Война и мир – на двоих

Письма, сложенные в трубочку и перевязанные белой тесемкой передала мне Марийка, жена двоюродного деда. Для меня они были просто деда Федя и баба Мария. Позже поняла – в их судьбе и в их отношении к своей стране отразилась целая эпоха.

19.06.1940 г. «Дорогая Марийка! В Москве мне сказали, что я назначаюсь на должность командира полка по строевой части в Уральский военный округ, но не говорят, какой город. Приходится жить ожиданиями».

25.06.1940 г. «Милая моя Марийка! Ты спрашиваешь, не надоело ли мне слышать и читать одно и то же о том, что ты меня любишь. Ты меня обидела. Родная моя! Может ли быть большее блаженство на земле, чем слышать и чувствовать, что ты любим и в то же время отвечать тем же. Наша беда, что это блаженство омрачено разлукой. Мне хочется, чтоб мы все время были вместе и начали жить счастливо вместе с моим сыном и твоей дочкой. Завтра иду в комиссариат Обороны узнавать окончательно о своей судьбе, а пока у меня решение такое. Если вновь ничего не скажут определенного по поводу моей службы, то нахожу себе работу на гражданке и начинаю работать. Довольно уже зря есть советский хлеб. Пожелай мне успеха! Твой Фридрих».

…Фридрих, брат моей бабушки, родился в самом начале ХХ века – в 1901 году, дожил до 82 лет. Мог бы и дольше прожить, но поработал метлой на Ленинском субботнике, попал с пневмонией в больницу, 3 мая 1983 года его не стало.

Фридрих Вильгельмович Тринклер – ветеран компартии и персональный пенсионер, участник Гражданской и Великой Отечественной войн. Мария Игнатьевна Корсуненко – ветеран комсомола и партии, в 20-х годах занималась ликвидацией неграмотности, в счет комсомольской тысячи была направлена на учебу в МГУ.

Впоследствии занималась культмассовой работой среди детей и взрослых в Москве, Хабаровске, Кунгуре, Молотове, Уфе. После войны вместе с мужем вернулась в родной город, работала завотделом и председателем Темрюкского горсовета.

Их письма – прямые свидетельства эпохи, а приметы прошлого века, особенно предвоенного и военного времени, могут быть интересны не только для семейной хроники. Когда-то баба Мария обмолвилась, что по просьбе музейных работников передала на хранение вещи, документы мужа и свои записи. Сохранилось ли все это? Обратилась к руководителю Темрюкского музея В.В. Фефелову. Через день получила электронное письмо, сканированные документы и записи Ф.В. Тринклера и М.И. Корсуненко. По моей просьбе работники музея отыскали автобиографии супругов, за что им огромная благодарность.

Арест

В автобиографии мой двоюродный дед не указал некоторые события в своей жизни. Сегодня скрывать их не нужно. В книге памяти Хабаровского края я нашла запись о Ф.В.Тринклере. Арестован 15 июля 1938 года, обвинен по статье 58-1б-7-11 УК РСФСР, дело прекращено за недоказанностью обвинения, реабилитирован 27 февраля 1940 года.

К моменту ареста за плечами 37-летнего командира Красной армии Фридриха Тринклера учеба в военном училище, Гражданская война, служба на Урале, где он избирался депутатом Свердловского городского совета, депутатом 1-го Уральского районного совета.

В 1929 году он начал готовить курсантов в так называемой казанской танковой школе «Кама», созданной по негласному договору между Советским Союзом и Германией.

После первой мировой войны Версальский договор запретил Германии иметь полноценные вооруженные силы, в том числе заниматься разработкой бронетанковой техники и содержать танковые части. Наша страна предоставила учебные объекты на своей территории для испытания вооружений и военной подготовки немецких офицеров. Взамен Красная Армия получила доступ к этим военным заведениям, к секретным военным технологиям и теории Веймарской Германии. Дед вспоминал, что в школу однажды приезжал будущий отец немецких танковых войск Гудериан. Пришедшие к власти нацисты предложили закрыть танковый учебный центр, наша страна не возражала, так как уже получила ценные сведения и опыт. В 1933 году школа перестала существовать. Фридриха Тринклера направили на Дальний Восток, где он служил начальником штаба 100-го стрелкового полка 34-й стрелковой дивизии Дальневосточной армии. Трудно сказать, что послужило причиной обвинений деда в измене Родине. Может, навет, связанный как раз с его работой в танковой школе. Или то, что командующий Дальневосточным фронтом В.К. Блюхер был заподозрен в шпионаже, и под подозрение попало все его окружение, особенно командиры немецкой национальности.

