Реквием по военной реформе

Ожидаемое почти свершилось: закрытие в ближайшее время почти всех ныне еще действующих военных кафедр в вузах можно считать делом решенным. Еще в июне генерал Панков, начальник Службы кадровой и воспитательной работы Минобороны, сообщил: уже закрыты военные кафедры в 226 вузах, и с этого года прекращен набор студентов на военные кафедры. Всего таких кафедр на тот момент было 229. В конце июля уточнили: военные кафедры сохранятся в 30 вузах России – в 9 московских, 5 питерских и 16 региональных. А всем выпускникам сохранившихся военных кафедр в обязательном порядке придется стать офицерами-контрактниками: с ними заключат договор на обучение, им будет доплачивать МО, сама подготовка не изменится, а к моменту выпуска студенты обязаны заключить еще один контракт с министерством на трех- или пятилетнюю службу.

Кадры решают. Все?

Так или иначе, речь идет о кардинальном шаге: через 14 лет после распада СССР и армия России наконец решила отказаться от сохранившегося до последнего чисто советского рудимента – подготовки офицеров запаса в гражданских вузах. За всю постсоветскую историю вооруженных сил это единственное, по-настоящему революционное мероприятие. Каковое даже можно было бы назвать частью военной реформы – если бы, конечно, такая реформа в России вообще проводилась.

Необходимость ликвидации института военных кафедр генерал Панков объяснил тем, что вооруженные силы не нуждаются в том количестве офицеров запаса, кои они ежегодно производят. По его данным, офицерский мобилизационный ресурс нынешней России составляет около 3,5 миллиона человек. И даже сейчас на таких кафедрах обучается 170 тысяч студентов по 373 военно-учетным специальностям, что, по словам генерала, даже больше, чем в СССР. И по многим специальностям комплект офицеров запаса превышает потребности армии аж в 10 раз – явное перепроизводство! Да еще и «проведенные исследования показали, что существует более экономичная и компактная система подготовки мобилизационных ресурсов».

Последний аргумент воспринимается несколько непривычно: когда это еще в нашей истории было, чтобы армейские чиновники вдруг стали считать деньги, реально задумавшись об экономичности и компактности?! Значит, с деньгами у военных совсем худо стало?! Либо тут зарыта совсем другая собака. Какая именно, не секрет. Ведь еще 13 января 2005-го на пресс-конференции в Вашингтоне наиболее внятную и четкую аргументацию против существования военных кафедр министр обороны Сергей Иванов привел самолично: «эти кафедры появились с одной целью – чтобы студенты не служили срочную службу, а сразу получили звание офицеров запаса». По словам министра, большинство выпускников подобных кафедр никогда не служили в рядах вооруженных сил: «Это говорит о том, что государство, Министерство обороны используют эти средства неэффективно». Хотя наличие планов реформирования военных кафедр министр тогда и отверг.

Итак, основной аргумент «против» очевиден: те самые 170 тысяч потенциальных призывников, которые, по мнению генералов, валяют дурака на кафедрах, вместо того чтобы тянуть солдатскую лямку. Правда, тут хотелось бы сделать небольшую ремарку. Сергей Иванов знает, что говорит: его отпрыски, насколько известно, именно благодаря этим кафедрам избежали призыва в армию. Да и сам министр тоже счастливо отмазался от тягот срочной службы благодаря военной кафедре ЛГУ. Равно, как и Владимир Путин. Так что реальную цену ужасающе низкому качеству формальной кафедральной подготовки Сергей Борисович представляет не понаслышке. А за те 30 лет, что прошли со времени его пребывания на военной кафедре, уровень ее мог только ухудшиться.

