Политик из разряда «неудобных»

Этим утром стало известно, что В.Г. Ардзинба скончался в Москве на 65-м году жизни в Центральной клинической больнице в Москве.

В. Ардзинба много лет работал в Институте востоковедения АН СССР, был прекрасным ученым, специалистом по хаттам (древнейшему населению Малой Азии), язык которых имеет родство с абхазо-адыгской языковой группой. Он написал прекрасную монографию «Ритуалы и мифы древней Анатолии», которую затем защитил как докторскую диссертацию.

Он никогда не был карьеристом. В советское время заниматься клинописью и протохеттами карьерист просто не мог. Владислав Григорьевич был человеком науки, но судьба буквально вынудила идти в политику, и то, что он оказался достоин своей исторической роли, большое счастье для абхазов. В. Ардзинба был политиком от бога, вождем нации в самое трагическое для нее время.

Он не был типичным политиком — слишком мягкий и интеллигентный, но в критической ситуации ради национальных интересов способный на самые решительные меры.

Был он также политиком из разряда «неудобных». В 1994 г. не скрывал своего негативного отношения к российской политике в Чечне, считал начало Первой чеченской войны громадной ошибкой, предлагал Кремлю свое содействие в решении проблемы совершенно другими методами. Но в те годы ельцинское руководство считало подобное несогласие непозволительным. Кремль был настолько раздражен, что отдал приказ заблокировать границы Абхазии, и эта блокада продолжалась несколько лет. Теперь-то правота В. Ардзинба очевидна всем.

Обстоятельства его болезни до сих пор не ясны. В 1997 году он улетел в Тбилиси на переговоры, я видел его в Пицунде сразу после этого и, памятуя о том, как в 1936 году в доме у Берия был отравлен абхазский лидер Нестор Лакоба, весьма неудачно пошутил: «Владислав Григорьевич, надеюсь, вы там ничего не ели?» В ответ Ардзинба только как-то невесело хмыкнул...

Вскоре после поездки в Тбилиси у него начались проблемы со здоровьем. Это дает основание для подозрений об отравлении. Кстати, начальник его охраны, который также ездил в Тбилиси, скоропостижно умер вскоре после этой поездки.

То, что медики разных стран так и не смогли поставить Владиславу Григорьевичу диагноз, дает основание предположить, что его болезнь — результат воздействия какими-то средствами, которые могут использоваться спецслужбами, но современной медицине не известны.

Последний раз я видел Владислава Григорьевича в октябре 2008 года. Мы не встречались несколько лет, и его прогрессирующая болезнь бросалась в глаза. Его глаза горели по-прежнему, ум был совершенно ясным, но двигался и говорил он с большим трудом. Мы долго беседовали о проблемах Абхазии, о ее будущем, о перспективах выживания абхазского этноса, о признании Россией независимости республики, и о том, чем это признание может обернуться, ведь тут есть не только положительные, но и отрицательные стороны. В условиях глобализации у нас на глазах исчезают десятки, если не сотни малочисленных народов, так что даже после признания Россией независимости Абхазии проблема этнического выживания абхазов сохраняет свою остроту. И он эту проблему прекрасно понимал.

Во время нашей последней встречи у меня сложилось впечатление, что он больше всего хотел, чтобы произошедший несколько лет назад раскол в абхазском обществе был окончательно преодолен. Надеюсь, что его политическим наследникам удастся решить эту задачу.