Венский конгресс: сто лет мира

За столетней годовщиной начала Первой мировой войны как-то забываются другие важные юбилеи. Один из них должен быть по праву противопоставлен столетию Первой мировой войны своим оптимистическим содержанием. Это – двухсотлетие открытия Венского конгресса 1814-1815 гг., подведшего черту под почти четвертьвековой эпохой войн, порождённых сначала Великой французской революцией (225-летие которой, кстати, пришлось на нынешний год), а затем диктатурой Наполеона Бонапарта.

Сам Венский конгресс открылся 1 октября 1814 года. Но его созыв был предрешён одной из статей Парижского мирного договора, подписанного 30 мая 1814 года главами антифранцузской коалиции (Россия, Австрия, Великобритания, Пруссия) с восстановленными на французском троне Бурбонами. Парижский договор стал первым, но далеко не последним актом, ставившим точку под эпохой войн, которой предстояло продлиться ещё год (эпопея «Ста дней» Бонапарта в 1815 году).

Впрочем, скоротечная война 1815 года, быстро закончившаяся разгромом Наполеона у Ватерлоо, уже не затронула Россию. Предшествующие кампании 1813 и 1814 гг. также велись за пределами её территории. С 1812 года, когда «корсиканский гений» во главе «Великой армии» пересёк Неман, и до начала Первой мировой войны – чуть более ста лет – ни один неприятель не переходил западную границу Российской империи. И немаловажная роль в этом принадлежит Венскому конгрессу, установившему новую систему международных отношений в Европе.

В Венской системе, несмотря на возникавшие международные неурядицы, Россия целый век прожила в мире со своими немецкими соседями – Пруссией (с 1871 г. Германской империей) и Австрией (с 1867 г. Австро-Венгрией).

Значение Венского конгресса для Европы и России должно быть по достоинству оценено именно сейчас, когда мы встретили юбилей трагического события – окончания этой столетней эпохи мира между Россией и Германией. Если сравнивать продолжительность мирных и конфронтационных периодов в истории российско-германских отношений, то легко увидеть, что вторые были гораздо короче первых. Так, даже если рассматривать период 1914-1945 гг. как единый (хотя внутри него тоже имелся период тесного сотрудничества 1922-1933 гг.), то предшествовавшее ему столетие и последовавшие за ним уже семь десятилетий (есть все основания полагать, что этот срок продлится дальше) всё-таки явно больше. А за весь XVIII век, собственно, случилась только одна война, в которой Россия была противником Пруссии – Семилетняя (1756-1763), но и то в союзе с другим немецким государством – Австрией. Кроме того, Австрия в XVIII столетии почти неизменно была союзником (пусть формальным) России в войнах против Турции.

Сами же Россия и Австрия до 1809 года ни разу не воевали между собой. До 1795 года этому способствовало наличие между ними неразделённой Польши. Но и когда обе державы стали граничить друг с другом, то состояние войны объявлялось лишь дважды – в 1809 и 1812 гг. И то оба раза это было сделано больше для проформы – исполнения союзнических обязательств перед Наполеоном (в 1809 г. его союзником была Россия, а в 1812-м уже Австрия). Долгий мир продолжался, пока не грянули громы 1914 года…

Следовательно, эпохи добрососедских и даже союзнических отношений между Россией и Германией должны рассматриваться как нормальное состояние этих стран, а конфронтационные эпохи, тем более войны между русскими и немцами – как нечто исключительное, не соответствующее историческому духу взаимоотношений наших наций.

Конечно, случались и в столетнюю эпоху после Венского конгресса периоды резкого ухудшения отношений. Так, в разгар Крымской войны 1853-1856 гг. Австрия была в шаге от того, чтоб объявить войну России на стороне англо-французской коалиции. И всё-таки Австрия не решилась тогда на этот последний шаг, хотя изрядно пошантажировала Россию этой угрозой. Правда, ничего этим не выиграла.

А с 80-х годов XIX века в объединившейся Германии возникает идеология пангерманизма и раздаются голоса, взывающие из исторической могилы похороненный там “Drang nach Osten”. Правящие круги как Германии, так и Австрии всё больше проникаются идеями территориальной экспансии за счёт России. Да и раньше в немецких государствах нередко раздавались воинственные голоса в адрес России.

