«Вы помните, текла за ратью рать…»

Среди российских потомков Пушкина, фронтовиков, Георгий Воронцов, увы, не запечатлён на известном полотне Владимира Переяславца. Может оттого, что послевоенная судьба забросила его далеко от Москвы, в Сибирь, на берега Байкала…

Георгий Воронцов, внук Пушкина с тремя благородными «пра», родился близ белорусского города Барановичи (известного в недавней истории тем, что в годы Первой мировой здесь находилась царская ставка императора Николая II), в селе Юголин. Бывший владелец поместья Франтишек Юндзилл после поражения восстания 1863 года бежал во Францию, а имение мятежника перешло к русским дворянам Воронцовым-Вельяминовым.

Так уж случилось, что Мария Павловна Клименко, белорусская правнучка поэта, в самом начале 1921-го отправила четырнадцатилетнюю дочь Наталью погостить в Юголин, к родственникам. Точнее, к двоюродному дедушке – Ивану Аркадьевичу Воронцову-Вельяминову. Да вот задержалась в гостях старшая дочь надолго!

Не по собственной воле: в марте того же года Западная Белоруссия по Рижскому мирному договору отошла к Польше. Граница пролегла чуть восточнее Барановичей, и село вместе с её обитателями оказалось за рубежом. Повзрослев, Наталия вышла замуж за своего дальнего родственника, вернув прежнюю родовую фамилию. В Юголине, – то была прекрасная усадьба с домом, окруженным пейзажным парком и садами, – у Натальи Евгеньевны родились сын и дочь. Георгий, названный в честь святого Георгия Победоносца (в будущем оправдавший своё имя!), появился на свет в декабре 1926-го, Вера – в июне 1929-го. В достославном, некогда панском селе, прошло детство брата и сестры.

На зиму супруги Воронцовы-Вельяминовы с детьми перебирались в Вильнюс, где их знали и чествовали как потомков русского гения. В памяти Веры, тогда ещё Воронцовой-Вельяминовой, остался театрализованный пушкинский бал для детей, куда её пригласили с братом Георгием. О том незабываемом празднике и поразившем её детское воображение учёным котом, ожившим прямо на сцене, уже в преклонные лета Вера Владимировна рассказывала мне во всех милых подробностях…

Вскоре грянули перемены: маятник истории словно качнулся в другую сторону: в 1939-м Западная Белоруссия вновь отошла к Советскому Союзу. И для семьи то мирное и желанное воссоединение обернулось жесточайшими испытаниями.

Отец семейства Владимир Иванович Воронцов-Вельяминов, в прошлом воспитанник императорского Александровского лицея, был арестован в сентябре того же года, отправлен в Минск, где через год, после немыслимых истязаний, умер в тюрьме. В апреле 1940-го осиротевшее семейство с уже усеченной фамилией – Воронцовы выслали в Казахстан. В товарных вагонах с решётками на окнах и автоматчиками у входа.

Много лет спустя, живя в Москве, Вера Владимировна Воронцова будет с горечью вспоминать минувшие годы: «Холодная, сверкающая ледяной белизной степь, где мы жили тогда, очень близка – сужу по собственным воспоминаниям – к описаниям ледяного безмолвия в произведениях Джека Лондона. Землянки, в которых обитали семьи ссыльных, заметало снегом, ночью по крышам ходили волки… Пока взрослые находились на работе, ребята – мы с братом тоже – собирали хворост, топили печки-времянки, чтобы хоть немного согреться. Зима 1941 года была очень суровая». Морозы доходили до пятидесяти градусов.

«Текла за ратью рать»

Георгию Воронцову к июню сорок первого исполнилось лишь четырнадцать. На войну подростков не брали, пришлось немного подождать.

…Как любил Пушкин подмечать «странные сближения»! В отроческие годы, разглядывая с друзьями-лицеистами карту обширной Российской империи, он отслеживал ход военных действий, что печатались в «Прибавлениях к Санкт-Петербургским ведомостям». И со всем юношеским пылом жаждал, подобно гусарам, мчавшимся через Царское Село, сразиться с Наполеоном: «Почто ж на бранный дол я крови не пролил?».

Лицеисты с нетерпением ждали новых известий с полей брани, спорили, строили свои планы и догадки. «Читались наперерыв русские и иностранные журналы, при неумолкаемых толках и прениях, – вспоминал близкий друг поэта Иван Пущин, – всему живо сочувствовалось у нас: опасения сменялись восторгами при малейшем проблеске к лучшему».

Обстановка стремительно менялась и порой становилась настолько серьёзной, что министр Разумовский предписывал директору Лицея Малиновскому позаботиться об эвакуации его подопечных: «Как в настоящих обстоятельствах легко случиться может, что назначено будет отправить воспитанников Лицея на время в другую губернию, то необходимо принять заблаговременно нужные для сего меры». Но что до того было лицеистам!

Проводив на битву один из гвардейских полков, воспитанники до того воодушевились и прониклись духом патриотизма, что, готовясь к уроку французского языка, «побросали грамматику под лавки, под столы».

Почто, сжимая меч младенческой рукою,
Покрытый ранами, не пал я пред тобою…

И вновь слово лицейскому летописцу Ивану Пущину: «Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита!».

Вы помните, текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас…

История почти повторится, только не в виде фарса, – нет, она отзовётся взрывами снарядов и криками «Ура!» почти на тех же землях, где прокатятся кавалерийские атаки Отечественной войны 1812 года. И минувшую войну, свидетелями и участниками которой станут его героические потомки, тоже назовут Отечественной, только ещё и Великой.

Увы! мне не судил таинственный предел
Сражаться за тебя под градом вражьих стрел!..

