суть нынешней стабилизации как раз в этом. 10 лет экономического роста гарантировали мирное сосуществование корпораций друг с другом и с бюрократией. Спорные вопросы решает, разумеется, бюрократия.  

- Можно сказать, что и правящий класс, и сегодняшняя элита в России – буржуазны?  

- Наша современная бюрократия насквозь буржуазна! Она отстаивает интересы капитала. Нашу бюрократию от западной отличают только традиции, уровень культуры, но не сущность. В этом как раз признак глобализации, шагающей по планете, мы такие же, как все, законы диктует капитал.  

- И в принципе, все довольны. А кто не хочет так жить – того наказывают.  

- Причем, корпоративная часть бизнес-элиты вполне одобряет наказание отщепенцев. Так было с Березовским, Гусинским, Ходорковским. Они раскачивали лодку. А потому оказались опасны не только для власти, но и для корпоративной бизнес-элиты.  

- Социологи, обожающие изучать элиту, мечутся в поисках «контрэлиты». Но ее, как назло, нет.  

- Правильно. Потому что оппозиционеры либо приручены властью и работают по ее указке, либо представляют собой сборище маргиналов, живущих на деньги опальных олигархов и иностранных спонсоров. А отсутствие массовой поддержки и те, и другие объясняют «страшными репрессиями» и «давлением власти».  

- В то же время, выбирая между привычно неприятной властью и еще более отвратительной оппозицией, население стихийно выбирает власть.  

- Не задумываясь при этом, что само может стать в один прекрасный день политической силой. Однако сегодня все еще действует синдром усталости, который наступил в обществе после потрясений, вызванных перестройкой. После плавания в бурных волнах люди кое-как выбрались на берег и отдыхают от пережитого. Пусть этот берег и не очень привлекателен. Но главное – не потонули!  

- А как дела обстоят с «культурной элитой»?  

- С ней тоже проблема. Её статус определяется телевизионным рейтингом. В Советском Союзе массовая культура подтягивалась к уровню классической культуры. У нас происходит обратное. Ценность творчества Достоевского становится очевидна с того момента, как из его романов начинают делать сериалы.  

Никто не спорит: есть хорошие писатели, актеры, музыканты. Но они не составляют ни единой среды, обладающей собственными ценностями и задачами, ни даже формальной корпорации - вроде той же Французской Академии. Издается много книг, зачастую весьма серьезных. Но нет единого литературного пространства. Даже книжных магазинов интеллектуальной литературы в масштабах страны до смешного мало.  

- Можно сказать, что роль элиты в России выполняет начальство.  

- У высших слоев общества вообще нет никаких высоких ценностей, моральных принципов и идеалов, даже буржуазных. Есть здравый смысл и, порой, те или иные индивидуальные представления о порядочности. Например: «не сдавать своих людей», «не кидать партнера». Примерно на уровне воровской этики.  

- Это, конечно, тоже можно считать прогрессом по сравнению с «лихими девяностыми».  

- Конечно, число индивидуально порядочных людей в различных эшелонах власти и бизнеса, несомненно, выросло. Во всяком случае, сейчас не принято стремиться к репутации негодяя. Если и воруют, то по-тихому. А еще лучше заменить воровство различными легальными схемами, позволяющими считать себя и своих коллег вполне приличными людьми. К сожалению, для общества этого недостаточно.  

- А что же должна делать элита, чтобы быть эффективной?  

- Чтобы быть эффективной, она должна быть носителем определенной системы коллективных ценностей, причем их недостаточно провозглашать, к ним надо относиться серьезно. И надо быть готовым к тому, что за их нарушение следует неизбежное наказание, признаваемое справедливым. В этом смысле отличие Западной Европы и США от Восточной Европы и России не в том, что там не воруют, не проваливают своей работы и не злоупотребляют служебным положением, а в том, что когда это выходит наружу, следуют серьезные скандалы, оборачивающиеся настоящими неприятностями.  

- Скандалов полно и у нас…  

- Но это не более чем ежедневный материал для интернет-изданий и желтой прессы, политических последствий они не имеют. Они даже не вызывают у населения разочарования и сомнений в качестве элиты. Поскольку сомнений никаких и нет, есть, напротив, уверенность в ее не качественности.  

В Западной Европе было бы немыслимо, чтобы директор крупнейшего национального музея остался бы на своем посту после того, как в коллекции обнаружилось многолетнее и систематическое воровство. И не в том дело, что его бы сняли, а в том, что он просто обязан был бы подать в отставку. У нас же в подобной ситуации едут в столицу и договариваются о новых масштабных программах, проводимых за счет государства.  

- В Западной Европе было бы немыслимо и, чтобы министр культуры оставался на своем посту после того, как обнаруживается расхищение музеев по всей стране, а министр образования продолжал руководить своим ведомством после того, как затеянный им эксперимент оборачивается самоубийствами школьников. У нас всё это в порядке вещей.  

- Отсюда, разумеется, не следует, будто у нас все плохо, а на Западе все так уж хорошо. В известном смысле, наше положение даже лучше: мы не испытываем особых иллюзий. Доверие к власти в России держится только на доверии к одному или двум первым лицам государства, авторитет которых подтвержден – заслуженно или нет – экономическими и политическими успехами последнего десятилетия. Если успехи кончатся, лидеры сменятся или почему-либо утратят свой авторитет, между государством и обществом разверзнется пропасть, закрыть которую не смогут никакие призывы к национальному единству.  

Беседу вела Мария Максимова