Роман Кармен: его войны и его победы (часть 2)

В новосибирском издательстве «Приобские ведомости» выходит в свет книга «Неизвестные войны Романа Кармена», написанная его сыном Александром. Книга эта из тех, которые ждут с особым нетерпением и интересом. Ибо она о человеке-эпохе, и еще она - очень личностная. Предлагаем вашему вниманию отрывки из нее (окончание, начало см. 29.01.2008).

Знал ли он все? Многое – да, несомненно. Но, как и все мы, далеко не все. Сколько открылось нам в последние годы – даже у считавших себя всезнающими специалистами по нашей истории волосы встали дыбом! Что же говорить о таких, как мой отец, его коллегах и друзьях. Один пример: знаменитый советский и российский журналист Егор Яковлев, блестящий очеркист, публицист, главный редактор «перестроечных» «Московских новостей», а позже возглавлявший ВГТРК и «Общую газету». В свое время он совершенно искренне занялся созданием «ленинианы» на страницах газет и в кино. По замыслу, это должно было стать подробнейшим, расписанным чуть ли не по дням, жизнеописанием вождя мировой революции. Егор отдался этой работе, не в последнюю очередь видя в ней возможность доказать своим современникам, что та система, которая воцарилась в нашей стране, отходит от задуманной первокоммунистами, тем же Лениным. Как же он был разочарован, когда ему открылись строго засекреченные сведения о «герое» его произведений и задуманного сериала.

 Отец никогда бы не стал выносить, как сор из избы, на всеобщее обозрение тот негатив, который был ему известен, и, уж тем более, ценой предательства превращать его в тридцать сребренников, источник собственного благополучия. Он, повторяю, слишком любил свою страну, знал, через что она прошла, он защищал ее, созидал, хотел, чтобы она стала лучше, более благополучной, процветающей и гуманной. И он терпеть не мог, когда ее оскорбляли. Особенно «из-за бугра».

Как и большинство по-настоящему творческих личностей он ненавидел нашу цековскую, агитпроповскую номенклатуру, душившую все живое в искусстве. Как же вредила и мешала она ему всю жизнь! Он много работал с зарубежной тематикой. А ведь каждая буква, связанная с заграницей, обязательно должна была визироваться в международном отделе ЦК. Так вот, на что только отец не шел – вплоть до откровенного подкупа этих «всезнаек» путем выписывания им сочных гонораров за так называемые «консультации» – лишь бы «пробить» очередную свою ленту.

Получая эти «куски» как нечто само собой разумеющееся, они же потом, за его спиной, ничтоже сумняшеся, гадили ему.

«Коммунист с киноаппаратом», «Верный слуга партии»... Да, не спорю, так нередко называл себя он сам, и так называли его, особенно на юбилеях.

Так было принято, так было надо. И это было правдой. С небольшой поправкой: слово «партия» ведь толковалось гораздо шире, в это понятие тогда вкладывалось все, что нас окружало – наша страна, наш народ, наша история, то будущее, за которое столько поколений боролись, сражались, шли на подвиги, погибали.

Так что, конечно же, отец верил в жизненность и правоту идеи освобождения людей от насилия, произвола и эксплуатации – духовной, экономической, национальной, расовой, политической. Он не раз совершенно искренне заявлял, что гордится своей приверженностью партии, написавшей на своих знаменах лозунги борьбы за освобождение людей от этих зол. Но он никогда не мог смириться с теми, кто превратил эти идеи в удобную кормушку, принадлежность к которой давала им в первую очередь «право» быть церберами-надсмотрщиками в огромном, скроенном по их же меркам лагере.

«Обласканный»... И так тоже его называли, да и называют по сей день. А сколько задуманных и снятых им и его коллегами сюжетов оставалось «на полке» в его монтажной, уходило в немые архивы Госфильмофонда. А как расценить то, что работу над большими фильмами, состоявшими в значительной степени из отцовских съемок, отдавали делать другим режиссерам? Как он рассказывал, и фильм о Китае, созданный на основе его съемок, тоже хотели отдать кому-то другому. И только его настойчивость поломала эти замыслы.

Не вышел его послевоенный фильм о героическом Ленинграде: он был уже готов, даже одобрен на всех уровнях, в том числе и самим Сталиным, но началось «ленинградское дело», и фильм запретили. А где его съемки Ашхабада, разрушенного землетрясением в октябре 1948 года? Очень противоречивый осадок оставила и его первая, двухсерийная «Великая Отечественная». Отец намеревался сделать первый фильм-правду о великой и страшной войне, о простом советском солдате, вынесшем ее на своих плечах. Ему и его соавтору, писателю Сергею Смирнову впервые открылись киноархивы тех лет – тоже не все, но многие – с пронзительными кадрами нашей настоящей, а не «подкрашенной», если не сказать «лакированной» войны. Многие из этих кадров, особенно сделанных в первые дни 1941-го, были сняты и им самим, но лежали в архиве, порой даже не проявленные.

Он хотел показать эту правду, а от него снова потребовали, как он однажды обронил, «двухсерийный парад в честь 20-летия Победы».

