Приватизация или реституция?

«Справедливости ради еще раз напомню, что проблема неуважения к собственности — одна из исторических российских проблем».

(из недавнего интервью руководителя администрации президента РФ Дмитрия Медведева журналу «Эксперт»)

До последнего времени термин «реституция» ассоциировался у слышавших его россиян с возвратом в Германию «Дрезденской коллекции» и других культурных ценностей, вывезенных в Советский Союз после окончания Второй Мировой войны. Однако после того, как российские власти заявили о возможной приватизации бывших дворцов, особняков, усадеб и других памятников архитектуры, на содержание которых у государства денег нет, в обществе наметилась дискуссия иного рода. Возник вопрос о возможном возврате этой собственности прежним хозяевам (вернее, их наследникам), владевшим ею до 1917 года. В конце прошлой недели в ИА «Росбалт» состоялась пресс-конференция потомков известных российских дворянских фамилий, на которой они рассказали о своем видении этой проблемы.

Вопрос о реституции начал обсуждаться в России почти сразу же после крушения советской системы. Первыми об этом заговорили представители Русской Православной Церкви. Высшие церковные иерархи не раз заявляли о необходимости возврата земель, зданий и другого имущества, принадлежавшего Церкви до революции. Правда, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II подчеркивал, что РПЦ претендует не на все земли, которые были отобраны большевиками, а только на те, которые смогут обрабатывать монастыри, которые необходимы для их жизнедеятельности. Сложность данного вопроса заключается в том, что зачастую государство и радо бы возвратить РПЦ ее имущество, но у Церкви тоже нет денег на его содержание.

Любопытен пример Ярославской области, где Церкви было передано 280 храмов, но 340 остались в собственности государства — РПЦ просто не смогла их «освоить». Даже в относительно благополучной Москве можно найти не менее 10 ценных в архитектурном отношении храмов, которые пока остаются в забвении.

Помимо недвижимости, Церковь ставит вопрос и о возврате той собственности, которая находится сейчас в музеях. В первую очередь, икон. Специалисты уже давно спорят о том, можно ли будет сохранить уникальные произведения церковного искусства, передав их из специальных хранилищ и музейных экспозиций в храмы. С одной стороны, существует мировая практика хранения наиболее ценных экспонатов в музейных фондах, с другой, в России по сей день сохраняется православная традиция почитания чудотворных икон.

Кроме того, открытым остается вопрос, почему о реституции обычно говорят только применительно к собственности РПЦ? Ведь другие конфессии тоже пострадали от действий советской власти...

Проблема же реституции собственности, принадлежавшей частным лицам до 1917 года, последние 15 лет оставалась в России «замороженной». Проходили отдельные судебные разбирательства, но ни одно из них не завершилось удовлетворением требований бывших собственников. Однако, напомним, до сих пор памятники культуры и архитектуры находились в руках государства. Предполагаемая же приватизация дореволюционных дворцов и особняков во многом меняет ситуацию. Все участники пресс-конференции, прошедшей в «Росбалте», сошлись во мнении, что полномасштабная реституция в России сейчас невозможна. Однако они считают необходимым искать пути признания права наследников бывших владельцев участвовать в решении судеб имущества, которое когда-то принадлежало их предкам.

«Известно, что пока не захоронен последний солдат — война не закончилась; так и пока не решен вопрос о реституции — революция 1917 года не закончена», — заявил заместитель начальника Санкт-Петербургского отдела Российского Имперского Союза-Ордена Андрей Сорокин. По его мнению, необходимо в судебном порядке, опираясь на уже существующие правовые механизмы, решать вопросы о возвращении имущества его бывшим собственникам.

В то же время, в ходе пресс-конференции достаточно четко проявилось различие позиций, с которых потомки известных российских фамилий смотрят на процедуру реституции. Те из них, кто в годы советской власти оставались в России и немало натерпелись за свое «неправильное происхождение», в первую очередь говорят о финансовой стороне вопроса, заявляя о необходимости полной компенсации (либо в денежной форме, либо в виде налоговых льгот) или передачи им в собственность объектов недвижимости, ранее принадлежавших их семьям. Потомки же эмигрантов, постоянно проживавшие за пределами России, и только в эпоху демократии получившие право вернуться на родину предков, в большей степени озабочены вопросом сохранения и реставрации дворцов и усадеб, а также моральной стороной вопроса.

Княжна Вера Оболенская рассказала, как она была поражена и расстроена, когда посетила фамильную усадьбу и нашла ее в полуразрушенном виде и страшном запустении: «Мама мне много рассказывала об усадьбе, говорила, что при ней было несколько заводов, один из которых даже поставлял сыр в Голландию, а теперь на месте заводов руины, и усадьба почти развалилась. Больно видеть, как разрушаются прежде величественные и уникальные усадебные ансамбли русской глубинки».

