Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
29 марта 2024
Функциональная русофобия

Функциональная русофобия

Армен Асриян
08.06.2005

Именно середина XIX века была переломным пунктом в отношениях Европы к России. Сегодняшние консервативные авторы все же немного увлекаются, когда начинают числить по ведомству русофобии маркиза де Кюстина, и всяких голландских «путешественников по Московии» XVI-XVII веков. Тогдашний взгляд сверху вниз и презрительные интонации все-таки относятся к обычной, нормальной и естественной ксенофобии – не более того. Примерно в тех же выражениях писали, к примеру, итальянцы века XV об Англии, или англичане века XIX – об Италии…

Да и сами русские до петровской катастрофы именно так отзывались о любых европейцах. Это абсолютно естественно и нормально – любой представитель здоровой и цветущей культуры просто обязан воспринимать свой образ жизни, как единственно разумный и цивилизованный. А чем больше жизнь наблюдаемых туземцев отличается от привычного стандарта – тем, значит, они дальше они от истинной цивилизованности, и делятся они только на природных варваров, еще не приобщившихся к истинным ценностям, и на еретиков-схизматиков, по несчастному стечению обстоятельств или врожденной злокозненности сбившихся с истинного пути и построивших сложную, но нелепую и неэффективную социальную или культурную конструкцию. (Что характерно, восприятие части варварской окраины именно, как еретической, сохраняется и после полной утраты религиозного чувства – и поныне этот элемент явственно присутствует в их восприятии России… да и в русском восприятии Европы –у тех русских, кто хоть отчасти сохранил культурную идентичность).

Первой русской культурной катастрофой была именно петровская вестернизация

Оторванный волей обстоятельств от собственных корней, выкормыш Немецкой слободы, Петр был родным братом либерал-комсомольцев, идеальным «просвещенным туземцем» с ржавой вилкой в левом ухе, впервые попытавшимся перестроить страну на манер голландского портового кабака… Впрочем, о Петре уже сказано достаточно, опоздавших же можно отослать, например, к «Народной монархии» Ивана Солоневича.

Кстати, очень любопытно сегодня читать европейские заметки самых лояльных и деятельных петровских сподвижников – несмотря ни на что, они продолжают воспринимать Европу достаточно холодно, с некоторым отчуждением и оттенком превосходства – слишком сильна еще старая культурная традиция… (К сожалению, вылетело из памяти, кому принадлежало восхитительное письмо, описывающее посещение театра в Милане примерно в тех же тонах, в которых английский офицер описывает пляски каких-нибудь маори – но персонаж был из первого ряда – Шереметьев, Головин, Нарышкин…)

Но, естественно, эта инерция сохранялась очень недолго. Через одно-два поколения произошел окончательный надлом…

Именно из-за этого надлома впоследствии отношение «просвещенного русского» к Европе колеблется между страстной (и безответной!) влюбленностью разного толка «западников», и гневом отвергнутого влюбленного (демонстрируемого «инакомыслящими» любого толка: от Хомякова до Бакунина – у всех явственно слышен этот зубовный скрежет: «а я вот назло этой суке…»). Пушкинская и тютчевская трезвость – сочетание горячего интереса с безоговорочным сохранением дистанции – так и осталась достоянием единиц. (Впрочем, сам Пушкин, по-видимому, полагал тютчевскую дистанцию недостаточной – почему и озаглавил тютчевские стихи при публикации «Стихотворения, присланные из Германии».)

Но европейское восприятие России, действительно, разительно меняется в середине XIX века. Самый яркий и характерный образ – «варварские казачьи орды, угрожающие европейским столицам» – возник именно тогда и оставался на вооружении до конца XX века, претерпевая в процессе самые причудливые превращения, вроде знаменитых «пархатых жидо-большевистских казаков»… И началось все в 1830-ом, во время подавления польского мятежа. Знаменитый образ – польские дети на воздетых казачьих пиках – не сходил со страниц парижских и лондонских газет. И ведь это был тот самый Париж, который всего за семнадцать лет до того так радушно принимал не только тех же самых казаков, но и полки калмыков, вооруженных луками и стрелами. И ничего особо страшного в них не находил – так, любопытная экзотика… Да и взятие русской армией – опять же не без казаков – Берлина в 1760-ом тоже не вызвало никаких особых эмоций ни у самих берлинцев, ни у жителей иных столиц…

Что-то изменилось к 30-году. И Венгерский поход 1848-го вызвал вторую порцию шипения, а к Крымской войне, похоже, идеология уже сложилась.

Но в чем же тут дело?

