Нужно ли измерять слона линейкой?

В эти дни, когда по телевидению практически каждый день идут передачи, посвященные Октябрю 1917-го, мне часто вспоминаются слова современного историка В.П. Булдакова: «Подходить к любой революции… с мерками политического крохобора или морализирующего обывателя – то же самое, что пытаться измерять слона ученической линейкой». 

Бесконечные споры между сторонниками идеи «Великого Октября, открывшего новую эру в истории человечества» и теми, кто считает эти события «величайшим позором и национальной катастрофой» не приблизят нас к правде, которая в общем-то ни тем, ни другим не нужна.
Представим себе, что, возможно, завтра ситуация изменится и красный цвет снова станет самым модным цветом. Многие ли вчерашние коммунисты – сегодняшние критики тоталитаризма избегнут тогда искушения вновь пересмотреть свои взгляды на историю. И вообще стоит ли доверять мнению тех, чьи вкусы так изменчивы?
Сторонники «теории заговора» говорят о революции, как о результате действия неких «темных сил». Отрицать наличие «скрытых пружин истории» нет смысла, но их абсолютизация просто смешна.

Якобы Ленин (вариант – немцы, масоны, англичане и т.д.), все спланировал по секретному плану на десятилетия вперед.

В связи с этим вспомним слова И.А. Ильина, полагавшего, что видеть в революции «просто результат заговора» - «это все равно, что объяснять болезнь злокозненно сговорившимися бактериями и их всесильностью… Бактерии не причина болезни, они только ее возбудители; причина в организме, его слабости». Бактерии… микробы…. Приведу по аналогии еще пару интересных цитат: А.В. Луначарский в одной из статей привел любопытную ленинскую характеристику революционной интеллигенции: «Социалистическая мысль обрела опору в рабочем классе. Рабочий класс – руководящий маяк социалистической мысли. Когда наши оппортунисты утверждали, что рабочий класс сам найдет свой путь, Ленин опровергал это и требовал от передовой интеллигенции, от “революционных микробов” сократить пути исканий рабочего класса, прививая им высшие формы сознания, открытые на Западе». В ленинском понимании «передовая интеллигенция», это – «революционные микробы».

Революции предшествует разложение, которое может быть незаметным за имперским блеском и величием. Но оно было!

О том, что в 1915-1917 гг. Россия находилась в тяжелейшей ситуации, писали не столько большевики, сколько сами монархисты (М.О. Меньшиков, Л.А. Тихомиров, К.Н. Пасхалов и др.). Многие из них резво побежали присягать на верность Временному Правительству уже в первые мартовские дни (об этом я уже писал в статьях на «Столетии» и повторяться нет нужды). В условиях кризиса радикальные партии с их бескомпромиссностью по отношению к власти и готовностью идти на любые жертвы во имя достижения своих доктринальных целей выглядели в глазах народных масс все более и более привлекательно, что позволило им после свержения самодержавия выйти на авансцену политической жизни и утвердиться в новых массовых демократических организациях – Советах. Затем произошла резкая дифференциация уже в самой революционной среде, в результате которой верх взяла наиболее решительная и смелая большевистская партия во главе с В.И. Лениным. Противники называли эту решительность наглостью и авантюризмом, но сложно оспорить, что именно большевики смогли умело разжечь и использовать в своих целях бунтарские настроения солдат, рабочих и крестьян.
В октябре 1917 г. большевики закономерно одержали победу над Временным правительством и своими бывшими товарищами по борьбе с самодержавием – меньшевиками и эсерами. Твердо уверовав в то, что только большевизм может спасти Россию от катастрофы, и, не встречая сколько-нибудь серьезного противодействия со стороны своих политических оппонентов, сторонники Ленина после кратковременного периода раздела власти с партией левых эсеров взяли курс на утверждение однопартийной системы. Как отмечает историк В.В. Журавлев, уже в первые годы советской власти были заложены основы превращения большевиков «в государственную структуру репрессивно-диктаторского характера».

При этом, по его мнению, старый, дореволюционный большевизм «исчерпал себя, сгорел в огне неразрешимых противоречий в первые несколько лет пребывания РКП(б) у власти».

Внутри страны большевики оказались обреченными на сектантство, а на международной арене – на изоляцию. В этой трансформации «старого» большевизма в «новый», сохранивший лишь некоторые внешние атрибуты прежней революционной партии, была заложена не столько трагедия самих большевиков, сколько трагедия народа, который шел за ними. Видимо не случайно год двадцатилетия Великого Октября стал последним годом жизни для многих творцов революции. Как отмечал национал-большевик Н.В. Устрялов: «Революция божественно играла своими героями, осуществляя свою идею, совершая свой крестный путь. И люди, ее “углубившие” до пропасти, поражали ее гидру, ликвидируя дело своих рук во имя все того же Бога революции… Змея жалила свой хвост, превращаясь в круг – символ совершенства».