Мертвый груз сталинского наследства

Немного о предыстории. Отечественная система подготовки офицеров запаса уникальна: нигде больше нет военных кафедр в чисто гражданских вузах. Резервистов, конечно, готовят и в других армиях мира, но только там это никак не связано с вузовской системой и имеет отношение исключительно к вооруженным силам: это их дело, их проблема. К тому же подготовка офицеров резерва там ведется не для галочки, как это было в СССР, как в нынешней России, а на том же уровне, на котором готовят кадры профессионалов. Но это уже отдельная тема. Ведь в Советском Союзе вузовские кафедры были созданы по вполне конкретной необходимости, какой именно – чуть ниже.

В канун Первой мировой войны офицерские кадры для императорской армии готовили 17 общевойсковых военных училищ, еще два училища были открыты в 1914 году. Так или иначе, но гражданские заведения никакого отношения к подготовке военных кадров не имели. Когда выпускник гражданского вуза шел исполнять воинскую повинность, первое офицерское звание – прапорщика (тождественно нынешнему младшему лейтенанту), он мог получить лишь после службы вольноопределяющимся, прохождения подготовки и сдачи экзаменов на офицерский чин. Как правило, в кадровом составе этих прапорщиков не оставляли. Военные же училища выпускали полноценных и грамотных (по меркам того времени) офицеров, подпоручиков (аналогично нынешнему лейтенанту). Дальнейшее образование давали уже военные академии. Разумеется, во время войны правила соблюсти оказалось невозможно: армии срочно требовались офицеры взамен выбитых, а программа училищ к тому времени уже была трехлетней. Потому и последовали ускоренные выпуски в училищах, а взводных стали штамповать школы прапорщиков.

К началу 1918-го практически вся система подготовки офицерских кадров оказалась разрушенной. И во время Гражданской войны никакой нормальной подготовки командного звена ни у одной из противоборствующих сторон быть не могло, хотя формально еще дышали на ладан и училища, и даже академии. Для РККА вопрос остро встал лишь через несколько лет после завершения Гражданской войны, когда пошла речь и о модернизации, и о строительстве относительно современных вооруженных сил. Тут-то и сказалось все: и гибель огромного количества квалифицированных офицеров во время Первой мировой, и уход немалой части офицеров сначала в ряды белых, а затем и в эмиграцию, и чекистские репрессии, и, главное, политическое недоверие к носителям офицерских традиций императорской армии. Однако пока речь шла о подготовке командиров для кавалерийских, пехотных и артиллерийских частей для относительно небольшой армии середины 1920-х, особых проблем не было – с этим училища РККА правлялись, да и более половины тогдашних командиров имели за спиной немалый боевой опыт. Когда же возникла необходимость в специалистах по технике – авиаторах, танкистах, механиках, инженерах, связистах, железнодорожниках и т.п. – вот тут и пришлось Красной армии обратить свой взор на гражданские заведения: пока развертывались технические военные училища, технарей брать было больше просто неоткуда. Сначала обладателей нужных военных специальностей без затей призывали в армию, зачисляя в кадры после короткой подготовки. Уже перед самой войной в гражданских вузах создают военные кафедры, которые должны были готовить не столько кадры для уже существовавшей армии, сколько штамповать про запас тех, кого можно было поставить под ружье в случае мобилизации и развертывания массовой многомиллионной армии, – т.е. исключительно на случай войны. Реально же система военных кафедр заработала на полную мощь уже после Великой Отечественной войны. И опять же ее основной задачей было подготовить столько офицеров, чтобы наполнить ими огромную армию военного времени. Ведь планировалось на случай столкновения с США и их союзниками двинуть в бой сотни дивизий, порядка 10–15 миллионов человек – никакого кадрового офицерского корпуса на это не хватило бы. Разумеется, выпускниками военных кафедр вовсе не собирались укомплектовывать серьезные должности, но кто-то же должен был заменить кадровых лейтенантов и капитанов, спешно двигаемых на повышение? Кто-то должен был обслуживать десятки тысяч танков, выводимых из консервации, тысячи самолетов! Проще говоря, подготовка офицеров запаса была зеркальным отражением доктринальной установки на массовую и непрофессиональную армию, которая должна была задавить противника своей численностью и огневой мощью. Наличие ядерного оружия мало что изменило в этом подходе. Советская военная мысль, по сути, бегала по кругу: генералы готовились к Третьей мировой, калькируя ее со Второй мировой, не особо учитывая ни уроки Кореи, ни ближневосточных войн, ни Вьетнама. А подготовка командных кадров, как на кафедрах, так и собственно в училищах, была отражением именно НЕПОНИМАНИЯ высшим советским генералитетом задач времени.

