Съезд реформаторов

В работе съезда приняли участие 2035 делегатов. Высший партийный форум проходил в обстановке, сложившейся после «Большого террора» 1937-1938 годов. Казалось бы, о каких реформах и преобразованиях тут могла идти речь? А между тем, на съезде были санкционирована крупномасштабная партийная реформа. Ее проведение курировал Андрей Жданов – секретарь ЦК и руководитель Ленинградской партийной организации.

На протяжении всех 20-30-х годов Жданова всячески продвигал и поддерживал Сталин, включивший его в круг соратников, именуемых «сталинской гвардией». Хотя на момент съезда Жданов даже не был членом Политбюро ЦК. (Он станет им только после форума). Впрочем, не был им и другой сталинский выдвиженец Георгий Маленков. Их возвышение на самую вершину политического Олимпа, безусловно, свидетельствовало о грядущих переменах.  

1. Ставка на интеллект  

Крайне важно отметить, что съезд отменил прежнюю дискриминацию по социальному признаку. Теперь представители всех слоев общества имели равные возможности для вступления в ряды ВКП (б). Всем претендентам устанавливался один и тот же испытательный срок (один год), а также предъявлялось единое требование – получить рекомендации трех членов партии с трехлетним стажем. Рабочий класс прекратил быть привилегированной прослойкой, «диктатура пролетариата» все больше уходила в прошлое.  

Это не замедлило сказаться на социальной структуре партии. В начале 1938 года рабочие составляли 64,3% членов ВКП (б), крестьяне – 24,8%, служащие – 10,9%. Через два года ситуация сильно изменилась, рабочие составляли уже 43,7%, крестьяне – 22,2%, служащие – 34,1%. Чрезвычайно важным источником пополнения последней категории партийцев стала интеллигенция, прежде всего техническая.  

Сталин в своем отчетном докладе съезду особенно подчеркивал недопустимость «зажима» интеллектуалов: «В нашей партии все еще имеют распространение взгляды, враждебные к советской интеллигенции и несовместимые с позицией партии. Носители этих неправильных взглядов практикуют, как известно, пренебрежительное, презрительное отношение к советской интеллигенции, рассматривая ее как силу чуждую и даже враждебную рабочему классу и крестьянству».  

Поддержать интеллигенцию, показать, что она «не хуже» рабочих и крестьян было особенно важно ввиду настоятельной необходимости научно-технического рывка.

Историк-антисталинист Дж. Боффа признает: «...Вербовка новых членов партии в предвоенные годы шла по большей части именно за счет новых кадров, выдвинутых на новые рубежи в обществе, и из тех, кого осчастливило своими плодами развитие системы образования... из этих слоев партия черпала в этот период 70% своего пополнения».  

В своем докладе Сталин отметил: «В Центральном Комитете партии имеются данные, из которых видно, что за отчетный период партия сумела выдвинуть на руководящие посты по государственной и партийной линии более 500 тысяч молодых большевиков, партийных и примыкающих к партии, из них более 20 процентов женщин».  

Вообще, следует заметить, что советская элита в конце 30-х годов пережила процесс, который можно назвать «интеллектуализацией». Руководящие кадры стали гораздо более грамотными и деловыми. Их стали черпать из молодых сталинских выдвиженцев, пришедших на смену ленинским кадрам, созревшим, по большей части, во времена гражданской войны с ее ненавистью сторон и всеобщим озлоблением.

На XVIII съезде члены-делегаты со стажем до 1920 года составляли всего 19%. На предыдущем, XVII съезде (1934 год), их было 80 %".

Новые кадры были чужды прежнему нигилизму, они ориентировались на созидание.  

В первую очередь интеллектуализация затронула Совет народных комиссаров (СНК). Молодые сталинские наркомы, пришедшие в правительство в конце 30-х, представляли собой энергичную команду профессионалов, обладающую к тому же и ценным опытом. Вот что пишет о членах нового правительства историк Ю. Н. Жуков: «От старой формации руководителей – прежде всего партфункционеров их отличало то, что они не только имели высшее образование, но даже успели поработать, несмотря на молодость, несколько лет по специальности на производстве, познавая его изнутри».  