Уже в ином столетии будет рваться на войну – биться с гитлеровскими полчищами – далёкий наследник Пушкина, ещё отрок. Не желая в трудный для Отечества час оставаться под спасительной «сенью наук». Недавний девятиклассник Георгий Воронцов отправился на фронт из раздольных и неласковых казахских степей.

Документальных свидетельств о его службе осталось немного.Известно, что в 1943-м, когда юноше сравнялось шестнадцать, он поспешил в военкомат. В призывном свидетельстве указан точный адрес, по которому прибыл юный доброволец: «Пресновский райвоенкомат, Казахская ССР, Северо-Казахстанская область».

В боях за Вену и Будапешт

Весной 1945 года восемнадцатилетнему бойцу-автоматчику Георгию Воронцову (его стрелковая дивизия входила в состав 3-го Украинского фронта) довелось освобождать Венгрию и Австрию.

Куда отдвинем строй твердынь? За Буг…?

Да, далеко за пограничный Буг, который 22 июня 1941-го первым форсировали немецкие дивизии, отодвинулась линия фронта. Теперь уже войска 3-го Украинского фронта форсировали Дунай, захватив плацдарм на его правом берегу.

Будапештская операция началась 26 декабря 1944 года при содействии двух фронтов: 2-го Украинского под началом маршала Малиновского и 3-го Украинского под командованием маршала Толбухина. Будапешт был окружен, и немецкому гарнизону предложили сдаться. Но гитлеровцы ультиматум отвергли, а парламентёров убили.

Битва за Будапешт началась! И ознаменовалась самыми жестокими и кровопролитными уличными боями. По длительности боев Будапешт занял сомнительное первенство среди взятых Красной армией других европейских столиц.

Но советское командование, желая спасти один из красивейших в мире городов с его великолепными архитектурными ансамблями и памятниками, старалось не применять тяжёлой артиллерии и штурмовой авиации.

Левобережная часть венгерской столицы – Пешт – освобождена была 18 января, но в правобережной – холмистой Буде, обращённой гитлеровцами в мощный укрепрайон, бои на старинных улочках не стихали почти месяц.

Город был взят 13 февраля, и с большим «трофеем»: почти сто сорок тысяч солдат германо-венгерского гарнизона сдались в плен. В январе наши войска отражали контрудары немцев, стремившихся всеми силами спасти окружённую в Будапеште группировку. А в марте 1945-го советские войска сорвали контрнаступление гитлеровцев в районе озера Балатон. Все те героические усилия завершили освобождение Венгрии, а затем и Австрии.

Вена стала последним бастионом в гитлеровской обороне на подступах к южным районам Германии, потому-то немцы с особым упорством старались удержать её.

По плану Ставки Верховного Главнокомандования город должен был взят правым крылом 3-го Украинского фронта и левым крылом 2-го Украинского. Враг был ещё силён, – Вену обороняли восемь танковых дивизий и одна пехотная, около пятнадцати отдельных батальонов пехоты. Подступы к городу немцы опоясали противотанковыми рвами и траншеями, на улицах возвели баррикады.

Утром 6 апреля начался штурм Вены. Бои велись буквально за каждый дом, обращенный немцами в крепость, за каждый квартал. Тактика советских войск: рассечь Венский гарнизон на отдельные группировки, и затем уничтожить их. При этом, по возможности, щадя знаменитые памятники австрийской столицы. И вот 13 апреля сопротивление, по сути, уже обречённых гитлеровцев было, наконец, сломлено.

Вена, красавица Вена, город художников и музыкантов, вновь стала свободной! Но какой ценой!!! Семнадцать тысяч красноармейцев полегли на её старинных улочках и в предместьях.

И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир…

В память героев, в августе 1945-го, на площади Шварценбергплац, одной из центральных в австрийской столице, вознёсся величественный памятник русскому солдату-победителю со знаменем в правой руке и сияющим золотом на солнце гербом Советского Союза, словно щитом, – в левой.

На рубеже Европы бодро стал…

Только не царь, как у Пушкина, а простой русский солдат! Да и не на рубеже, а в центре освобождённой Европы.

А на пьедестале памятника выбиты слова, произнесенные генералиссимусом Сталиным в день Победы:«Отныне над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами».

Мирное благоденствие наступило не вдруг: ещё, вплоть до двадцатых чисел мая, нашим частям предстояли бои. Правда, уже местного значения, – надлежало буквально прочесать окрестности, также и прославленный венский лес, уничтожить разрозненные группировки фашистов, не пожелавших сдаться.

В послужной карте бойца Георгия Воронцова есть ссылка, что 22 мая 1945 года он переведен в 223-ю стрелковую дивизию. Дивизия отправлялась на Восток, на войну с Японией, союзницей поверженной Германии.

Но воевать более Георгию Воронцову не пришлось, где-то в пути, под стук вагонных колёс, его часть догнала весть: на борту «Миссури», линкора императорского флота, Япония подписала акт о капитуляции. По-японски та долгожданная строка звучала так: «Нихон-но ко: фуку». Будто поставлена жирная точка во Второй мировой! Ровно через шесть лет после её кровавого начала, – 2 сентября 1945 года.

Утихла брань племен; в пределах отдаленных
Не слышен битвы шум и голос труб военных;
С небесной высоты, при звуке стройных лир,
На землю мрачную нисходит светлый Мир.

Армейская служба потомка поэта завершилась в Иркутске, на берегах Ангары. После демобилизации Георгий Воронцов, обзаведшись семьёй, там и остался. Работал на авиационном заводе, растил сына Владимира и двух дочерей: Галину и Веру.

Ныне внуки и правнуки фронтовика, уже коренные сибиряки, живут в Иркутске и Хабаровске.