Марш прощания без отчаяния

С тех пор марш не смолкает ни на парадах, ни на проводах в бой, ни в сердцах солдат. Так откликнулась душа молодого штаб-трубача 7-го кавалерийского полка Василия Агапкина на борьбу сербов против османского ига.

Мне посчастливилось держать в руках инструмент – серебряный корнет-а-пистон, – на котором этот марш был впервые сыгран автором. Дочь Василия Агапкина достала его с антресолей квартиры на Садовом кольце и доверила мне семейную реликвию на несколько дней. Готовилась новая грамзапись «Прощания славянки», и я договорился с тогдашним начальником военно-оркестровой службы Вооруженных Сил генерал-майором Н. Назаровым, что первые такты марша будут сыграны на подлинном инструменте автора.

Принес домой, показал отцу, который начинал свою военную службу в полковом оркестре. Тот не сразу поверил, что это инструмент самого Агапкина. Бережно приложил к губам мундштук.

Поразительно, но в той квартире, где до 1963 года жил Василий Иванович Агапкин, все еще распевала канарейка, которую он любил слушать. Музыканты вообще любят певчих птиц, но здесь, хочется думать птица не случайная: «Соловей, соловей, пташечка! Канареечка, жалобно поет…! Быть может, именно с этой песней шел тогда по проселку в летние лагеря 308-й пехотный батальон, и выбежавший ему навстречу семилетний парнишка остолбенел: солдаты в белых рубахах, длинные штыки, песня и музыканты, перехваченные ослепительными витками духовых инструментов.

Сколько их было во все времена, таких вот мальчишек, чья будущая судьба решалась тут, на обочинах дорог, в золотых отблесках труб, под вычеканенные солдатским шагом аккорды! Редкий военный музыкант не признается в том, что именно в такой миг и посчитал он, что самая прекрасная в мире профессия – трубач, шагающий впереди воинского строя.

С семи лет и до последнего года жизни не изменил этому убеждению Василий Агапкин. Мачеха привела крестьянского паренька в батальонный оркестр, и Вася получил самую маленькую, но самую звонкую трубу – корнет-а-пистон. Вот послужной список юного музыканта: “1894-1899 – воспитанник оркестра 308-го пехотного батальона в городе Астрахани. 1900-1901 – 82-й пехотный Дагестанский полк в Грозном.1901-1905 – 45-й драгунский Сиверский полк в Александрополе… Звездный час застал Василия Агапкина в 7-м запасном кавалерийском полку, квартировавшем в Тамбове. 14 лет службы в военных оркестрах, занятия в Тамбовском музыкальном училище вполне подготовили 28-летнего штаб-трубача к тому, чтобы сочинять сносные марши, мазурки, вальсы. Но для создания шедевра – нужно было нечто такое, что позволило, например, французскому инженеру капитану Руже де Лилю в одну ночь написать бессмертную “Марсельезу”. Нужны были взрыв, душевное потрясение; необходимо было всенародное событие, счастливо разрядившее бы предельно сжатые творческие силы музыканта.

Видимо, с Агапкиным подобное случилось в октябре 1912 года, когда до Тамбова докатилась газетная весть о том, что балканские славяне начали освободительную войну против пятисотлетнего оттоманского ига. Они и сейчас еще волнуют – эти пожелтевшие газетные строки: впервые с 1403 года, года первого восстания против турецкого ига, болгары, сербы, греки, черногорцы были так близки к победе. За какой-нибудь месяц войска славян дошли до предместий Стамбула. В России ликование: пожертвования, молебны, толпы добровольцев.

Когда-то Чайковский написал по случаю русско-турецкой войны 1877 года «Славянский марш», который, по его собственному признанию, «публика приняла с большим подъемом». Тот же благородный порыв, сроднивший композитора с мировым именем и безвестного кавалерийского трубача, заставил Агапкина просиживать ночи у рояля. Марш родился на фортепьянных струнах, был опробован на корнете-а-пистоне и впервые грянул в Тамбове на параде 7-го кавалерийского полка.

Со слов родных Василия Ивановича известно лишь, что написан марш был не сразу; рождающаяся мелодия не давала ему спать по ночам; работал он долго, мучительно, замкнуто. Вот, пожалуй, и все, что знаем мы сегодня о том, как создавался знаменитый марш. Сохранилась фотография, запечатлевшая автора «Прощания славянки» в достопамятный для него 1912 год, и краткое предисловие, сделанное его рукой в шестидесятых годах незадолго перед смертью: «Марш написан мною по поводу балканских событий 1912 года. Он посвящается всем славянским женщинам».

В 1915 году, когда войска кайзера повели наступление на Варшаву, капельмейстер Агапкин написал грустный вальс «Стон Варшавы», будто предсказывал в музыке печальную судьбу польской столицы на четверть века вперед. Да и самому ему пришлось наступать на Варшаву, только с востока, спустя всего пять лет…

После октябрьского переворота Агапкин был призван в Красную армию. Но марш его гремел и в белых, и в красных полках. Он оказался неделимым. Под его мужественные рулады уходили на позиции и красноармейцы Фрунзе, и добровольцы-корниловцы, железная дивизия Щорса и бойцы Колчака… Ведь и тех, и других провожали на смерть российские славянки.