Абсолютно некомпетентных в военном деле офицеров запаса ковали сотнями тысяч, невзирая на то, что еще и кадровых офицеров штамповали без устали. В СССР 1980-х 5-миллионную армию офицерскими кадрами обеспечивали 166 военных учебных заведений: 18 военных академий, 3 военных института, 7 военных факультетов, 130 высших и 8 средних военных училищ. Сегодня, если верить официальному сайту МО, 1,2-миллионные Вооруженные силы РФ обслуживают 10 академий, 9 военных университетов и 38 военных институтов. Это без учета учебных заведений МЧС, МВД и ФСБ, выпускающих схожие кадры (те же училища внутренних войск, пограничные).

Сравните: в 1913 году 2,2-миллионную императорскую армию вполне обеспечивало 17 училищ… Хотя, конечно, сравнение не совсем корректное: армия начала XX века, конечно, сильно отличалась от армии уже середины и конца века. Однако беспрецедентно-колоссальный размах подготовки кадров показателен сам по себе.

Вот и вышло, что механизм, без устали лепивший лейтенантские звездочки на погоны, и наваял те самые нынешние 3,5 миллиона офицеров мобилизационного резерва. Не будем касаться тех из них, у кого за спиной нормальное военное образование, но уж совершенно очевидно, что от выпускников кафедр на современной войне проку совершенно никакого. Даже если они и прошли ритуальные военные сборы. Просто хотя бы на миг представьте себе в строю и бою полковника Жириновского или полковника-агрария Харитонова! С ужасом представляю, как будет воевать немалая часть кадровых полковников, а тут еще и многомиллионная армия запасников-партизан».

Именно ставка не на профессиональную, а на массовую армию породила то, что и приходится расхлебывать в полной мере сейчас: никому не нужные военные кафедры, штамповавшие, по сути, недоофицеров, которые никогда бы не смогли заменить настоящих в реальном бою, и тот самый призыв, от коего горькими слезами плачут все. Кстати, вы прикиньте, сколько же солдат потребуется этим «офицерам» в случае боевых действий, даже если всего по десяточку на каждого: это где же им 35 миллионов бойцов обеспечат?! И именно с отмены этого чисто сталинского изобретения, военных кафедр, и должна была начаться военная реформа – если бы ее действительно желали провести. Но мы уже догадались, что это решение продиктовано никакими не реформаторскими мотивами, а исключительно экономическими: нет денег, вот и решили сэкономить на кафедрах.

Потому что, отменяя одной рукой кафедры, другой – вновь вводят откровенный идиотизм – начальную военную подготовку в школах! Снова школьников будут учить на НВП маршировать строем, отдавать честь и собирать-разбирать «калаши». Выходит, как и прежде, генералы делают ставку на необученную толком толпу, которую можно гнать на убой с этими самыми «калашами»?! Да еще при этом де-факто как бы признают, что нынешняя армия уже не в состоянии даже сделать такую малость, как обучить новобранца обращению с простейшим стрелковым оружием?! Кстати, как и 15–20 лет назад, сотни тысяч призываемых сейчас парней за время службы не видят этот автомат в глаза, ни разу из него не стреляли!