Однако, интеллектуальный рост был заметен и в других подразделениях элиты. В 1939 году среди руководящих работников центрального, республиканского и областного уровня доля лиц, имеющих высшее и среднее образование, составила 71,4%. Высшее образование имели 20,5% руководителей.  

Сталин и в дальнейшем остался верен курсу на поддержку интеллигенции и ускоренное научно-техническое развитие страны. «Послевоенное десятилетие характеризовалось ростом престижа научно-преподавательской работы, - пишет С. Миронов. - Зарплата ректора выросла с 2,5 тыс. до 8 тыс. руб., профессора, доктора наук с 2 тыс. до 5 тыс. руб., доцента, кандидата наук с 10- летним стажем с 1200 до 3200 руб.. В эти годы соотношение зарплаты доцента, кандидата наук и квалифицированного рабочего составляло примерно 4 к 1, а профессора, доктора наук 7 к 1. Такого уровня оплаты труда отечественные ученые и вузовские преподаватели не имели в последующие годы, ибо после Сталина при постоянном росте цен, повышении зарплаты другим категориям служащих оплата труда ученых и преподавателей оставалась неизменной свыше 40 лет».  

2. Политический авангард или бюрократическая машина?  

На XVIII съезде ВКП(б) встал вопрос о недопустимости сращивания партийного и государственного аппаратов. Так, Жданов заявил: «Там, где партийные организации приняли на себя несвойственные им функции руководства хозяйством, подменяя и обезличивая хозяйственные органы, там работа неизбежно попадала в тупик». Именно этим обстоятельством он и объяснял все промахи и отставания в экономическом развитии страны. Здесь очень любопытно само объяснение причин неудач. Речь уже не шла ни о внутренних врагах с их вредительскими замыслами, ни о международном империализме.

Корень всех бед виделся в гипертрофированном могуществе партийного аппарата.

Атмосфера 1937-1938 годов стала забываться, и теперь партии, да и всей стране, предлагались совершенно иные подходы.  

Жданов обрушился с критикой на саму систему функционирования отраслевых отделов ЦК и местных комитетов: «Производственно-отраслевые отделы ныне не знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов, конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе». Практическим выводом из этих наблюдений стала повсеместная ликвидация отраслевых отделов. Исключение сделали только для сельскохозяйственного отдела, чью ликвидацию отложили на время ввиду чрезвычайной важности аграрного вопроса.  

Съезд признал необходимость дальнейшей интеллектуализации партии. Причем, это понималось не только как повышение уровня образования ее членов (особенно, функционеров). На съезде речь шла об усилении идеологической работы. В своей речи Сталин уделил этому огромное внимание. Он сообщил о следующем предложении ЦК:  

«1. Сосредоточить в одном месте дело партийной пропаганды и агитации и объединить отделы пропаганды и агитации и отделы печати в едином Управлении пропаганды и агитации в составе ЦК ВКП(б), с организацией соответствующего отдела пропаганды и агитации в составе каждой республиканской, краевой и областной парторганизации;  

2. Признавая неправильным увлечение кружковой системой пропаганды и считая более целесообразным метод индивидуального изучения членами партии основ марксизма-ленинизма, сосредоточить внимание на пропаганде в печати и организации лекционной системы пропаганды;  

3. Организовать в каждом областном центре годичные Курсы переподготовки для низового звена наших кадров;  

4. Организовать в ряде центров нашей страны двухгодичную Ленинскую школу для среднего звена наших кадров;  

5. Организовать Высшую школу марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б) с трехгодичным курсом для подготовки квалифицированных теоретических кадров партии;  

6. Создать в ряде центров нашей страны годичные Курсы переподготовки пропагандистов и газетных работников;  

7. Создать при Высшей школе марксизма-ленинизма шестимесячные Курсы для переподготовки преподавателей марксизма-ленинизма в вузах».  

