«Хорошие европейцы» не торопятся на помощь

За усердие на ниве европейских интеграционных процессов СМИ стран Евросоюза поощрительно называли Ангелу Меркель «госпожа Европа». Сегодня же она стала «госпожой Нет» и «Мегги Меркель» - по аналогии с великобританской национальной эгоисткой Маргарет Тэтчер…

Канцлер ФРГ Ангела Меркель хорошо знает, каким должен быть «хороший европеец», «Хороший европеец, - заявила она бундестагу 25 марта перед отъездом в Брюссель, - не обязательно тот, кто торопится скорее помочь. Хороший европеец, уважая европейские договоры и национальные законы помогает так, чтобы не повредить стабильности еврозоны». Совершенно здравая позиция, которая, будь она озвучена, например, Великобританией, не удивила бы Европу. Великобритания, Франция, Польша – «нормальные» государства Евросоюза, которым позволено иметь свои национальные интересы и с достоинством представлять их в Европе. А вот национальный интерес немцев, со времен Аденауэра, заключался исключительно в том, чтобы Евросоюзу было хорошо. Для этого надо было во-первых, дружить с Францией, и, во-вторых, оплачивать издержки процессов европейской интеграции. И западные немцы платили – щедро и напоказ. Благо, условия позволяли – Западная Германия, «форпост свободного мира», экономически процветала. Не случайна метафора тех времен: «экономический великан – политический карлик». Политическая сила старой ФРГ была в ее стабильной валюте, лучшим средством для достижения своих целей она считала платежи...

Весь период конфронтации блоков «самыми лучшими европейцами» были немцы – проевропейскую позицию занимали не только канцлеры, но и все солидные политические партии, народ поддерживал процессы интеграции, популярной концепцией европейского будущего было «федеративное государство Европы». Западная Германия называла себя «постнациональной демократией в ряду национальных государств» - и тихо гордилась своим «конституционным патриотизмом», считая его с европейской точки зрения более продвинутым, нежели национальные патриотизмы обычных государств.

Немцы стремились в Европу не только по экономическим причинам. В грядущей «федеративной Европе» старая ФРГ, страна с ограниченным по результатам Второй мировой войны государственным суверенитетом, надеялась преодолеть свою политическую неполноценность.

Однако, воссоединившись в 1990 г., Германия с удовольствием отказалась от «постнационального» статуса. Под лозунгами «возвращения к нормальности» и «возросшей ответственности» началась – и к концу девяностых годов была практически завершена - смена внешнеполитической парадигмы. Этот процесс не прошел бы так быстро, если бы не натиск друзей по НАТО и Евросоюзу: Германия обрела полный суверенитет, стала «нормальной страной» - а значит, говорили союзники, должна отказаться от своих прежних внешнеполитических табу, не ограничиваться платежами, а ещё и посылать своих солдат туда, куда прикажет военно-миротворческая необходимость – например, на Балканы. В старой ФРГ немыслимым казалось участие бундесвера в военных акциях, если они совершались не для защиты Северо-атлантического альянса и за пределами его территории. В новой, «нормальной» Германии коалиция некогда «левых» партий – СДПГ и Зелёных – придя в 1998 г. к власти, приняла решение об участии в военной акции против Сербии. А ныне Германия «защищает демократию» на Гиндукуше. Во внешней политике и в военно-политическом плане она уже почти «нормальная». Отчего же не стать «нормальной» и в Евросоюзе, не обрести свои «национальные интересы», не побороться за них – вместо того, чтобы ради солидарности с провинившейся Грецией трясти отощавшим после германского воссоединения кошельком?

В последние годы именно защита своих интересов и является целью германской политики в Евросоюзе. Однако как только речь заходит о Германии, европейцев начинают мучить странные неврозы. Оплачивала старая ФРГ издержки европейского единства – в Европе говорили о немецкой экономической гегемонии. Стала Германия, после воссоединения, придерживать деньги, инвестируя в экономику новых федеральных земель – опять нехорошо: появились опасения в «особом германском пути», в забвении немцами своей «исторической вины» перед Европой. Не участвует Германия в военных акциях – проявляет национальный эгоизм. Участвует – возвращается втихаря к старым, имперским геополитическим приоритетам.

Изменение роли Германии в Евросоюзе неизбежно. Лидеры, подобные Ангеле Меркель, которые, с одной стороны, не мыслят Германию вне Евросоюза, а с другой – свободны от того идеологического накала, который определял политику старшего поколения – это реальность и возврата к прошлому, скорее всего, не будет.