О бедном призыве замолвите слово

Вот тут мы вновь и подошли к тому, что в последние годы упорно считается в России едва ли не основной частью так и несостоявшейся военной реформы – к призыву. Точнее, к надуманной же дилемме: призыв – это насущная необходимость или источник всех несчастий? В последнем, кажется, убеждены почти все, от потенциальных призывников и комитетов солдатских матерей (а почему так и не появились комитеты солдатских отцов?!) до политиканов.

Но как способ комплектации вооруженных сил сам по себе может быть как источником всех обродетелей и благ (т.е. дееспособности армии), так и корнем всех зол?! Это же всего-навсего та шинель, которую может носить кто угодно: хоть замученный «дедами» полуголодный солдатик, хоть нормально обученный, сытый и довольный боец. Все дело в том, какое содержание вкладываешь в эту форму и, разумеется, в каком состоянии эту самую шинельку содержишь. В вашем же случае совершенно четко можно утверждать: призывная служба – вовсе не источник несчастий, а исключительно видимое проявление и выражение этого самого несчастья – плачевного состояния наших вооруженных сил, почти финальной стадии их агонии, окончательной деградации.

В последние годы отечественные теоретики реформирования обожают утверждать, что та или иная форма комплектации армии обусловлена исторически. И на этом основании делается вывод: профессионализм – синоним термина «контракт» или «найм», поскольку призывная армия не может, мол, быть профессиональной. Тут обычно приводится цепочка фактов в духе военных теоретизирований Фридриха Энгельса: родо-племенным отношениям соответствовало племенное ополчение, рабовладельческому строю – армии наемные и свободных граждан, ранний феодализм – княжеские (баронские и т.п.) наемные дружины профессионалов, потом потребовались массовые армии и пришлось насильно и почти пожизненно забривать рекрутов из крепостных, в эпоху свободного капитализма на смену рекрутчине пришла воинская повинность уже свободных юдей. И, разумеется, нынешний уровень технического оснащения требует возврата к комплектации на наемно-профессиональной основе…

Только жизнь ведь богаче этой схемы. Например, вплоть до Первой мировой войны в британской армии не было ни рекрутчины, ни призыва – это была чисто вербовочная и вполне профессиональная армия, и, разумеется, флот – владычица морей! Были времена, когда британские вооруженные силы считались едва ли не эталонными, флот и поныне считается таковым. Парадокс истории в том, что в одно и то же время успешно воевали армии вербовочная (британская), призывная (наполеоновская) и рекрутская (русская). И никто не рискнул бы назвать хотя бы одну из них непрофессиональной: судьбы войны решали не форма комплектования, а исключительно подготовка солдат, оснащение армий и талант военачальников.

Другой пример у нас на глазах: едва ли не самая боеспособная и профессиональная армия мира, израильская, – так она же по призыву комплектуется! И ничего, бойцы там, не говоря уж об офицерах, подготовлены на уровне. На это обычно отвечают, что Израиль примером быть не может, так как там армия воюющая, где служат даже девушки. Ну и что? Зато призывник – обычный школьник, да и НВП у них в школах нет, а о военных кафедрах знают лишь репатрианты из СССР. Так что призыв призыву рознь, а умение даже в военное время неспешно сделать из обычных парней и девчонок отличных солдат – это тоже кое-что значит.

Человека можно призвать, поместить в нормальные бытовые условия, нормально кормить, поручить нормальному сержанту и классным офицерам нормально обучить – и подготовить хорошего специалиста-бойца. А можно точно так же нанять контрактника, положить ему смешной оклад, назвать профессионалом, который будет маяться дурью весь свой срок, оставшись полуобученным дилетантом. Логическую цепочку этих рассуждений можно продолжать до бесконечности. Равно как нет никакой разницы, призывная армия или наемная, если она вообще небоеспособна. Поскольку профессионализм, повторюсь, это не форма комплектации, а доскональное владение своей военной специальностью. А эту проблему генералитет российский решать не собирается, поскольку его карьерный рост никакого отношения к боеспособности не имеет.