Ну хорошо, понятно, что инициатива исходила от Британии, что англичане, верные старому принципу – быть против сильнейшей державы континента – после разгрома Наполеона немедленно переориентировались на Россию, как на нового сильнейшего, следовательно – нового врага… Но почему же после победы в Крымской войне антироссийская истерика не закончилась? Ведь даже во время первой мировой она не прекратилась, а была только приглушена…

Причина становится понятнее, если посмотреть на Германию – вторую страну, с которой произошло то же самое, хоть и в более мягкой форме и в достаточно короткий промежуток времени. Реакция «европейской общественности» на франко-прусскую войну, необходимую для объединения Германии, вполне сравнима с истерикой той же общественности по поводу подавления Россией польских восстаний. Именно тогда и был сформирован образ «боша», гунна, врага европейской культуры, наслаждающегося разрушением музеев и расстрелами мирных жителей… И к началу первой мировой этот образ не надо было реанимировать – он все эти годы очень активно жил в сознании среднего европейца. И Версальский мир здесь тоже ничего не изменил. И переход ко второй мировой прошел сравнительно легко в том числе и по этой причине.

Кстати, уже в послевоенное время известный итальянский писатель Итало Кальвини написал эссе «Германия – Азия Европы». (Как похоже на «диких казаков» и «монгольские орды большевиков»! Арсенал приемов уж очень невелик… А впрочем, если на среднего европейского обывателя действует набор одних и тех же заклинаний – зачем же придумывать новые!) Надо заметить, известная справедливость в этом утверждении есть. Немцы – единственный европейский этнос, в котором большинство населения является носителем третьей, «азиатской» группы крови (у большинства европеоидов преобладающей является вторая). Но писатель этого факта не знал, и писал вовсе не об этом. Просто, как в старом анекдоте: «Ну не нравишься ты мне, не нравишься…»

И вдруг – все заканчивается к пятидесятым годам, спустя каких-то десять-пятнадцать лет после войны! Причем единственной войны, в которой немцы вели себя в некотором соответствии с образом варваров, который до того был несправедливой карикатурой…

Мистика? Отнюдь нет. Просто к пятидесятым годам сложилось впечатление, что Германия, наконец, уничтожена. Энергичная, переживающая экономический подъем ФРГ казалась абсолютно безопасной, в отличие от нищей Версальской Германии. Было сделано главное, что не удалось после первой мировой – была уничтожена немецкая наука, прервана преемственность научных школ, была уничтожена немецкая система среднего образования, был уничтожен сам немецкий культурный дух. И сразу наступила благодать и европейское единство…

Дело, похоже, в том, что Германия на протяжении неполного века была носителем альтернативного проекта развития Европы. Даже оставляя в стороне экономические и социальные альтернативы – достаточно ограничиться указанием на иные приоритеты технического прогресса. Германия (как и, вслед за ней, Россия) строила свою модель прогресса вокруг основных магистралей – энергетика, химическая промышленность, транспорт. Общеизвестно, что трофейные образцы последних моделей немецких самолетов служили странам-победительницам прототипами большинства боевых машин вплоть до 60-ых годов. О ракетной технике говорить даже как-то неловко.

Англосаксонская же модель, как можно судить сегодня, после поражения Советского Союза, исходит из совершенно иных приоритетов – телекоммуникации, связь, компьютеры… Тот же космос оказался им совершенно неинтересен после того, как закончилось соперничество с СССР.

Другими словами, немецко-русская модель была ориентированна на новые источники энергии, новые материалы и пространственную – в том числе космическую – экспансию. То есть – увеличение ресурсов, находящихся в распоряжении человечества. Англосаксонская же модель ориентирована на выработку более эффективных систем контроля над уже имеющимися ресурсами. Очевидно, что тот, кто обладает лучшей системой контроля, в конечном итоге и начинает контролировать все ресурсы…

Образно говоря, идеальный немец – и продолживший ту же традицию русский – это воин и инженер, осознающий себя на переднем крае, где впереди – неведомое, а за спиной – все человечество. Идеальный англосакс – дипломат и бухгалтер, натасканный на соперничество с людьми, на внутреннюю грызню, изыскивающий хитроумные способы, которыми можно было бы завладеть чужой добычей.

(Разумеется, идеальный англосакс вполне может быть не Смитом, а, допустим, Чубайсом – речь о культурной, а не этнической принадлежности. Именно поэтому Британия не услышала Киплинга, именно поэтому он и поныне остается там под негласным запретом – расист, империалист… Да, правда – но не вся. Просто Киплинга понимали только британцы Индии и Южной Африки, метрополия к тому времени уже утратила способность жить имперской мистикой. Киплинг был для них чужим. Немцем.)