Ветераны партии – старые консерваторы «рейнского» закала - упрекают Меркель за то, что она, заняв твердую позицию по отношению к Греции, отказалась-де от традиций Аденауэра и Коля. Действительно, Меркель, с ее прагматизмом и политическим реализмом, поступилась неписанными идеологическими нормами, в которые облекался европейский процесс во времена конфронтации блоков – но имеют ли эти нормы значение сейчас, в новых политических реалиях, в Европе 27 государств? Упрекали ее и за то, что она-де руководствуется лишь соображениями политической тактики в виду близящихся в земле Северный Рейн-Вестфалия выборов, исход которых будет важен для соотношения сил в верхней палате парламента. Результаты опросов показывали, что большинство населения Германии помогать грекам не хочет. Однако даже если этот внутриполитический мотив и оказал своё влияние на решение Меркель – что с того? Все лидеры государств Евросоюза, как правило, старались в его рамках наилучшим образом представить интересы своих стран, ориентировались на волю избирателей – и лишь Западная Германия, из стратегических и идейных соображений, «табуизировала» свою европейскую политику, выключив её из сферы внутриполитических дискуссий.

Меркель видит Европу значительно более трезво, нежели ее предшественники времен «боннской» республики. Этот новый взгляд выгоднее немцам – он обходится им значительно дешевле.

В дебатах о греческом кризисе речь шла отнюдь не о том, чтобы из принципа не помогать именно Греции – по новому соглашению доля Германии в билатеральных кредитах составит 5,4 миллиарда евро – и, коль скоро потребуется, она их уплатит.

Речь шла о том, на какой правовой основе может быть оказана такая помощь, как поддержать Грецию, не допустив в то же время краха еврозоны, не развязав, по образному выражению Меркель, «неконтролируемой цепной реакции».

«Европейская солидарность» для случаев, подобных греческому, существует для Меркель лишь, если она оформлена в действующие правовые нормативы. Если же «европейская солидарность» требует нарушения европейских договоров, да к тому же, только недавно принятых (Лиссабонский договор), то лучше обойтись без нее и позвать на помощь МВФ. Этот суровый институт полезен ещё и тем, что им и его помощью можно будет как букой пугать других возможных кандидатов на «европейскую солидарность». Таковых хватает – Испания, Португалия, возможно, Ирландия.

Как известно, в статье 125 Лиссабонского договора (Договор о порядке работы ЕС) указывается, что «Союз не отвечает за обязательства правительств, региональных и локальных, а также иных субъектов общественного права, ... стран-членов и не перенимает их обязательств» (т.н. «No Bail Out»).

Согласись Меркель поставить помощь Греции на общеевропейскую основу, ей пришлось бы иметь дело с германским Конституционным судом, ибо нарушенным оказался бы не только Лиссабонский договор, но и решения, которые Конституционный суд по этому договору принял. Пожалуй, эта ситуация оказалась бы для Меркель еще более неприятной, чем во время финансового кризиса была помощь немецким банкам, прогоревшим на спекуляциях. Поддержка правительством банков была в высшей степени непопулярна у населения – однако для этой меры Меркель не нужно было нарушать конституцию. Возможно, она могла бы объяснить нарушение Лиссабонского договора тяжелым кризисом, грозившим Евросоюзу (а значит и Германии) в случае банкротства Греции, сослаться на то, что долг канцлера – «предотвратить вред немецкому народу». Однако до этого дело не дошло.

Принятое на встрече в Брюсселе 25-26 марта решение – компромисс, разработанный Меркель и Саркози. Согласно принятой договоренности, помощь Греции будет оказана лишь как ultimaratio, т.е. в совсем безвыходном случае.

Меркель добилась привлечения МВФ, Саркози – европейских кредитов на билатеральной основе. Меркель – того, что эти кредиты не будут содержать элементов субсидий, а значит не нарушат статьи 125 Лиссабонского договора („No-Bail-Out“), Саркози – что МВФ даст лишь треть необходимых средств (10–12 миллиардов евро), так, что Европа сохранит лицо и не будет подавлена Вашингтоном.

Можно сказать, что Меркель победила. Брюссельский компромисс был принят не в рамках европейских договоров и не в нарушение их – а сам по себе. Прецедента, позволившего бы превратить валютный союз в перераспределительный, не случилось.

Кризис в Греции продемонстрировал не только недостатки Пакта стабильности и необходимость доработок и, возможно, изменений существующих договоров, но и живучесть глубинных, исторически выросших противоречий между государствами «старой Европы».

Интересна реакция Греции на принятое в Брюсселе решение. Сначала она приветствовала его, заявив, что скорее всего так и так обойдется своими силами. Однако 6 апреля в европейской прессе мелькнуло сообщение: агенство финансовых новостей „Market News International“ со ссылкой на высокое должностное лицо в правительстве Греции указывало, что правительственные круги этой страны призывают Евросоюз разработать чисто европейский план помощи, поскольку не хотят иметь дела с МВФ. Они опасаются, что строгие условия, на которых предоставляет кредиты этот вашингтонский институт, повлекут за собой социальные и политические протесты. Знаменательная реакция, если учесть, что «индустриальные страны богатого Севера» (к которым принадлежат и члены Евросоюза) рекомендуют этот фонд для поддержки экономик трансформирующихся и развивающихся стран.