Бархатный холокост

Прибалтика в советское время для большинства россиян была чем-то вроде «заграницы», этакой – «Европой» под боком, для посещения которой не нужны были загранпаспорта и визы. Многие в России и сейчас думают, что русские, проживающие в той же Эстонии, благоденствуют в уютной маленькой стране, входящей в ЕС...

Вообще-то в Эстонии в советские времена жилось не только сытнее, но и как-то вольнодумнее, чем в России. От эстонских «деятелей» требовалось лишь соблюдение определенных «правил игры», внешнее следование господствующей идеологии, и у них это, надо сказать, очень хорошо получалось. Нынешняя «элита» Эстонии – сплошь бывшие партийные и околопартийные деятели советской эпохи. Они напоминают одного эстонца, работавшего с моей мамой на маленьком предприятии в Вильянди. До войны он был активном членом Кайтселиита, во время фашистской оккупации – активным членом Омакайтсе и доносчиком (отсидел в Сибири 10 лет), а в советской Эстонии стал очень активным членом профсоюза.

По данным переписи населения 1989 года в Эстонии проживало 603392 неэстонцев, что составляло 38,5% всего населения, в основном это русскоязычные (в 1922 году – 8,2%). Первой группой русских, прибывших сюда после войны, были военные. Но не они и их дети составляют сегодня большинство русской общины Эстонии. Русскоязычное население стало массово прибывать в республику с начала 60-х годов, параллельно с развитием крупной промышленности. Советскую власть не интересовал национальный вопрос как таковой (никто не ставил задачи русификации эстонского народа), массовый приезд русских решал экономические задачи. Некоренное население сосредоточено было, главным образом, на предприятиях союзного значения (машиностроение, энергетика, строительство, транспорт). Интеллигенция – прежде всего техническая. Эстонцы – на предприятиях местного подчинения, в сфере обслуживания, сельском хозяйстве и, конечно, в сфере умственного труда: гуманитарная интеллигенция, чиновники, клерки.

В «оккупированной» Эстонии приоритет отдавался всему эстонскому: эстонскому искусству, эстонскому театру, эстонским праздникам песни, руководителям-эстонцам, высшему образованию на эстонском языке. Вряд ли это можно назвать русификаций и ассимиляцией.

Не было нарушения этнокультурного баланса, так как не ставилась и, соответственно, не осуществлялась задача замещения эстонского русским (эта задача отсутствовала в советской идеологии). Никто не думал о развитии русскоязычной интеллектуальной и гуманитарной среды: Россия-то рядом.

Например, в Тартуском университете можно было получить гуманитарное образование на русском языке только на филологическом факультете по специальности «Русский язык и литература» (причем курс по методике преподавания предполагал обучение учителя русского и литературы для эстонских школ). А вот юристов на русском языке не готовили. Впрочем, в рамках Союза это никому не казалось странным: можно было получить образование в России, хотя это и создавало определенные трудности: эстонцы могли учиться дома, а русским часто приходилось уезжать за образованием.

Школьное образование и детские сады были и эстонскими, и русскими. В эстонских школах изучался русский, в русских – эстонский. Но если преподавание русского было на хорошем уровне, то преподавание эстонского в русских школах, за редким исключением, было отвратительным (сама училась, знаю) И до сих пор нет нормальных методик для массового преподавания эстонского языка как иностранного и очень мало учителей, умеющих учить эстонскому.

Думал ли кто в конце 80-х, что Советский Союз «кончится» и что все мы, живущие в это время, будем являться свидетелями и невольными участниками эпохальных событий: распада СССР и образования национальных государств? Наверное, нет.

В Эстонии внешне всё начиналось интеллигентно и красиво. Концепция IME (республиканского хозрасчета), Народный фронт, так называемые ночные праздники песен (отсюда – «поющая революция»), Балтийский путь (живая цепочка от Таллина до Вильнюса), Партия национальной независимости, Комитет граждан – Конгресс Эстонии и т.д. и т.п.

Большинство русскоязычного населения было не готово к распаду СССР и грядущей независимости Эстонии. Однако нас ведь неплохо учили, и все мы знали о «праве наций на самоопределение».

Среди тех, кто принимал участие в Народном фронте и стоял в «балтийской цепочке», были и русские идеалисты – «за вашу и нашу свободу».