Вряд ли кто оспорит факт, что наша призывная система – продолжение и клон советской. Последняя же решала свои задачи, в корне отличные от нынешних: была пятимиллионная армия, ударную мощь которой составляли едва ли не сотни танковых и мотострелковых дивизий, развернутых в западных округах и зарубежных группах войск. Основной задачей которых было нанести сокрушительный удар силам НАТО и выйти к Атлантике. В центральных же и восточных округах концентрировались еще сотни дивизий, большей частью кадрированных – т.е. тех, которые надлежало полноценно наполнить боевым составом во время мобилизации и бросить в бой вслед понесшим потери и перемолотым частям первого удара. И были колоссальные стратегические склады, до отказа наполненные тем, чем должны были оснастить эту армию второй волны, – боеприпасами, законсервированной боевой техникой – танками и артсистемами времен очаковских и покорения Крыма.

И потому служба сотен тысяч солдат заключалась исключительно в охране этих «закромов Родины». Это все, разумеется, схематично. Но суть понятна: ставка на применение огромных людских масс и боевой техники, количество которой должно было забить все. Потому у нас и было больше всех в мире танков и артиллерийских орудий. Потому нашим стратегам и требовалось огромное количество тех, кто мог сесть за рычаги танков, сопровождать эти танки на борту БМП, составить расчеты орудий. И еще больше тех, кто все это охранял. И много крат больше других –тех, кто за годы службы в глаза не видел ни автомата, ни вообще чего-то, имеющего отношение к оружию, – миллионы парней в солдатских робах тянули лямку в стройбатах и железнодорожных войсках. Это был колосс, буквально высасывавший из страны все – людей, деньги, горючее, и ребовавший все больше и больше. Такая армия, разумеется, могла быть только принудительно-призывной, и даже в богатой советской армии просто не было никакой возможности сделать настоящим бойцом каждого солдата. Ни о какой смене системы комплектования тогда не могло идти и речи, поскольку это означало полнейший слом военной структуры советского типа: при исчезновении подпитки в виде бесплатной массы призывников нужно было менять доктрину, отказываться от идеи первого удара и завоевания Западной Европы. Кто из советских вождей пошел бы на это.

Советский Союз существовал, по сути, как придаток военного монстра, сидевшего на его хребте. Потому и рухнул. Но вот советская военная машина с распадом СССР не исчезла: гнилая, ржавая, полуразваленная, но она сохранилась почти в своей первозданной сути. Не отказавшись ни от доктринальных подходов, ни от советских кадров с их советским военным мышлением и советскими же методами воспроизведения кадров, ни от системы комплектации. Поскольку смена хотя бы одного из элементов влекла за собой тотальную реформу, результат которой был вполне предсказуем: подавляющей части кадров в новой армии места быть не могло. А кто добровольно захочет идти на свалку? Кто захочет отказаться от привилегий, которые несут с собой генеральские погоны? Их не волновало то, что в новых условиях страна не в состоянии даже поддержать видимость жизни в гниющем остатке советского монстра.

Потому и самой фатальной ошибкой режима Ельцина было то, что жизненно важный и неотложный вопрос реформирования армии был оставлен в руках армейских же чиновников. которым это реформа и даром была не нужна. Истории же прекрасно известно, что получается, когда реформировать военную систему поручают не просто самим военным, а жаждущим реванша генералам той армии, что, по сути, разгромлена и потерпела крах. И бодания вокруг призывной системы – не более, чем признание: в российской армии все осталось, как в советской, – от военной структуры и генералитета до амбиций. Точнее, почти все – кроме боеспособности. Каковая с советской даже несопоставима.

«Ночные ведьмы» – на взлет!