Еще о его фильмах, о его ленте об Иване Зуеве «Смерть комиссара». Отец познакомился с этим человеком в Испании. Там Иван Зуев был политруком танкового батальона. Встретились они в Каса-дель-Кампо, пригороде осажденного Мадрида, и подружились по-фронтовому – на всю жизнь. Потом они встретились в Кремле на вручении им всем боевых наград «за Испанию». Отец получил свою первую – орден Красной Звезды, а Зуев сразу два – Боевого Красного Знамени и тоже Красной Звезды. Выйдя из Кремля, они отправились в ресторан гостиницы «Националь». «После этого дня, – пишет отец в своей книге «Но пасаран!», – нам не доводилось встречаться. И вот, наконец, мы увиделись снова…».

Произошло это в конце июля 1941-го на подступах к Старой Руссе в штабе 11-й армии Северо-Западного фронта – направлении главного удара гитлеровских войск. Зуев был членом Военного совета, дивизионным комиссаром. Как писал отец, они, сидя в землянке, наверное, впервые задумались над причинами, приведшими нашу страну к трагедии первых дней войны. Такие «разговорчики» тогда можно было вести только с самыми близкими, преданными людьми, с теми, кому доверяешь больше, чем самому себе.

Потом война снова разлучила их. И только спустя много лет отец узнал, что «его Ваня Зуев» стал членом Военного совета 2-й Ударной армии, которой командовал генерал Андрей Власов. Армия попала в окружение, все, кто мог - и хотел! - героически сражались, прорывая кольцо. Зуев, даже не догадываясь о поступке своего командарма, тоже с боями выводил однополчан – по частям, по группам – к своим. Причем, выведя одну группу бойцов, он возвращался за другими, и все повторялось. Увы, его предали свои же – местные жители. Он был тяжело ранен, но продолжал бой. До последней минуты он не сменил своей формы с ромбами в петлицах, как это нередко делали в подобных ситуациях его коллеги, не отделался от своего партбилета, не снял своих орденов и медалей. Он героически дрался с врагом до конца, и последнюю пулю в бою пустил себе в сердце. «Русские женщины, – пишет отец, – похоронили Ивана Зуева у насыпи Октябрьской железной дороги, недалеко от полустанка Мясной Бор. Он числился пропавшим без вести. И только двадцать с лишним лет спустя деревенские пионеры разыскали могилу, опросили местных жителей, списались с родными Зуева. Над могилой был установлен обелиск. С тех пор машинисты, ведя составы мимо могилы, дают долгий протяжный гудок, который разносится по окрестным лесам и лугам».

Раскопав с помощью известинцев его историю, отец решил создать фильм-памятник Зуеву. Вместе с ответственным секретарем «Известий» Дмитрием Федоровичем Мамлеевым они написали сценарий, подняли архивы, военную кинохронику. Сделали фильм «Смерть комиссара». Говорят, что лента делалась наспех и оттого не стала «карменовским шедевром». Возможно. Но дело не в этом. Своего зрителя она бы нашла в любом случае. Ведь это был рассказ о подвиге, а такое у нас ценилось всегда. Однако начальник главного политуправления вооруженных сил СССР Епишев, даже не посмотрев фильма, наложил непререкаемый и непреодолимый в те годы запрет на эту «ленту о власовце». И что до того, что Зуев знать не знал о делах своего командарма!

Отец вместе с Мамлеевым отчаянно сражались за свое детище. Обивали пороги «высоких домов», обращались к общественности, в разные «инстанции». Не помогло ничто. И фильм лег на полку.

В годы перестройки в нашей журналистике и окололитературных кругах появилась категория беспринципных писак-ниспровергателей всего того, что десятилетиями было священным для целых поколений людей нашей страны. Я вовсе не пытаюсь утверждать, что «до того» все было «белым и пушистым». Но вот настали новые времена, и на смену прежним, казалось бы, обязанным кануть в Лету пакостям пришли новые, не менее злобные, коварные, мерзкие и тоже убийственные. Вместе с памятниками и кумирами стали низвергать героев минувших лет, служивших примерами для подражания миллионам людей, и в первую очередь - молодежи. Развенчивать стали все и вся.

Вспомним хотя бы буквально потрясшие меня своим цинизмом пасквили на нашего героя-разведчика Николая Кузнецова, на Зою Космодемьянскую, на молодогвардейцев, на Шолохова, Стаханова, даже на Юрия Гагарина… Пришлось потратить годы, чтобы очистить их чистые, светлые, благородные имена, восстановить правду. Тем не менее, недоумки и невежды по-прежнему правят бал, выискивая все новые жертвы. Говоря словами Андрея Битова, «невежество мстит вечности за собственное ничтожество». Кого-то насильно, буквально за уши притягивают к «противникам сталинского режима», кого-то, наоборот, помещают в стан преданных тирану слуг. Другие, самые «отвязанные» деятели культуры, поощряющие подобную стряпню, утверждают, что-де «люди должны знать все». Я называю таких «творческих работников» падальшиками – теми, кто подобно шакалам да гиенам питаются объедками, оставшимися от пира царей зверей. Кто, подобно бомжам, копается в мусорных ящиках истории в поисках грязных, протухших да сгнивших сплетен и строит на них свои «гениальные творения».