При этом, что интересно, сторонниками войны против России до 60-70-х гг. XIX века в Германии были левые круги. Вспомним хотя бы то, что должно было быть известно в советское время каждому студенту – что Маркс и Энгельс во многих своих работах методично твердили о необходимости военного разгрома царского самодержавия для успеха демократического и социалистического движения Европы. Да и сам экспансионистский пангерманизм нельзя рассматривать как однозначно правое, консервативное течение. В своей агрессивности, в своём отрицании легитимизма он впитал очень многое у левых и либералов предшествовавшего времени.

Поэтому не следует, конечно, идеализировать столетие 1815-1914 гг. в отношениях между Россией и её непосредственными западными соседями. Между соседями – как же без ссор! Но, как гласит старая пословица (не только русская, между прочим; аналогичная есть и у немцев), худой мир лучше доброй ссоры. Тем более, что ссора сама по себе никогда не бывает доброй. И каким бы натянутым ни был этот мир между Россией и немецкими государствами, всё-таки он был лучше того, что грянуло в 1914 году.

Итак, бывали в тот столетний период эпизоды взаимного охлаждения как между Россией и Австрией, так и между Россией и Пруссией. Можно утверждать, что на протяжении конца XIX – начала XX вв. происходило постепенное и неуклонное ухудшение взаимоотношений. Но рокового шага никто не осмелился сделать вплоть до лета 1914 года.

Всё-таки три военных кампании на своей западной границе Россия в указанные сто лет провела. Но это были военные действия не против государств, по тогдашним понятиям, а против мятежников, по-нынешнему – национально-освободительных движений. В 1830-1831 и 1863-1864 гг. Россия подавляла польские восстания, поднятые с целью добиться независимости. В этих войнах Россия имела за собой дружественный нейтралитет Австрии и Пруссии, которые также душили в своих владениях стремление поляков к свободе (Австрия подавила Краковское восстание 1846 г., а Пруссия – восстание в Познани 1848 г.). А в 1849 году русская армия перешла австрийскую границу по просьбе самого австрийского правительства – чтобы помочь подавить венгерское национальное восстание.

Впоследствии многие российские мыслители, в том числе консервативного направления (например, историк М.П. Погодин), считали действия Николая I, предотвратившего распад Австрийской империи, неправильными. Ведь Австрия уже очень скоро заняла враждебную России позицию в Крымскую войну. Особенно пришлось пожалеть о том, что Россия, можно сказать – своими руками – усилила Австрию (да и создание Германской империи поддержала), с началом Первой мировой войны. Но ведь задним умом всякий крепок.

В 1849 году Николаю I казалось более опасным возникновение под боком у России революционно-демократической Венгрии, чем сохранение лоскутной Австрийской империи. И ведь неизвестно, какую политику повела бы большая независимая Венгрия, возникни она тогда. Не стала бы она вести пропаганду на Украине с целью её отделения от России, что в реальной истории делала Австрия? Не стала бы она, вместо Австрии, сама соперницей России на Балканах? Ну, а победу Пруссии над Францией Наполеона III у нас воспринимали как историческое возмездие за Севастополь и Черноморский флот. И – самое главное – ещё долгие десятилетия после всех этих событий мир на западной границе России сохранялся. Это – важное историческое достижение внешней политики России того периода, а что было бы при иных её действиях, мы не знаем.

Итак, мы снова возвращаемся к принципам добрососедства, составлявшим главную тенденцию взаимоотношений между Россией и германскими странами в 1814-1913 гг. Громадный импульс им был дан совместной борьбой против Наполеона I и Венским конгрессом. Этот европейский форум монархов и дипломатов, впервые со времён Вестфальского мира (1648 г.), попытался ввести международные отношения в рамки некоей законченной и незыблемой системы, содержавшей гарантии от возникновения новой всеевропейской войны.

Венский конгресс вот уже почти двести лет подвергается разгромной, но не всегда справедливой критике как в левой, так и в весьма умеренной либеральной историографии.

