Москва в осаде

Семьдесят лет назад, 19 октября 1941 года Москва была объявлена на осадном положении. Этому предшествовали несколько тревожных дней – 16, 17 и 18 октября, когда столица переживала панику и хаос. Всё буквально висело на волоске. Ещё немного – и власть окончательно потеряла бы контроль за происходящим. Процесс распада системы управления мог стать необратимым. Это неминуемо отразилось бы на армии, сражавшейся в те дни на дальних подступах к Москве

Белокаменная испытала то, что должен был испытать на её месте любой город-миллионник в момент начала спешной эвакуации. По переписи 1939 года, в Москве проживало 4 млн. 137 тыс. человек. В первые месяцы войны её население вряд ли стало меньше. Хотя на фронт была призвана часть мужчин, но, учитывая наличие в Москве ряда сложных промышленных и транспортных объектов, большинство квалифицированных рабочих оставалось в городе. Через Москву, временно вливаясь в число её жителей, непрерывно следовали на восток волны беженцев, выбитых из колеи жизни, запуганных и озлобленных. Необходимость обороны столицы привлекла в Москву дополнительные воинские контингенты с их нестроевым персоналом. В этих условиях даже самая прекрасно организованная эвакуация неизбежно где-нибудь да и дала бы сбои. А беспорядки, раз возникнув, могли дальше сработать по принципу костяшек домино.

Взрыву панических настроений в немалой степени способствовал хронический дефицит информации о действительном положении дел на фронте. Москвичам было известно, что где-то к западу от столицы идут бои. Но где именно – не сообщали ни радио, ни газеты. Поэтому недостаток официальных сведений народу приходилось восполнять слухами.

На этом фоне 16 октября 1941 года рабочие всех московских предприятий внезапно получили расчёт. Встали поезда метро и трамваи. Над дворами государственных учреждений поднялся густой дым – спешно жгли архивы. По дорогам, идущим на восток от Москвы, потянулись вереницы грузовиков и чёрных легковых автомобилей. Железнодорожные вокзалы оказались оцеплены войсками, не пускавшими туда простой народ.

По столице из уст в уста разнеслось: правительство бежит! Москву сдают немцам!

Чтобы нагляднее представить себе, откуда возникла такая подавленность москвичей в те дни, напомним, как освещались события Великой Отечественной войны в официальных сообщениях советских СМИ.

Стандартные ежевечерние сводки Совинформбюро сообщали о боях, идущих на тех или иных направлениях или же «по всему фронту». Указание направления (например, ленинградское или киевское) обычно означало, как мы теперь знаем, что на данном направлении складывалась неблагоприятная обстановка для наших войск. Характер постоянного ритуала приобрели известия о том, что в воздушных боях за истекшие сутки наши уничтожили столько-то самолётов противника, потеряв при этом столько-то (неизменно намного меньше), что вообще никак не отражало реальные события.

В 1941 году (летом 1942 года положение в этом смысле изменилось) почти никогда не сообщалось о резком ухудшении оперативной обстановки, которое в ту пору не было редкостью. Время от времени, правда, опровергались те или иные «измышления вражеской пропаганды» о победах вермахта, которые по крайней мере тогда – летом и осенью 1941 года – точнее отражали истинное положение вещей, чем сообщения Совинформбюро. Сообщалось только об оставлении крупных городов, как правило – рангом не ниже областного центра, и неизменно со значительным опозданием.

Так, только 13 августа 1941 года было объявлено об оставлении Смоленска, который на самом деле был сдан нашими войсками четырьмя неделями ранее. Ни 8 сентября 1941 года, ни в ближайшие после этого дни Совинформбюро не обмолвилось о резком ухудшении положения советских войск под Ленинградом, где врагу удалось окружить город с суши. Лишь 21 сентября было сообщено об оставлении Киева, что в действительности произошло 19 сентября. О том, что Киев придётся оставить, было ясно раньше, так как ещё 15 сентября германские войска завершили окружение под Киевом армий нашего Юго-Западного фронта.

Германская операция по плану «Тайфун» началась 30 сентября наступлением 2-й танковой группы Х. Гудериана. 2 октября наступление начали остальные соединения группы армий «Центр». Сразу же для советских войск создалась угрожающая ситуация. Противнику удалось совершить оперативные прорывы сразу на ряде важнейших направлений. Утром 3 октября танки Гудериана ворвались в Орёл, где ещё продолжалась мирная жизнь, ходили трамваи и никто не подозревал о близости фронта. Между тем, Совинформбюро сообщило о взятии немцами Орла только 8 октября.