Ее супруг, художник и музыкант Валентин Афанасьев отметил, что крайне важно, на каких моральных принципах строится новое государство. «Раньше слово купца или дворянина было законом, а теперь даже десятки юридических бумаг не могут предотвратить мошенничества. Если страна не может признать, что большая часть ее собственности приобретена незаконно, то нельзя говорить о будущем возрождении», — считает Афанасьев.

Князь Дмитрий Шаховской, приехавший сейчас в Россию, чтобы иметь возможность поработать в государственном историческом архиве, который скоро, в связи с переездом, закроется на неопределенный срок, говорил о моральной обязанности и необходимости потомков дворянских родов заботиться о будущем России. «Мы Рюриковичи, и привыкли в течение одиннадцати веков что-то делать для России, мы привыкли заботиться о людях. И меня беспокоит будущее правовых и моральных воззрений в стране», — подчеркнул он. «Петербург известен и привлекателен для всего мира своими архитектурными ансамблями, и недопустимо нарушать их стилистику, а многое нарушается... Даже стилистика окон способна разрушить целостность здания», — заметил Дмитрий Шаховской.

Говоря о российской ситуации, следует напомнить, что почти все страны Восточной Европы после крушения социалистической системы приняли законы о денационализации и реституции. Конечно, в этих странах данный процесс был менее сложен, в связи с меньшим сроком давности. В Европе возвращалась недвижимость, национализированная в период 1940-50-х годов, тогда как в России этот срок гораздо больший — с 1917 года. Правда, на Западе есть случаи решения вопроса о реституции и через 150 лет. Так произошло, например, в Испании, когда наряду с возвратом собственности, национализированной режимом Франко, решением короля была возвращена и та, что была отнята в период «карлитских» войн в середине XVIII века.

Наименее болезненно процесс реституции прошел в Чехословакии и Болгарии. В этих странах в основном сохранились кадастровые записи о прежних владельцах, и в настоящий момент им передано 96% их бывшего имущества. Сложнее реституция проходила в Польше. Закон о восстановлении прав собственности был принят Сеймом еще 2001 году, но не был подписан президентом. Польское общество до сих пор сильно разделено на правых, выступающих за восстановление прав прежних собственников, и левых, которые во главу угла ставят социальную справедливость и экономическую целесообразность. К тому же важную роль играет и национальный фактор: большим количеством имущества в довоенной Польше владели немецкие граждане, и многие поляки выступают против возвращения его им.

Из всех государств постсоветского пространства наибольшие проблемы с реституцией возникли в балтийских государствах, особенно в Латвии и Эстонии. Обе страны практически сразу после обретения независимости приняли законы о возврате имущества, национализированного в годы советской власти, его бывшим владельцам. В результате большая часть жилых домов, квартиры в которых арендовали жители Латвии или Эстонии, оказалась в руках шведских, датских и финских граждан, многие из которых решили тут же продать ее коммерческим структурам.

Кроме того, новые «старые» владельцы зачастую не имели средств на содержание обретенных домов и существенно поднимали арендную плату для жильцов. Вопрос стал настолько острым, что правительство Латвии, например, было вынуждено принять специальное постановление, регулирующее максимальную ставку арендной платы в денационализированных домах. В 2005 году планируется пересмотр этого постановления, что грозит новыми социальными возмущениями.

В России же до сих пор не принято ни одного закона, регулирующего имущественные отношения, возникшие до 1917 года. Большинство судебных исков прежних собственников проигрывается именно из-за полного отсутствия законодательных оснований для возврата собственности. При этом некоторые вопросы решаются во внесудебном порядке. Так, за последнее время было принято несколько постановлений правительства Москвы о передаче недвижимого имущества наследникам его бывших владельцев. «Очевидна необходимость прописать в российском законодательстве механизмы передачи или отказа в передаче собственности наследникам», — заявил участник Круглого стола в «Росбалте», адвокат Александр Уланов.

Однако прежде чем говорить о новых законах, необходимо, видимо, разобраться с моральной стороной вопроса. Российское общество должно определиться со своим отношением к конфискации имущества в послереволюционной России, к «революционному праву», к ленинскому тезису об «экспроприации экспроприаторов» и лозунгу «грабь награбленное». К тому же, говоря о реституции и восстановлении попранных прав, следует помнить и о том, что в годы советской власти своей собственности лишились не только дворяне и купцы, но и миллионы зажиточных крестьян и городских ремесленников.

В процессе этого общественного самоопределения свою роль могли бы сыграть и региональные политические лидеры, и депутаты Государственный Думы. Один из них, депутат Александр Чуев (фракция «Родина»), рассказал на пресс-конференции, что он уже выступал в парламенте с инициативой принятия закона о реституции и готов выступить вновь. Многое будет зависеть и от активности и тех позиций, с которых будут выступать наследники национализированного советской властью имущества.