11 марта 1990 года Верховный Совет Литвы принял решение о восстановлении независимости Литовской Республики. Ещё до восстановления независимости (3 ноября 1989 года) был принят Закон о гражданстве Литвы. Он стал первым Законом о гражданстве в бывших советских республиках. Этот закон реализовал «нулевой вариант», по которому всем проживавшим в Литве постоянно было предоставлено право выбора гражданства. Но это Литва. А как будет в Эстонии?

И тут в Таллин приезжает Б. Ельцин, бывший тогда председателем Президиума Верховного Совета Российской Федерации, которого в аэропорту встречало множество людей в надежде получить у него ответ на вопрос: что будет с русскими в Эстонии? Но, прождав его полночи (торжественный ужин, подписание договоров, пресс-конференция), люди узнали, что Ельцин уехал на машине в Ленинград, не считая нужным, видимо, встречаться со своими соотечественниками. Немного успокоило страсти опубликование подписанного тогдашними руководителями России и Эстонии (и Латвии) соглашения. Стороны гарантировали своим гражданам, независимо от их национальности или иных различий, равные права и свободы, а также «выбор гражданства согласно законодательству страны проживания и Договору, заключенному между РСФСР и Эстонской Республикой по вопросам гражданства». Я думаю, те, кто составлял и подписывал Договор, прекрасно понимали двусмысленность последней формулировки, и, видимо, подписывающие стороны это устраивало. СССР ещё «не умер», а политики (и русские, и эстонские) торопились «поделить наследство». И никто не собирался считаться с сотнями тысяч неэстонцев и нелатышей, за чей счёт делали политику.

Успокоенные этим Договором, на референдуме о независимости 3 марта 1991 года многие эстонские русские высказались «за» (от 37 до 40 процентов неэстонского населения).

А опрос в сентябре 1991 года показал, что 55% русскоязычного населения одобрили провозглашение независимости Эстонии в дни путча.

«Язык – это власть» - говорил Юрген Хабермас. Закон о языке 1989 года устанавливал новые языковые отношения в Эстонии. Он предусматривал (вернее, сопровождавшие его постановления) развертывание обучения эстонскому (государственному) языку и переподготовку специалистов. В 1990-91 годах многие неэстонцы были готовы изучать эстонский язык (добровольно, а не принудительно) из уважения к стране, за независимость которой они голосовали на референдуме. Однако все эти «прекрасные порывы» оказались никому не нужными (а постановления к закону о языке невыполненными).

Эстонским политикам надо было только выиграть время для принятия дискриминационных законов о гражданстве, об иностранцах, об образовании. Российская сторона утвердила свое соглашение с Эстонией 26 декабря 1991 года. И тут же, быстренько, 26 февраля 1992 года Верховный Совет Эстонии издал Указ, восстанавливающий Эстонский закон о гражданстве 1938 года, в соответствии с которым автоматически считаются гражданами только лица, имевшие гражданство на 16 июня 1940 года, и их прямые потомки. Все остальные могли стать гражданами только путем натурализации, которая предусматривает владение национальным языком (длительный процесс), подтверждение преданности республике и готовность исполнять её законы. Теперь, отказав большинству неэстонцев в избирательном праве (не граждане же), можно принимать любые законы, ущемляющие их права и свободы. называем

Почему Эстония (и Латвия) так поступили с некоренным (с их точки зрения) населением?

Мне кажется, главный фактор тут – экономический. Просто надо было убрать конкурентов. Как говорил У. Черчилль, «в Англии нет антисемитизма, потому что мы не считаем евреев умнее нас».

Отодвинуть неэстонцев от приватизации, убрать заранее возможных конкурентов и во власти, и на рынке труда – вот главная цель этого и последующих законов.

И вторая цель, тесно связанная с первой, - разобщить «русских», разбить их на группы, имеющие разные интересы: русские – полноправные граждане Эстонии; русские, желающие получить гражданство Эстонии путем натурализации; неграждане и принявшие российское гражданство. Ведь с разобщенной общиной меньше проблем.

В результате, 100-110 тысяч русских уехало из Эстонии до 1995 года. Это были не только военнослужащие и их семьи, но и те, кто не хотел остаться в Эстонии на правах людей «второго сорта» и, надеясь только на себя, отправились, в основном, в Россию. Я знаю такие семьи в Пскове (учителя и преподаватели из Эстонии и Латвии, предприниматели), в Тверской области. Главное, из-за чего уехали, - дети (возможность получить образование на родном языке), так как принятый в 1992 году Закон об образовании предусматривал скорое (к 2000 г.) упразднение образования на русском языке. Остальные остались. Кому хотелось покидать сытую и уютную Эстонию и ехать искать счастья в Россию «лихих 90-х»?