Дед рассказывал, что его не били, не грозили расстрелом, но допрашивали в ночное время, больно тыкали пальцем в грудь и светили лампой в глаза. Полтора года Фридрих Тринклер находился под следствием, признательных показаний не подписал.

С него были сняты все обвинения, на руки выданы документы о реабилитации. В течение четырех месяцев он пытался добиться восстановления по месту службы в Хабаровске, но результат никакой. И он поехал искать справедливость в Москву в Народный Комиссариат Обороны. Поезд из Хабаровска в Москву шел почти неделю. В поездке познакомился с молодой женщиной. И случился дорожный роман. Потом были разлуки, встречи и эти письма.

«Главное мы вместе, а разлуки не беда»

29.06.1940 г. «Здравствуй, дорогая Марийка! Я съездил в Ленинград повидать мать, сестру, племянницу и сына. Пишу тебе о своих переживаниях при встрече с моими родными. Сына я совсем не узнал, не ожидал его встретить таким большим и, я бы сказал, настолько изменившимся (был блондином, а сейчас он брюнет, волосы потемнели). Встретил он меня очень трогательно, даже расплакался от радости. Также заметил, что он за эти два года значительно развился – разбирается во многих вещах. В общем, я им доволен. Чувствуется, что мои родные над ним поработали, я им за это благодарен. Не узнал я также свою племянницу, которую видел девчонкой, а сейчас она уже девушка со вполне установившимися взглядами на многие вещи. Работает в комсомоле, считается большой общественницей, собирается ехать в лагерь вожатой. Я также рад за мать и сестру, они за эти годы значительно выросли политически – освободились от ряда обывательских взглядов, пережитое мною оценивают вполне правильно. Я, откровенно скажу, опасался, что мое положение повлияет на них отрицательно. Но сестра не ослабила свое участие в общественной работе, должным образом вела воспитание дочки и моего сына, мое отсутствие абсолютно не повлияло на их взгляды. Сестре пришлось много работать, так как она была единственным работником в семье (получает 400-450 р.), ей пришлось брать побочную работу. Мать тоже немного прирабатывала. И так они тянули без меня, живя вчетвером в коммуналке, не жалуясь и не сетуя на судьбу. Это самое главное!».

30.06.1940 г. «Дорогой мой! Мне интересно все, что касается тебя и твоей семьи. Хочу скорее познакомиться с твоими родными. Меня опять отправили в командировку. Пишу в дороге, разберешь ли, так как пишу на остановках или на ходу. Поезд идет по берегу реки, вспоминается наше знакомство и совместная поездка. Помнишь, как мы простаивали у окон все ночи, нам не хотелось спать. Я замерзла, и ты накинул на мои плечи шинель… Наша любовь еще прекрасней, потому что она не односторонняя, здесь сочетание духовных запросов, дружбы, уважения, взаимного влечения друг к другу, возраст. Меня сейчас не оторвет от тебя никакая сила. Я всегда и всюду буду следовать за тобой. Планирую отправить свои книги тебе посылками, дело за адресом. Как скоро он будет известен?».

18.07.1940 г. «Дорогой Фридрих!11 июля стоял мой вопрос на партбюро. Вначале было намерение меня не отпускать. Но я откровенно рассказала свою историю, очень волновалась, даже всплакнула. В итоге – положительное решение. Но еще было заседание президиума Дорожного комитета, там принято решение отпустить меня с работы только с 10 августа, то есть после проведения Дня железнодорожника. А председатель Дорожного комитета заявил секретарю партбюро, что будет обжаловать решение относительно меня. Но ведь формальности соблюдены, думаю, что 10-го выеду к тебе. Ни единого лишнего дня не хочу быть в разлуке с тобой. Фридрих, дорогой мой, так хочется скорее знать, удовлетворен ли ты работой, хотя еще мало времени, как ты приступил, но сознание того, что ты уже вступил в права, должно тебя успокоить и не доводить до отчаяния, как это чувствовалось из телефонных разговоров с тобой и из письма, присланного из Москвы. Желаю успеха в служебных делах, а в личных сам знаешь, как они разрешаются. Твоя Марийка».