7 октября 1941 года германские войска окружили под Вязьмой соединения пяти армий Западного и Резервного фронтов, и под Брянском – две армии Брянского фронта, овладев этими городами. В вечерней сводке того же дня Совинформбюро впервые упомянуло, что напряжённые бои идут на Вяземском и Брянском направлениях.

Больше недели эти два направления постоянно назывались в сводках Совинформбюро, причём сообщения становились день ото дня тревожнее.

Полностью скрывать масштабы происходящего было нецелесообразно по политическим мотивам. Геббельсовская пропаганда ежедневно трубила о реальных успехах германской военной машины. На этом фоне делать вид, что ничего страшного не происходит, означало, кроме всего прочего, заронить у западных союзников сомнения в адекватности советского руководства, тем самым, в частности, поставить под угрозу только что достигнутое соглашение с США и Великобританией по поставкам военных материалов (во время визита в Москву У. Гарримана и У. Бивербрука, спецпредставителей, соответственно, президента США и премьер-министра Великобритании).

Дозированная правда об опасности, угрожающей Москве, прорывалась теперь в сводках Совинформбюро ежедневными известиями о боях на Вяземском и Брянском направлениях. Вечером 8 октября, в частности, было объявлено, что «противодействуя наступлению противника на одном из участков Западного направления фронта, одна наша пехотная часть отбила атаку немцев с большими для противника потерями. В ожесточённом бою было уничтожено 38 фашистских танков». Так советский обыватель впервые мог сделать вывод том, что на данном направлении ведётся массированное вражеское наступление.

Утром 9 октября было уже объявлено: «На ряде участков Западного направления фронта наши части ведут ожесточённые бои против наступающих немецко-фашистских войск. Германское командование бросает против наших позиций дивизию за дивизией. Оказывая упорное сопротивление фашистским войскам, наши части наносят значительные потери противнику». Вечером того же дня: «Вклинившись в нашу линию обороны на одном из участков Западного направления фронта, немцы бросили в бой крупную мотомеханизированную группу войск. Отражая натиск противника, часть полковника Катукова нанесла фашистам значительный урон». Это сообщение признавало, таким образом, что на данном направлении наши войска вынуждены были отойти под натиском врага, однако о размерах вражеского «вклинения», естественно, никакого определённого суждения вынести было нельзя, что не могло не давать пищу преувеличениям.

Почва для панических настроений, благодаря недомолвкам Совинформбюро, в последующие дни накапливалась. Постоянно упоминалось про «ожесточённые атаки противника» и «наступающие войска противника» «на одном из участков Западного направления фронта». Вечером 11 октября был признан факт отступления советских войск: «На Вяземском и Брянском направлениях противнику ценой больших потерь удалось потеснить наши части. Отходя на новые рубежи, наши войска продолжают оказывать упорное сопротивление врагу, истребляя живую силу и вооружение противника». Но где именно, в каких районах на самом деле идут бои, ничего не сообщалось.

Вечером 12 октября это же было, фактически, повторено, но уже более тревожным тоном: «На Западном направлении фронта бои продолжаются с всё нарастающей силой. Германское командование бросает в бой всё новые свои части. Противнику, создав на некоторых участках фронта численное превосходство, удалось, ценой огромных потерь в живой силе и вооружении, на этих участках потеснить наши войска и вклиниться в расположение нашей обороны. Отчаянный натиск немцев встречает упорное противодействие наших войск». В тот же вечер было сообщено об оставлении «после упорных многодневных боёв» нашими войсками Брянска, куда немцы ворвались ещё пять дней назад.

Вечером 13 октября Совинформбюро известило о потере Вязьмы советскими войсками. Далее говорилось, что «в течение всего дня на ряде участков Западного направления фронта противник, используя большое количество мотомеханизированных частей и авиации и не считаясь с огромными потерями, пытался развить наступление против наших войск. Атаки немцев на наши позиции наталкивались на упорное сопротивление частей Красной Армии». Дело в том, что в этот же день германское радио разнесло всему миру о ликвидации вермахтом крупных окружённых группировок советских войск под Вязьмой и Брянском, где, по сообщению немцев, было взято в плен 663 тысячи пленных красноармейцев, захвачено 1242 танка и 5412 орудий. Как теперь известно, эти данные были несильно преувеличены...

Вечером 14 октября к перечислению направлений, на которых ведутся бои, Совинформбюро добавило Калининское. Мы теперь знаем, что именно в этот день немцы прорвались к Калинину (Твери) и захватили город. В сообщении было также сказано: «На Западном направлении фронта наши войска продолжают оказывать упорное сопротивление наступающему противнику. В течение дня на ряде участков немцы предпринимали многократные попытки вклиниться в глубину нашей обороны, не считаясь с потерями. В противотанковых рвах и на подступах к линии нашей обороны валяются тысячи трупов немецких солдат, разбитые танки, автомашины и мотоциклы. Наши части, противодействуя натиску фашистских войск, проявляют исключительное мужество и храбрость».

