Аннин двор

Деревня эта когда-то называлась Усадьба и была полна и людьми, и скотиной. Нет больше деревни. Война да социальные бури выдули всех: кто на фронте сгинул, кто помер от ран, уже вернувшись домой малых детей уносили болезни, а больших-то, которые выросли да оперились, уводила романтика ударных строек да золото офицерских погон, а кого и тюрьма да переметная сума - уж как кому на роду написано, говорит бабушка Нюша.

Мучимая хворями, немощная, Анна Трофимовна Осипова в здравом рассудке и твердой памяти, с утра до вечера в хлопотах. И огородик свой хоть на коленках да выполет. И пол в горнице хоть ползком да помоет. А за водой к ближайшему роднику сходит с палочкой да со старым солдатским котелком, потому как даже пластмассовое ведерко ей уже не донести.

Летом, управившись со своим невеликим хозяйством, которое состоит из нескольких грядок с картошкой да разной огородной мелочью, сходив на ключ за водой, выходит за околицу и долго вглядывается в дорожную даль...

Может, автолавка приедет или почтальон пенсию принесет.

Больше бабушке Нюше ждать некого. И идти тоже не к кому. Из всей деревни осталась одна ее усадьба. И окрест ни дымка, ни жилья, ни живой души - одно лесное зверье да перелетные птицы...

Испокон веку жила она в Усадьбе. Замуж тут вышла за справного мужика Федора. Пятерых детей ему родила. А когда Федор в 1945 году вернулся контуженный и израненный с фронта, встретила его лишь с двумя сыновьями, остальных не уберегла. Двоих покосила корь, третий сгорел от воспаления легких. Думала, нарожает еще, да недолго протянул после фронта Федор. Схоронила мужа, отгородив место, чтоб в означенный срок и самой лечь рядом. И теперь в родительские дни долго сидит на заросшем холмике да разговаривает с ним, как с живым. Расскажет о своей одинокой старости, поплачет. Скажет, что какие-то недобрые люди украли сохраняемые еще с довоенных времен писаные иконы, а другой, хороший человек, хоть и пьяница, вскопал ей за 500 рублей пять небольших грядок, так что с голоду не помру. Разве хворь какая одолеет, так пора и мне к тебе, Федя, под бочок, устала я от такой жизни, измаялась...

Только о детях своих нечего сказать ей своему Федору. Помнит, один сын жил с семьей в Кронштадте, в лучшие годы привозил к матери детей на лето, а потом и внуков. Второй сын и вовсе сгинул где-то. Давно уже. Живой или тоже в земле упокоился, не знает. Пропал и все.

Вдумываясь в судьбу Анны Трофимовны, я вдруг увидел в ее образе страшный символ нашего времени. Это ж, сколько стариков, таких, как баба Нюша, брошены умирать в уже несуществующих Усадьбах?

На матицах редких ветшающих домов этих деревень до сих пор остались следы от колец, на которых качались детские колыбельки. А на потолках или в чуланах бережно хранятся игрушки наших детей, которых мы сбрасывали старикам на лето. По осени и сами приезжали за картошкой и соленьями, не гнушаясь перехватить и деньжат, потому как были убеждены, что для нас они нужнее, да и родители тайком друг от друга совали эти несчастные червонцы, сэкономленные на собственной неприхотливости. Это они, продавая с подворий с таким трудом выращенные картошку да мясо, собранную на болотах клюкву да бруснику, вкалывая помимо своего приусадебного хозяйства еще на двух-трех работах, помогали нам обустраивать наши квартиры, учить наших детей. Радовались, что могут помочь.

А теперь доживают свой век в брошенных и забытых Богом и людьми Усадьбах. В гетто под названием Усадьба. В лепрозории, оставленные на попечение чужих, случайных людей - продавцов автолавок, сельских почтальонов да добрых пьяниц, готовых за поллитровку вскопать им несколько грядок.

Оправдывать это общим безденежьем, не позволяющим послать старикам хотя бы посылку к празднику, не говоря уже о том, чтобы забрать их под свою крышу, - пустая мысль.

Дело не в безденежье даже - наши старики жили порой и вовсе без копейки, а родителей своих не бросали, кормили и ухаживали за ними до самого их смертного часа. И хоронили честь по чести. Дело в нас самих.

Что-то сломалось в обществе, если оно так относится к своим старикам. Какая-то ржа поразила наши души, если мы позволяем 94-летней бабушке Нюше в одиночестве доживать в уже давно умершей деревне Усадьба.