20.07.1940 г. «Милая моя женушка Мариечка! Прости за краткость письма. У нас самое горячее время сейчас. Живу в лагере в 40 км от Кунгура. В самом Кунгуре еще не был, но квартиру уже обещали. Я в лагере пробуду до 15 сентября. Выслал тебе документы на переезд и требование на перевозку багажа. С этими бумагами можешь явиться к коменданту станции, он должен тебе устроить отъезд. Мой адрес: Пермская обл. Бершетский лагерь. 416 полк. Марийка, дорогая! Я очень хочу, чтобы ты скорее переехала ко мне. Но, конечно, не в ущерб твоих сил. И не за счет «чего угодно», как ты пишешь. Главное, чтобы «что угодно» не выходило за рамки коммунистической этики и устава. Целую крепко. Твой Фридрих».

12.11.1940 г. «Здравствуй, родной мой! Ты моя радость, ты моя жизнь. Без тебя грустно и душно, вместе с тобой «наш уголок нам никогда не тесен, когда ты в нем, цветет весна…». Звездочка ты моя! Обидно, что мы опять разлучены, что нет письма от тебя. Но прощаю, знаю, как ты занят… Да, милый, забыла тебе сообщить, что на днях в штабе выписала картофель, узнала случайно, что можно это сделать, хотя вчера там была, но никто мне об этом не сказал. Меня бесит такое отношение к тебе, я готова наброситься на кого угодно. С сахаром такая же история. Разум заставляет меня сдерживаться, но было желание поговорить, почему такая несправедливость по отношению к тебе. Ты восстановлен в своих правах! У меня не раз бушевало внутри, но я тебе не говорила. Бывает такое состояние, ну как тебе его передать? Знаешь, как клушка за своего птенца набрасывается на врага, так и я готова нападать и защищать тебя. Но существуют рамки поведения, но если нужно будет, то за тебя не пощажу себя нисколько. Пиши, как ты устроился в Чебаркуле».

18.11.1940 г. «Милая моя Мариечка! Если в лагерях была большая нагрузка, то здесь в полтора раза больше. Подъем в 6.30, завтракаю и сразу в поле до 17.30. С момента приезда ни одного выходного дня. У меня постоянно работа с людьми, потом личная подготовка к следующему дню занятий. Но я доволен. Мариечка, ты пишешь об отношении ко мне там, в Кунгуре. На это не обращай внимания, это мелочи. Сейчас такой период, такие трудные задачи стоят перед всеми, что на это не стоит тратить время и нервы. Мариечка! Я недоволен тем, что ты не бережешь себя. Думаю, тебе лучше сейчас воздержаться от поиска работы. До моего приезда хотя бы. Пусть материальная сторона тебя не беспокоит. Проживем как-нибудь и не хуже других. Я здоров, бодр и жду встречи с тобой. Главное мы вместе, а разлуки не беда».

6.02.1941 г. «Родной мой! Ты писал, что полк из лагеря возвращается 13 го февраля. Мы с женщинами решили встретить вас на лыжах. Наши дети такие хорошие, очень сдружились и тебя ждут с нетерпением. Дома все в порядке. Дрова есть. Все перепилено, изрублено. Полная кадка квашеной капусты. На 104 рубля купила свинины, натопила полтора литра сала, есть еще порядочно мяса. Взялась вышить жене одного офицера блузку за 50 рублей и еще есть заказы, но с моей нагрузкой на работе и с таким плохим освещением долго провожусь, зато будут дополнительно деньги. Будь спокоен. Я не из того десятка, если появятся трудности, то растеряюсь. Все трудовые, бытовые и общественные вопросы решила и жду тебя, мое солнышко! Твоя Марийка».

10.02.1941 г. « Я рад, дорогая, что ты смогла завоевать симпатии окружающих женщин, что тебя избрали председателем женской комиссии. До встречи, роднуля моя!»

На фронт не пустили

В предвоенные годы были введены зимние лагеря. Бойцы находились там по три месяца. Они участвовали в учениях с боевой стрельбой и под минометным огнем, ночевали в зимнем лесу, учились делать шалаши из снега и хвои, для них проводили лыжные кроссы на 10 километров. Все трудности боевой подготовки и быта заместитель командира полка Фридрих Тринклер разделял с подчиненными. Летом открывались учебные палаточные лагеря, где военнослужащие проходили тактическую, огневую, саперную, медицинскую подготовку. Таких усилий требовала обострившаяся международная обстановка. В середине июня 1941 года 416-й стрелковый полк направляют в Западный особый военный округ, ведется спешная погрузка в железнодорожные эшелоны. Весть о начале войны застала полк в поезде. Прибыв на место назначения, бойцы в составе 112 стрелковой дивизии включились в тяжелые оборонительные бои на берегу Даугавы.