Вечером 15 октября Совинформбюро впервые с начала войны открытым текстом признало факт резкого ухудшения положения на фронте.

«В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону. Наши войска оказывают врагу героическое сопротивление, нанося ему тяжёлые потери, но вынуждены были на этом участке отступить». Утром 16 октября было сообщено о том, что «немецко-фашистские войска продолжали вводить в бой новые части». Отсюда легко было сделать вывод о том, что противник, развивая наступление, по-прежнему (если сравнить с аналогичным сообщением от 12 октября) располагает крупными резервами. Вечером 16 октября, опять же впервые с начала войны, Совинформбюро признало, что большой урон терпят не только гитлеровские, но и наши войска: «В ходе боёв на Западном направлении обе стороны несут тяжёлые потери».

Народ был недалёк от истины, стихийно предположив, что правящая верхушка уезжает из Москвы.15 октября 1941 года Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял совершенно секретное постановление, ныне хорошо известное:

«Ввиду неблагополучного положения в районе Можайской оборонительной линии, Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Поручить т. Молотову заявить иностранным миссиям, чтобы они сегодня же эвакуировались в г. Куйбышев. (НКПС – т. Каганович обеспечивает своевременную подачу составов для миссий, а НКВД – т. Берия организует их охрану.)

2. Сегодня же эвакуировать Президиум Верховного Совета, а также правительство во главе с заместителем председателя СНК т. Молотовым (т. Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке).

3. Немедля эвакуироваться органам наркомата обороны и наркомвоенмора в г. Куйбышев, а основной группе Генштаба – в Арзамас.

4. В случае появления войск противника у ворот Москвы поручить НКВД – т. Берия и т. Щербакову произвести взрыв предприятий, складов и учреждений, которые нельзя будет эвакуировать, а также все электрооборудование метро (исключая водопровод и канализацию).

[Подпись:] Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».

Паника распространялась сверху. Узнав о секретном постановлении ГКО, многие работники высшего партийного и советского аппарата, не дожидаясь организованной эвакуации и не выполнив своих обязанностей, относящихся к её обеспечению, спешно бежали сами, вывозили семьи и имущество, руководствуясь «принципом»: «Всё пропало! Спасайся, кто и как может!».

О масштабах паники в верхних эшелонах власти свидетельствуют результаты расследований, предпринятых уже после того, как беспорядки улеглись.

20 октября 1941 года заместитель начальника 1-го отдела НКВД Д.Н. Шадрин докладывал народному комиссару государственной безопасности В.Н. Меркулову:

«После эвакуации аппарата ЦК ВКП(б) охрана 1-го отдела НКВД произвела осмотр всего здания ЦК. В результате осмотра помещений обнаружено:

Ни одного работника ЦК ВКП (б), который мог бы привести всё помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было. Всё хозяйство: отопительная система, телефонная станция, холодильные установки, электрооборудование и т.п. оставлено без всякого присмотра. Пожарная команда также полностью вывезена. Всё противопожарное оборудование было разбросано. Всё противохимическое имущество, в том числе больше сотни противогазов «БС», валялось на полу в комнатах.

В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП(б) и другие документы. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжён. Оставлено больше сотни пишущих машинок разных систем, 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей и других продуктов. В кабинете тов. Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…».

Местами народ пытался воспрепятствовать бегству руководителей. Так, толпа перекрыла Горьковское шоссе в районе подмосковного города Балашихи, где нападению подверглась одна из машин эскорта члена Политбюро ЦК ВКП(б) А.А. Андреева (сам он не пострадал). Остальные руководители партии и правительства без происшествий выбрались из столицы. Уже 17 октября в Куйбышеве (Самаре) находились Калинин, Вознесенский, Ворошилов, Андреев. Ожидали Сталина…

Прямо через центр Москвы, мимо Большого театра гнали на восток колхозный скот, что придавало фантасмагорический облик всему происходящему.

Члены администрации ряда предприятий грабили собственные заводы, склады и магазины, их кассы. В актах мародёрства приняли участие многие обычные граждане, поддавшиеся общим паническим настроениям толпы. Многие начальники отдавали необдуманные поспешные распоряжения. Только по счастливой случайности не успели демонтировать насосы, откачивающие воду из метро. Час от часу беспорядок разрастался. Казалось, уже нет таких человеческих сил, чтобы вернуть обезумевшую прифронтовую столицу в состояние спокойной настороженности, которая требовалась для оказания отпора врагу.