Для завзятых критиков сталинизма это выглядит как укрепление диктатуры компартии – на уровне идеологии. Между тем, тут все гораздо тоньше. Меры, предложенные Сталиным и Ждановым, подталкивали партию к тому, чтобы она сосредоточилась именно на идеологии. По замыслу Сталина партия должна быть силой, прежде всего, политической, освобожденной от государственно-управленческих функций, которые должны входить в сферу компетенции правительства. Вспомним, что на съезде поднимался вопрос о ликвидации отраслевых отделов, осуществлявших административно-партийный контроль над экономикой.  

3. Держава превыше утопии  

Курс партии становился все более прагматическим, можно даже сказать технократическим – в хорошем смысле этого слова. Сталин подводил партию и страну к мысли о том, что надо не мечтать об утопии коммунизма, а строить сильное государство, способное обеспечить экономическую независимость страны и, уже отталкиваясь от этого, повышать жизненный уровень народа. Крайне любопытно его высказывание о марксистской теории государства. В своем докладе съезду Сталин сильно «проехался» насчет «непозволительно беспечного отношения к вопросам теории государства». При этом Сталин допустил почти открытую критику положений Энгельса, который, по его мнению, недостаточно учитывал фактор международной обстановки. Далее Сталин поднял вопрос о судьбе государства при коммунизме: «Мы идем дальше, вперед, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период коммунизма? Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если не будет уничтожена опасность военного нападения извне, причем понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки». По сути, Сталин ориентировал партию на то, что государство будет существовать всегда (вне зависимости от утопических построений классиков марксизма-ленинизма). Он, правда, делал оговорку – пока существует капиталистическое окружение. Но это была дань марксистской теории, которую Сталин использовал в нуждах русского национально-государственного социализма. Как прагматик, он отлично понимал, что в мире всегда будут сохраняться противоречия между различными государствами и общественными устройствами.  

Показательно, что мысли Сталина о государстве настороженно воспринимали даже некоторые близкие его соратники.

Например, Вячеслав Молотов. Феликс Чуев пишет в книге «140 бесед с Молотовым»: «Читаю речь Молотова в 1926 году на XV партконференции: - «…Политика нашей партии есть и остается политикой окончательного триумфа социализма в мировом масштабе…».  

– Вот сорок девять лет прошло, – говорит Молотов, – а я и сейчас не отказываюсь. А вот не отказываюсь. Мысль правильная. Надо стоять. Перед опубликованием я послал эту речь Сталину: «Есть ли у тебя замечания?» Он ответил мне письменно, эту записку я сохранил. Он пишет: «Ты убиваешь меня своей скромностью. Ты просишь высказать замечания по поводу твоей речи, но ты меня ставишь в очень трудное положение: я не посылал тебе свой доклад, чтобы ты высказался. Поэтому я не буду делать каких-либо замечаний по поводу твоей речи». В этом я вижу нежелание отвечать.  

А устно он сказал: «Ну что же, ты хочешь между нами и Троцким занять место? Серединку?» Он понял очень правильно. Моя точка зрения несколько отличалась от сталинской. Еще он сказал: «У тебя пророчество». А я считаю, как же не пророчествовать, если мы сторонники международной революции? Это мое мнение, а не пророчество. А он считал, что коммунизм можно построить в одной стране, и сказал об этом на XVIII съезде партии. И что при коммунизме, в капиталистическом окружении будет государство. Но это же неверно, и я с ним спорил. Мы с ним были очень тесно связаны, а еще в 1926 году спорили по этому вопросу».  

К сожалению, реформы, которые замыслил Сталин, оказались половинчатыми. Дело шло к большой войне, и в этих условиях пришлось резко усилить мобилизационный настрой в стране. (Так, вскоре были восстановлены отраслевые отделы.) Однако XVIII съезд ВКП (б) сильно оживил общественно-политическую жизнь в стране и оптимизировал партийно-государственное руководство.