Однако заместителя командира полка Тринклера отозвали в Москву и больше на фронт не пустили. В то время из частей и подразделений Красной Армии изымались лица по национальному признаку. И не только немцы, а также финны, румыны, уроженцы Западной Украины.

Таких военнослужащих переводили в запасные, строительные части. Фридрих Тринклер предпринял несколько попыток «догнать» своих бойцов, которых так тщательно готовил к сражениям с врагом. Командование распорядилось по-другому. Об этом можно узнать из его писем и телеграмм со штемпелем Москвы, Молотова, Свердловска, Уфы.

8.07.1941 г. «Дорогая Мариечка! Получила ли ты мою телеграмму из Москвы? Я уже в Молотове. Готовьтесь к переезду. Выслал 200 рублей».

21.09.1941 г. «Мариечка, пишу тебе из Свердловска, прямо на станции. Сегодня у меня был разговор «в пользу бедных». Мне сказали, что со мной и мне подобными будут еще разбираться, а пока направляют в Уфу, билет уже в кармане. Утешение: должность чуть повыше той, что в Молотове. Буду писать о моем использовании в Наркомат обороны».

27.09.1941 г. «Милая женушка, пишу тебе из своего логова. Стройка в 18 км от Уфы. Живу в палатке, вместе с остальным народом. С питанием здесь лучше, чем в Молотове. Не знаю, стоит ли вам ехать сюда в такую глушь? Видеться будем редко. Я загружен по полной программе, как и все».

9.10.1941 г. «Дорогой мой! Ты пишешь, что обещают квартиру в Уфе, значит, нам надо ехать. Дети смогут посещать школу, работу я найду. С питанием здесь стало совсем плохо, сидели на картошке с солью. Купить ничего нельзя. Съездила в Кунгур, купила несколько килограммов картошки, моркови, мяса, помидоров, 400 граммов масла, 4 литра молока. Попросила попутчицу помочь дотащить этот воз, рассчиталась с ней. Гена ходит зеленый, сегодня опять температура высокая, слабость от недоедания, сейчас подкрепим его. Фридрих, ты уже столько перенес из-за своей фамилии, но как был коммунист, так им и остался, несмотря на то, что два года тебя шельмовали. Милый, скорее быть вместе и рука об руку с поднятой головой делать то, что необходимо для победы. Давай телеграмму, и я моментально организую переезд».

Бал Победы

Мария, как и обещала, вместе с детьми последовала за мужем. В своих воспоминаниях она пишет: «В Уфе строился авиационный завод, сюда эвакуировали заводы из Ленинграда и Рыбинска. Строительство велось Стройтрестом №3, в котором было 10 стройконтор с числом работающих до 30 тысяч человек. Бойцы строительных батальонов снимали станки с железнодорожных платформ без всякой механизации, устанавливали их на огромные железные листы и тракторами и машинами доставляли в строящиеся корпуса. Завод строился и одновременно выпускал моторы для самолетов. В упакованную тару вкладывали для летчиков пожелания быстрой победы над врагом».

Мария Корсуненко работала председателем постройкома. В деревянном бараке организовали клуб «Строитель». Здесь проводили лекции, наладили работу кружков художественной самодеятельности. В самодеятельном агитколлективе участвовали стройбатовцы, раненые, находившиеся на излечении в госпитале, и эвакуированные из Ленинграда взрослые с детьми. С ними Мария провела долгожданный бал Победы.

Художник изготовил из фанерного листа орден Победы, электрик подсветил его сотнями 6-ти вольтовых электрических лампочек. Когда приглашенные гости расселись по местам, «зажглись» все лампочки на ордене Победы, орден засверкал огнями. Зрители кричали «Ура!», «Да здравствуют Победа и победители!» По рассказам деда Феди и бабы Марии, это было потрясающее зрелище.

Радости и счастья не было предела, ликовал стар и мал. В достижении Победы была частица труда и энергии обрусевшего советского немца Тринклера и его жены. Вместе супруги прожили 40 лет.