Но вернемся к экономическому фактору. В отличие от граждан, лица, не получившие гражданства, лишены права приобретать землю, получать кредиты в банке, необходимые для приватизации жилья или оплаты учёбы. Они не имеют социальных гарантий по безработице (закон о социальной защите распространяется только на граждан), не могут участвовать в парламентских выборах, занимать государственные должности и т.д.

Итак, большинство русских от экономического «пирога» отодвинуто, в принятии решений они не участвуют. А вдруг массово примут гражданство, сдав экзамен по эстонскому языку? Надо ещё понизить их конкурентоспособность. И в этом поможет Закон об образовании. Правда, по разным причинам к 2000 году русские школы (школы на русском языке обучения) ещё не исчезли, но все идёт к этому. Высшего образования на русском языке нет давно, 60% учебного времени в старших классах отдано преподаванию на эстонском. Реформа образования в Эстонии должна закончиться в 2014 году, но школа на русском языке (вернее, её остатки) «умрет» сама по себе, так как в Эстонии попросту нет воспроизводства учителей для русских школ.

Образование на неродном языке – вот самая болевая точка. Никто ведь не возражает против того, что надо знать язык страны проживания. Но знать язык и учиться на неродном языке в школе – это разные вещи.

У ребенка из русскоязычной семьи два пути: первый – детский сад и школа с эстонским языком обучения; второй – школа с русским языком обучения до 10 класса, затем гимназические классы, где 60% предметов преподаются на эстонском, и ПТУ.

Чтобы полноценно овладеть школьным предметом на неродном языке, необходимо, как минимум, соблюдение нескольких условий: такое знание эстонского языка, чтобы оно позволяло «думать» на нём, понимать сложнейшие вещи; учитель должен владеть не только языком, но и предметом на этом языке (химией, например) и уметь хорошо объяснять учебный материал; ученик и учитель должны понимать друг друга по предмету на эстонском языке.

Кстати, по поводу «думания» на эстонском языке.

Русский и эстонский принадлежат к принципиально разным языковым системам: славянской и финно-угорской. У них разная внутренняя структура, логическая организация, малое словарное взаимодействие, то есть налицо проявление и выражение разных менталитетов. «Каждый народ обведён кругом своего языка и выйти из этого мира можно только перейдя в другой» (В. Гумбольдт). Значит, обучение на неродном языке требует «перехода» в другую ментальность, в другой способ восприятия и осмысления мира. Мы даже время воспринимаем по-разному. В эстонском языке два грамматических времени: настоящее (может выражать и значение будущего времени) и прошедшее (три формы: простое прошедшее, предпрошедшее и давнопрошедшее). Нет категории вида («сделать» и «делать»). Эта разность в восприятии и понимании преодолима в быту, в человеческих отношениях, более или менее - в гуманитарной области. Но вот как быть при восприятии научной картины мира? Эстонский язык (в силу внутренней логики и истории развития) не охватывает все необходимые сферы: недостаточно развит научный пласт языка и почти полностью отсутствует научно-популярный? Для получения полноценных знаний всё равно необходимо обращаться к источникам на русском или английском языках. Могут ли это делать ученики так называемых «русских» школ, если нормой стало 5, а то и 7 (!) уроков эстонского в неделю?

Если же ребенок идет учиться в школу с эстонским языком обучения, то он или ассимилируется или деградирует. По свидетельству руководителя ассоциации преподавателей русского языка и литературы Инги Мангус, больше всего проблем с русским языком испытывают русскоязычные дети, которые учатся в эстонской школе: они говорят на просторечии, зачастую не умеют, как следует, ни читать, ни писать на родном языке.

Установка на двуязычие фактически приводит к неполноценному знанию обоих языков: и свои корни потерял, и к чужим не прирос. То есть происходит то, что эстонский журналист Д. Кленский назвал «бархатным холокостом».

Вышел уже четвертый доклад Европейской комиссии против расизма и нетерпимости (ЕКРН) о ситуации в Эстонии, согласно которому «языковая политика в Эстонии неадекватна и не соответствует реальному составу общества». Но ничего не меняется.