В одном сельском поселении мне рассказывали, что раньше из каждой деревни по 10-15 бабушек и дедушек увозили на зиму к детям в город. Сейчас не берут. Причины самые разные.

- По осени женщина приезжала, плакала: живут с сыном в коммуналке, даже раскладушку матери поставить некуда.

Да, есть и вторая сторона этой проблемы. И дело даже не только и не столько в жилищных условиях, сколько в ином. В том, что перед старостью оказываются беспомощными не только старики, неважно - имеющие детей или нет, но и их дети. Уже тоже немолодые люди, сами успевшие обзавестись и годами, и болячками, на склоне лет вынужденные ухаживать за своими беспомощными, беспамятными и порой безумными родителями без государственной и общественной поддержки, медицинской и социальной помощи. Это их долг, скажете вы. Верно, долг. Только почему же так получается, что они должны всем, а им – никто. И что одни этот долг исполняют сполна, а другие от него «косят», как от армии.

Более совестливые нанимают для ухода за родителями профессиональных сиделок. Но такое могут позволить себе только люди состоятельные, услуга эта стоит дорого и далеко не каждому по карману.

Кто-то пробует отправить своих стариков в дома престарелых. Но, во-первых, туда оформляют преимущественно людей безродных. И чтобы попасть в них, надо дождаться очереди, которая, наверное, не меньше, чем в детские сады. Другими словами, чтобы кто-то умер, и на его место оформили пока еще живого человека. Во-вторых, дома эти наши больше похожи на колонии для заключенных, чем на социальные приюты. Для безродных, бомжей, нищих – это, наверное, выход. Плохой, но лучше, чем валяться в нетопленных избах или подземных переходах, побираться по соседям или просить милостыню в транспорте. Для остальных – сплошное унижение. Как для детей, к которым старики не едут, но которые не могут доверить их социальной службе в том виде, в каком она существует. Так и для стариков, которых уход в дом престарелых роняет на самое дно социального статуса, унизителен сам по себе.

Потому большинство из нас безропотно исполняют свой сыновний или дочерний долг. Иные оставляют работу, детей, внуков, потому что уход за престарелыми родителями не предполагает никаких иных занятий. Их жизнь – сплошное служение, им неоткуда ждать помощи и поддержки, и они ощущают себя такими же брошенными, как и их старики.

В последние годы в верхах соглашались с тем, что надо бы улучшить работу социальных служб, но все ограничивается разговорами о повышении зарплат самим работникам. То есть, как поднять престиж этой непрестижной работы.

А как улучшить саму работу, похоже, никто в министерстве труда и социального развития не представляет. Хотя мировой опыт - огромен.

Моя сестра 10 лет ухаживала за матерью, которая вела уже образ жизни, скорее, растительный.

- Может, на том свете зачтется, - горько шутит она.

У меня мать однажды забрали по «скорой» в районную больницу с подозрением на инсульт. Позже, уже в Москве, подтвердилось, что инсульт все-таки был. Но ни в каких документах это не зафиксировали. И из больницы ее выбросили на другой же день. Соседям сказали, мол, пусть умирает дома. А в карточке записали «Выписана по просьбе родственников».

- Больше к нам не возите. И «скорую» не вызывайте, - сказали соседям, которые забирали мою мать из больницы.

Те же слова услышали и мои камчатские друзья от врачей своего района.

- Так что же делать? - ахнули они.

- Что хотите. Закрывайте решетками окна и двери, особо буйных стариков некоторые привязывают к спинкам коек. На ваше усмотрение. Это ваш крест.

- Да что же ее, как собаку, на цепи держать, что ли? – изумились супруги.

Врачи лишь пожали плечами:

- Как хотите…

Супруги нашли выход в том, что спешно построили во дворе маленький домик, куда и поселили неожиданно свалившуюся на них бабулю. Там она спит и кушает, словом, живет, выходя под присмотром только на прогулку да в душ.

…Бабушка Нюша из деревни Усадьба наотрез отказалась от дома престарелых. «Нет уж, деточки, - говорит, - тут на кладбище лежат Федя и дети, тут и я лягу. А потом, кто за Усадьбой-то присмотрит? Растащат ведь, если пригляду не быть...».

Так и живет, надеясь лишь на автолавку да доброго пьяницу, который за поллитровку принесет ей воды да вскопает грядку.

Больше надеяться не на кого.

Вдова. Фото Павла Кривцова.