Чем определяется боеспособность армии? Вопрос, конечно, для профессионалов. Но кое-какие вещи этого колоссального комплекса вычленить можно: это и уровень вооружения и технического оснащения – как количественный, так и качественный. Это и состояние военной науки, каковое, по идее, должно хотя бы отвечать вызовам времени. Разумеется, это и качество подготовки военнослужащих: офицерского корпуса, сержантских кадров, рядовых бойцов. Понятно, что речь идет о должной степени профессионализма во всех, без исключения, звеньях – от тактического до оперативного и стратегического. Сюда же, безусловно, относится и мобилизационная готовность: при нынешних темпах ведения боевых действий руководствоваться мобилизационными критериями советской армии конца 1980-х (которыми, увы, руководствуются и поныне) – заранее обречь себя на сокрушительное поражение. Разумеется, никуда не деться от тылового обеспечения. А еще есть проблема состояния техники – как законсервированной, так и действующей…

С последним у нашей армии дело совсем скверно. К примеру, из почти 23 тысяч танков, находящихся ныне на вооружении в России, лишь около 20 % соответствует современным требованиям. Так в 2001 году заявлял начальник Главного автобронетанкового управления МО генерал-полковник Сергей Маев. Тогда он надеялся, что проблему ремонта и модернизации бронетехники удастся решить к 2005 году. Не решили. В августе прошлого года МО официально сообщило, что «ремонтные заводы и базы хранения переполнены танками различных модификаций, которые требуют капитального или среднего ремонта, то есть полной замены всех или не менее двух агрегатов, а также проведения диагностических работ». И это показательно абсолютно для всей техники: и для боевых самолетов-вертолетов, и для кораблей ВМФ (только что получило подтверждение историей с батискафом), и, думаю, даже для последнего предмета боевой гордости – стратегического ракетного вооружения – как иначе еще трактовать постоянные проблемы и конфузы во время учебно-тренировочных пусков?!

Состояние же военной авиации – отдельная песня, и не просто печальная, а, похоже, погребальная. В 2003 году средний годовой налет российского военного летчика составлял от 12

до 44 часов – при минимальных для поддержания элементарных навыков пилотирования 160–180 часов. То по состоянию на этот год годовой налет упал до… 7 часов! Цифра, между прочим, по случайному стечению обстоятельств аналогичная тому налету, которые основная масса «сталинских соколов» имела на 22 июня 1941 года… К слову, даже в китайских ВВС пилот-истребитель налетывает 80–100 часов, а в индийских – 200 и даже 300 часов (это у асов)! Причем смехотворно-символический налет этот лимитируется не столько нехваткой топлива, сколько техническим состоянием сложной авиационной техники – нет средств на регламентные работы и поддержание авиапарка в должном состоянии, нет денег на запчасти, нет необходимого количества специалистов…

Но за военную авиацию мы волноваться не будем. Потому что в канун 8 марта главком ВВС Владимир Михайлов нашел простой выход, заявив, что может быть сформирован летный… женский полк: «У нас очень много девушек в Российской оборонной спортивно-технической организации, которые прекрасно пилотируют самолеты. Можно создать авиачасть и авиасоединение по примеру так называемых «ночных ведьм» времен Великой Отечественной войны. В этом нет никаких сложностей». Валентина Котляр, налетавшая на Ан-24 свыше 6 тысяч часов, в ответ на генеральскую браваду заметила, что последний выпуск женщин-пилотов состоялся в Кременчугском училище гражданской авиации аж 25 лет назад. А сейчас девушка может научиться управлять самолетом лишь в платных клубах. Так что и формировать этот полк, и оснащать его боевой техникой, а также обучаться и содержать его девушки, видимо, будут за свой счет.

А резюме простое: военный механизм Российской Федерации, доставшийся ей в наследство от СССР в качестве обломка советской военной машины, оказался нереформируем. Равно, как и все прочие обломки советского бюрократического аппарата – МВД, госбезопасность, вообще вся чиновная система. И затяжная агония этой военной машины – один из симптомов краха агонии всей «вертикали власти». Потому смешно и нелепо в этих условиях вести отвлеченные диспуты о преимуществах контракта перед призывом. Или наоборот.