Было, однако, немало таких, кто не поддавался шкурническим настроениям, но в то же время расценивал поведение властей как предательское. Многие рабочие, уволенные 16 октября, роптали: почему им не дают оружие и не организуют в ополчение… 18 октября огромные толпы москвичей перегородили шоссе Энтузиастов уже в черте города.

Машину председателя Моссовета В.П. Пронина, только накануне выступившего по радио с призывом к спокойствию москвичей и организации отпора врагу, народ развернул и отправил в центр…

Есть основания полагать, что, если бы самим властям не удалось остановить панику, через какое-то время здоровые элементы народа смогли бы самоорганизоваться и навести порядок. Но это-то упущенное время и могло оказаться роковым в тот момент, когда враг был всего в 100 км от Москвы.

После заседания в Кремле, на котором было принято постановление об эвакуации, Сталин провёл ночь с 15 на 16 октября на ближней даче в Кунцево. Наутро, возвращаясь в Москву, он увидел признаки начинающегося хаоса, стал свидетелем мародёрства. По воспоминанию А. Рыбина, охранника Сталина, тот «видел, как люди тащили мешки с мукой, вязанки колбасы, окорока, ящики макарон и лапши. Не выдержав, он велел остановиться. Вокруг быстро собралась толпа. Некоторые начали хлопать, а смелые спрашивали: “Когда же, товарищ Сталин, остановим врага?” “Придёт время – прогоним”, – твёрдо сказал он и никого не упрекнул в растаскивании государственного добра. А в Кремле немедленно созвал совещание, спросил: “Кто допустил в городе беспорядок?”».

Очевидно, то, чему Сталин стал свидетелем на московских улицах утром 16 октября, серьёзно повлияло на его планы. Он понял, что если он теперь покинет Москву, то больше уже не сможет вернуться в неё.

Новое решение Сталина было по-полководчески простым: победить или погибнуть в столице. Это требовалось в данный момент. Это не означало того, что Сталин отныне считал, что падение Москвы будет означать неминуемый проигрыш войны. Просто сложившаяся ситуация требовала новой организации Москвы как прифронтовой столицы, и эту организацию нельзя было выпускать из своих рук. Однако подготовка запасных командных пунктов к востоку от Москвы по-настоящему развернулась лишь после этого.

22 ноября 1941 года было принято постановление ГКО о строительстве целой сети убежищ для высшего руководства страны и армии в ряде поволжских городов: Куйбышеве, Саратове, Сталинграде, Горьком (Нижнем Новгороде), Казани, Ульяновске, Ярославле. Все они были сделаны в течение 1942 года – какие-то ещё в январе (Куйбышев, Саратов), какие-то только к сентябрю (Горький). В случае необходимости оставить Москву, правящая группа страны могла выбрать любое из этих мест, в зависимости от оперативной обстановки.

К счастью, обстановка, подобная той, что сложилась в середине октября 1941 года, больше в Москве не возникала. Хотя в конце ноября 1941 года враг подошёл на наименьшее расстояние к Москве, но темпы вражеского наступления резко снизились. Наши войска на московском направлении больше не допустили ни одного прорыва своего фронта в оперативном масштабе. Угроза резкого обрушения нашей обороны и внезапного появления немецких войск в Москве миновала.

Кстати, необходимо прояснить, почему о введении осадного положения в Москве было объявлено только 19 октября (а вводилось оно лишь со следующего дня), хотя тревожные явления в столице наблюдались в три предыдущих дня. Очевидно, Сталин (и в этом его, наверное, убедили сцены, увиденные им по пути из Кунцева в Кремль) понимал, что в сложившейся обстановке правило комендантского часа не сможет быть выполнено. Угрозы репрессий будут выстрелом вхолостую, что убедит народ в неспособности властей контролировать ситуацию. Поэтому в течение трёх дней власти наводили порядок в рамках обычного правового поля. Лишь после того, как первоначальная паника улеглась, было объявлено осадное положение.

Это к тому, что советская власть якобы справлялась с беспорядками только силой. В тот момент безоглядное применение силы против сограждан возымело бы обратный эффект с непредсказуемыми последствиями. Сталин хорошо владел технологиями управления, в том числе психологическими. Допустив поначалу оплошность при осуществлении постановления об эвакуации нижестоящими звеньями системы, он затем мастерски овладел начавшей выходить из-под контроля ситуацией, быстро приняв в тот момент единственное верное решение, от которого зависело многое, если не всё.

Материалы по теме:

И был сотый день войны…