А нужны ли вообще русские эстонскому государству? Думаю, нужны. Но в определенном качестве: рабочего класса. Эстонские бизнесмены высказываются за сохранение существующего упрощенного положения в русскоязычных… ПТУ, так как в стране ощущается острая нехватка специалистов по рабочим специальностям при очевидном нежелании эстонской молодежи приобретать рабочие специальности. По их мнению, преподавание предметов на неродном для учащихся ПТУ языке может свести на нет уровень профобучения в таких училищах и повлиять на уровень профпригодности будущих специалистов.

Одним словом, должен же кто-то уметь профессионально, хорошо работать, создавать материальные ценности, а не только руководить и обслуживать. А вот очень интересные и говорящие факты: среди почти 70 профессиональных частных и государственных училищ, техникумов и школ Эстонии порядка 20 являются русскоязычными, в которых готовят, в основном, слесарей, кровельщиков, автомехаников, поваров, строителей, сварщиков и парикмахеров (тех, кто умеет что-то делать руками). В эстонозычных ПТУ готовят, в основном, бухгалтеров, специалистов по IT-технологиям и туризму, лесников, землемеров, продавцов, садоводов и флористов, кельнеров и барменов, спасателей и артистов балета.

Незавидное будущее у эстонской нации. А вдруг все русскоязычные, как крестьяне в сказке Салтыкова-Щедрина «Дикой помещик», «поднимутся роем и улетят» из Эстонии? Кем руководить, кого дискриминировать, за чей счёт национально самоутверждаться, кто работать-то будет и содержать депутатов, «историков» вроде М. Лаара, кельнеров, барменов и артистов балета? Может, отсутствие в языке «будущего времени» мешает заглянуть в будущее?

А нужен ли самим эстонцам свой язык? По данным эстонских же социологов, каждый пятый эстонский школьник предпочел бы обучение на английском, а не на родном языке.

В 2008 году на специальность «эстонская филология» в Тартуском университете не было подано ни одного заявления (видимо, с этой специальностью работы за границей не найдёшь). Языковая инспекция отводит душу на учителях русских школ, но чтобы сохранить язык, совсем не надо увеличивать число плохо им владеющих или говорящих на нем с большим акцентом (акцент почти неизбежен, учитывая различия в самом способе произнесения многих звуков). Такое впечатление, что именно на русскоязычных возлагается миссия «сохранения эстонского языка» и, соответственно, духа нации (язык и дух нации неразделимы).

А чего стоят официальные «исторические» воззрения и идеология эстонского государства, героизация эсесовцев на государственном уровне! Не очень дружественный контекст для добровольного изучения эстонского языка, на котором ты «оккупант» и «инородец».

Кроме экономических и политических причин, существует, видимо, и фактор национальной психологии. Бывший раб хочет быть хозяином, а не равным. А.П. Чехов «по капле выдавливал из себя раба». Хорошо бы задуматься об этом нам всем (и русским, и эстонцам, и латышам и прочим). Ведь и в России есть национализм, но разница в том, что здесь он не является государственной идеологией и политикой: это удел маргинальных групп. А в Эстонии (и Латвии) дискриминация но языковому (национальному) признаку – политика государства.

Русская община, в силу объективных и субъективных причин, расколота, погрязла в выяснениях отношений. В ней нет лидера, так, некоторые группки «по интересам», несмотря на громкие названия. Как пел Высоцкий, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Но, думается, если бы политика России по отношению к русским и русскоязычным в бывших советских республиках была бы более внятной, то и их положение, и отношение к ним новых независимых государств было бы иным.

Именно на невнятность современной российской внешней политики в отношении Эстонии указывают авторы «Общественного Меморандума о принципах политики России в отношении Эстонии (январь 2010)», опубликованного ИА REGNUM.

Его подписали правозащитники, историки, журналисты. Может быть, какие-то пункты этого Меморандума спорны, но абсолютно бесспорен пункт 5: «Современные отношения России с Эстонией прямо зависят от решения гуманитарных проблем и обеспечения полноты неотъемлемых прав российских соотечественников в Эстонии» (и не только в Эстонии, список можно продолжить, вплоть до Киргизии, которая просит помощи у России, угрожая жизни и благополучию своих русских). Хотите хороших отношений с Россией – будьте добры, уважайте русских у себя в стране (и не только на словах). Тогда, может быть, и мы у себя в России будем чувствовать себя действительно гражданами и вести себя с большим достоинством, зная, что за нами Россия - и родина, и государство. А слова Д. Медведева, сказанные на III Всемирном конгрессе российских соотечественников, «за вами Россия» наполнятся смыслом.