Для примера приведу цитату из соответствующей статьи классической дореволюционной энциклопедии Брокгауза и Ефрона:

«Уже в то время общее впечатление было такое, что участники конгресса заботились больше о выгодах династий, чем о судьбе народов. Главная задача, к которой направлены были все усилия конгресса — установление политического равновесия между державами — не была и не могла быть достигнута. Все исчисления производились только по числу квадратных миль и душ (или, как выражались члены конгресса, по количеству голов) народонаселения, без всякого внимания к историческим судьбам национальностей, их племенному родству, особенностям языка и быта. […] Никого не удовлетворив, постановления Венского конгресса заключали в себе семена новых смут и беспорядков, и самые державы, подписавшие этот акт, не стеснялись нарушать его каждый раз, когда это требовалось их частными интересами».

Это ещё довольно сдержанная критика. Сравним её с характеристиками, дававшимися Венскому конгрессу в советских школьных учебниках (и унаследованных почти без изменений современными российскими учебниками):

«Конгресс, “работавший” почти год, для деловых заседаний не собрался ни разу. Говорили, что конгресс не заседает, а танцует […] Не считаясь с народами, монархи кромсали карту Европы в своих интересах. […] В Европе наступил период реакции, восстановления власти и привилегий дворян, подавления передовых общественных движений и идей».

Однако всё познаётся в сравнении. Правильно было бы сравнить результаты деятельности Венского конгресса с результатами аналогичных форумов, завершавших большие европейские войны Новейшего времени. Хотя бы – с Парижской мирной конференцией 1919 года, по окончании Первой мировой войны.

В плане эффективности, в плане обеспечения народам Европы более прочного мира, «клерикально-феодальной реакции», задававшей тон на Венском конгрессе, следует по справедливости отдать пальму первенства перед «прогрессивной» буржуазией, надиктовавшей условия Версальского договора.

Несмотря на то, что на Парижской конференции 1919 года был провозглашён принцип «самоопределения наций», многие государственные границы в Версальской Европе были проведены, совершенно не считаясь с этнографическим признаком и волеизъявлением народов. Иначе не всплыли бы в конце 1930-х гг. судетский, трансильванский и другие национально-территориальные вопросы, ставшие предлогом для новой переделки карты Европы Гитлером. Восточная граница Польши, хотя и не была установлена Версальским договором, стала детищем той же системы международных отношений – ещё в 1919 году Англия и Франция выдали Польше «мандат» на Галицию сроком 25 лет. В последующем эти страны – главные творцы Версальской системы – признали также захват Польшей части Литвы. Территории, где немцы составляли не только значительное меньшинство (Познань, «польский коридор» и Данциг, Судеты, Эльзас—Лотарингия), но и большинство населения (Северный Тироль) были отторгнуты от Германии и Австрии без всякого плебисцита. Италия включила в свой состав, помимо Северного Тироля с преимущественно немецким населением, также значительные области с преимущественно славянским (словенцы, хорваты) населением. И так далее…

Так что, вопреки декларациям, принцип «самоопределения наций» не торжествовал, а грубо попирался на Парижской конференции 1919 года. Создатели Венской системы были, хотя бы, честнее. Они не разглагольствовали о свободе народов, а восстанавливали, где это не противоречило интересам великих держав, права прежних монарших династий, что официально входило в задачу конгресса.

Справедливо пишут, что все решения Венского конгресса были продиктованы закулисными сговорами представителей нескольких великих держав. Но разве даже сейчас, двести лет спустя, дипломатические переговоры полностью, что называется, «транспарентны» для публики?

Нет. И на Парижской конференции 1919 года тоже всё решали четыре главные союзные державы – Англия, Франция, США и Италия.

При этом страны-победительницы были на Венском конгрессе снисходительнее к побеждённым, чем на Парижской конференции. Побеждённая Франция была в 1814-1815 гг. допущена к секретным совещаниям великих держав. Побеждённые же Германия и её бывшие союзницы не были полноправными участницами Парижской конференции 1919 года. Им лишь дали на подпись те условия, к обсуждению и выработке которых они совершенно не были допущены.

Не удивительна, поэтому, и разница в результатах того и другого форума. Парижская конференция и Версальский договор не просто оказались неспособны предотвратить новую мировую войну. Без преувеличения можно утверждать (что и делает большинство историков, изучавших это событие), что Версальский договор сделал Вторую мировую войну неизбежной.