Благодаря происшедшей унифицикации (а отнюдь не денацификации!) Германия была милостиво впущена обратно в «европейский дом». Россия же все еще вызывает опасения. Еще не все зубы вырваны, еще маячат на Востоке «дикие орды косматых русских ракет»…

Но ведь, что характерно – и антинемецкая, и, тем более, антирусская истерика начинались задолго до того, как Германия или Россия сами начали осознавать себя, как носителей альтернативной модели развития. Бисмарковская Германия «имела в виду» всего лишь объединение страны, и ничего больше. Николаевская Россия вообще по поводу Европы не заморачивалась, а старательно выполняла взятые на себя обязательства перед «Священным Союзом».

Травля началась раньше, чем сам травимый осознал, что он здесь – чужой

Причем началась одновременно по всей ширине тогдашнего политического спектра.

В сборнике публицистических статей Карла Маркса того времени для английской и американской печати (K. Marx, “The Eastern Question”, London, 1897) Крымская война концептуализируется, как поход Света Цивилизации против Тьмы Деспотии, в духе крестовых походов и Толкина, как продолжение цивилизационной вражды и борьбы Запада против Византии.

Накануне вторжения Маркс пишет: «великое движение 1789 г. вызвало к мощной деятельности грозной природы антагониста [России] – Европейскую Революцию, взрывную силу демократических идей и врожденной человеческой жажды свободы. Начиная с этой эпохи, на европейском континенте есть только две силы – Россия и Абсолютизм, и Революция и Демократия.»

Причем автора нимало не смущает тот факт, что в лагере «Революции и Демократии» оказывается султанская Турция:

«Поддержание независимости Турции или, в случае возможного распада Оттоманской империи, воспрепятствование русским планам присоединения [славян], является делом важнейшего значения. В этом вопросе интересы революционной Демократии и Англии идут рука об руку. Недопустимо также позволить Царю сделать Константинополь одной из его столиц […]»

«В 11 веке Киев подражал […] Константинополю и нарекался “второй Константинополь” […] Религия и цивилизация России – потомки Византии […] Когда греческие императоры сменились султанами, гений древней Византийской империи пережил это изменение […], и если бы султаны сменились Царем, Византия воскресла бы к жизни с влияниями более деморализующими [для западной цивилизации], чем при древних императорах […] Смысл борьбы между Западной Европой и Россией за владение Константинополем – падет ли византизм перед западной цивилизацией, или антагонизм его возобновится в более ужасной и покоряющей форме, чем когда бы то ни было. Константинополь – золотой мост между Западом и Востоком, и западная цивилизация, подобно солнцу обходя мир, не может не пройти по этому мосту; а пройти она по нему не может без борьбы с Россией…»

«Славянская раса, долго раздираемая внутренними спорами; оттолкнутая к востоку германцами; завоеванная, по частям, турками, немцами, венграми; быстро воссоеднияющая свои ветви, после постепенного роста все-славизма, в первый раз заявит свое единство и обратится против романо-кельтской и германской рас, до сих пор правивших континентом […] отменив то, что создала тысячелетняя история.»

«Без Одессы, Кронштадта, Риги, Севастополя, с эмансипированной Финляндией и враждебной армией у врат столицы, чем будет Россия? Гигант без рук, без глаз, могущий только пытаться поразить своих противником весом […] направляя его туда, где заслышит вражеский боевой клич.»

Когда, повторим, сама Россия еще осознавала себя, как неотъемлемую часть Европы, самые проницательные представители «староевропейской» цивилизации уже ощутили запах иного. (Маркс и Энгельс, кстати, вполне относятся к этой категории – экономоцентризм, истерическое игнорирование иных, неэкономических движущих сил истории замечательно роднит их, в частности, с нашими либерал-комсомольцами.)

То есть – речь не идет о «заговоре против России». Воля Ваша, но уж кого-кого, а Карла Маркса «с присущим ему Энгельсом» трудно заподозрить в тайном сговоре с воротилами лондонского Сити, с целью обуздания опасного соперника Британской империи.

Очевидно, дело в совершенно инстинктивной реакции «на чужое». И носителя иной системы ценностей начинали гнобить до того, как он сам осознал свою историческую судьбу.

Так что сегодняшняя русофобия, как ни парадоксально, служит скорее комплиментом для ограбленной и обессиленной России. Она, всего лишь, означает, что еще не все кончено. Гораздо хуже было бы, если бы Россию «простили и возлюбили», как в свое время Германию.

Пока же – еще можно надеяться, что Россия не только со временем завершит прерванный на самом интересном этапе русско-немецкий проект – и не позволит подменить его никакими симулякрами вроде «либеральной империи», но и когда-нибудь реализует свой, уникальный, первые наброски которого можно различить в работах «русских космистов» околореволюционного времени.

Но это – предмет отдельного разговора

Спецназ России


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..