Сравним теперь это с состоянием Европы после Венского конгресса. Про столетний мир на западной границе России мы уже сказали. В Западной Европе хотя было не столь мирно, но до общеевропейской коалиционной войны (а таких происходило немало в XVIII столетии, ещё до Наполеона) оставалось ещё далеко.

Так, если не считать международных интервенций в Испанию и Неаполь, предпринятых для восстановления свергнутых династий, и войн с Турцией (последняя не входила в понятие «Европа» в XIX веке), то первая война между европейскими странами после Венского конгресса произошла только в 1848 году – между Пруссией и Данией. Крымская (Восточная) война 1853-1856 гг. вовлекла несколько европейских государств, но все театры военных действий тоже находились за пределами «Европы» в её тогдашнем понимании (правда, в пределах России или рядом с нею). В 1859 году произошла война Франции и Пьемонта против Австрии, вслед за чем в 1860-1861 гг. имели место ещё несколько войн за объединение Италии. Пруссия с 1864 по 1871 год провела три войны – с Данией, Австрией и Францией, причём первые две оказались молниеносными. И больше в Европе (если не считать, опять же, Балканы) вплоть до 1914 года не возникало никаких военных конфликтов.

Разумеется, нет смысла отрицать, что решения Венского конгресса были сознательно направлены на борьбу с началами, провозглашёнными французской революцией 1789 года.

Однако необходимо иметь в виду, что в сознании большинства людей той эпохи – отнюдь не одних лишь консерваторов – реализация принципов «свободы, равенства и братства» тесно связалась с террором и войнами.

Кровавая наполеоновская эпопея считалась закономерным порождением революции. Неудивительно, что даже революционеры в различных европейских странах (включая русских декабристов) вплоть до 1848 года боялись движения народных масс. Разделяя идеи гражданского равенства, политической свободы и демократии, они искали иных, чем во Франции 1789-1794 гг., путей осуществления этих идей. Как правило – и в Испании, и в Италии, и в России – они приходили к необходимости верхушечного военного переворота, который мог бы предотвратить ужасы, считавшиеся неизбежно присущими народной революции.

Сравнивая эффективность Венской и Версальской систем и по справедливости признавая преимущества первой, мы не должны, как кажется, забывать об одном существенном различии процессов формирования той и другой. Ведь главной европейской державой, нанесшей поражение наполеоновской Франции, была Россия. Именно Россия, в лице императора Александра I, играла ведущую роль на Венском конгрессе и в европейской политике первых лет после низвержения Наполеона. И, главным образом, благодаря здравомыслию и сдержанности российского императора Франция заплатила сравнительно дёшево за наполеоновские авантюры, и у неё не возникло идеи реванша.

Поэтому мы, наверное, никогда не перестанем сожалеть о том, что после Первой мировой войны Россия не оказалась в числе строителей нового мирного порядка. Мы легко и, наверное, достаточно обоснованно, можем представить себе, что Николай II, как и его державный предшественник столетием ранее, тоже проявил бы сдержанность и трезвый расчёт по отношению к поверженному противнику. Условия мирного договора, подводящего черту под Первой мировой войной, могли стать гораздо более умеренными и практичными, не ущемляющими ничьего национального достоинства. И весьма возможно, в таком случае, что та мировая война осталась бы вообще единственной в истории.

Долголетний успех Венской системы международных отношений был в немалой степени обеспечен тем, что одним из её главных творцов была Россия. И, напротив, дееспособность Версальской системы изначально была подорвана тем, что Россия оказалась отстранена от участия в её создании и обеспечении.

Уроки истории говорят о том, что прочный мир в Европе невозможен без гарантий для России и со стороны России.

Встретив столетие начала Первой мировой войны в крайне тревожной обстановке, чем-то напоминающей роковой 1914 год, крайне важно помнить и о дороге, ведущей к длительному миру. В частности, о той дороге, которую на целый век проложил для России и Европы Венский конгресс ровно двести лет назад.

Материалы по теме:

• Ярослав Бутаков "«Корсиканский гений»"
• Ярослав Бутаков "Антинаполеоновское Сопротивление"
• Ярослав Бутаков "За что воевали в Первой мировой?"