Василию Агапкину довелось воевать в конных порядках красного гусарского полка (был такой на Западном фронте). К счастью, свалила его не пуля – тиф. И после изнурительной болезни командир взвода трубачей был отпущен на поправку в родной Тамбов. Там из огня угодил в полымя: по всей округе полыхал крестьянский мятеж Антонова. Агапкин был мобилизован в войска ОГПУ, которые подавляли восстание. Но, слава Богу, стрелять по своим землякам ему не пришлось. Как отменного специалиста военно-оркестрового дела его вскоре отозвали в Москву.

Ровная стопка почетных грамот, дипломов, надписи на именных часах, портсигаре за безупречную службу объясняют, как и почему Агапкину был доверен дирижерский пульт образцового оркестра НКГБ. Еще один любопытный документ – приглашение коменданта Московского Кремля в комиссию по усовершенствованию музыкального боя часов Спасской башни. Перезвон главных курантов страны настроен по слуху автора марша “Прощания славянки”…

В 1921 году «старорежимную» «Славянку» в Красной армии уже не исполняли. Звучал он лишь на далекой Туретчине, где в галиполиийских лагерях время от времени принимал парады разбитых, но не рассеянных белых полков генерал Кутепов. Играли «Славянку» и в Болгарии, и в Сербии, и в Тунисе – всюду, где оставались островки русского воинства, русской жизни. Но до слуха автора марша не доносились звуки его любимого произведения. Он творил новые вещи – вальсы, мазурки, падекатры, польки… Написанные в добротной старокапельмейстерской манере они так и не были востребованы строителями социализма. Агитпропу не нужны были вальсы «Голубая ночь», «Сиротка» или «Душевные раны»…

Старые москвичи, наверное, помнят предвоенные концерты духового оркестра в саду «Эрмитаж». Седой, подтянутый человек взмахивал дирижерской палочкой ровно в семь, так что по первым трубным звукам местные жители проверяли часы. Вальсы сменяли мазурки, марши… Но вот кто-то из завсегдатаев парка выкрикивал из толпы слушателей: «Славянку!», «Прощание Славянки!» К нему присоединялись другие, и тогда оркестр исполнял свой коронный номер – «Марш прощание славянки» под управлением автора.

… За спиной тридцать лет военной службы, большое хлопотливое детище – образцовый оркестр НКГБ, сотни концертов, ученики, благодарные слушатели, друзья, однокашники, в большинстве своем – уже пенсионеры. А он, Агапкин, не спешил опускать дирижерскую палочку, будто предчувствовал, что главный его капельмейстерский выход еще впереди.

Случай оказался справедливым. Вряд ли преднамеренным было то, что в канун исторического парада 1941 года именно дирижер оркестра отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского военинтендант 1 ранга Агапкин – один из немногих оставшихся в Москве оркестрантов – был вызван к Буденному. Но в высшей мере справедливо то, что полки шли клятвенным маршем по Красной площади под музыку, заданную старейшиной капельмейстерского корпуса, всей жизнью своей заслужившего это право.

Особая сложность доверенного Агапкину дела состояла в том, чтобы за считанные дни из музыкантов, собранных на скорую руку из разных частей, сколотить добротный сводный оркестр, при чем в обстановке полной секретности предстоящего парада. В самое утро 7 ноября грянул неожиданный мороз и, к величайшему волнению дирижера, выяснилось, что клапаны труб стали подмерзать. Трубы отогревали под шинелями уже на Красной площади. И не было никакой гарантии, что в нужный момент инструменты не откажут. О том, что было дальше, можно рассказать словами самого Агапкина: «Раздалась команда командующего парадом “Смирно!”. По исполнительной команде “Марш!” Я дал знак играть марш “Парад”. Звук марша точно совпал с первым шагом под левую ногу передней шеренги. (Этот момент самый нервный для дирижера) Оставалось еще одно опасение – не отказали бы играть инструменты. Я напряженно наблюдал за проходившими частями, не идет ли какая из них под правую ногу. Нет! Все в порядке. Было особенно страшно, когда оркестр переходил с марша на марш. Так как изменение звука и характеристики новой темы могло сбить движение, и некоторые солдаты могли инстинктивно сменить ногу. Но этого не случилось.

Стрелковые части прошли, пора было отводить оркестр к ГУМу, чтобы дать место кавалерии. Я хотел было шагнуть со своей подставки, а ноги не идут. Они примерзли к помосту. Я попытался шагнуть более решительно, но проклятая подставка застряла и пошатнулась. Ну, думаю, беда. Сейчас я упаду, и враг будет злорадствовать, что на параде большевиков капельмейстер так перестарался, что даже свалился с «вышки». Что делать? Прохождение пехоты уже заканчивается. Задержу кавалерию, получится заминка, а я не могу даже крикнуть – губы замерзли, не шевелятся. Жестом никого не подзовешь: любой мой взмах на виду у всего оркестра может быть истолкован как дирижерский приказ. Спасибо капельмейстеру Стейскалу. Он догадался и быстро подбежал к подставке. Я нагнулся, рукой оперся на его плечо и отодрал ноги от подставки. Проходившие части были одеты в боевую, походную форму. На суровых лицах одна мысль – “стоять насмерть”.

А потом грянуло “Прощание славянки”, да так неожиданно свежо и остро, будто написан марш всего лишь за ночь до парада, специально для того чтобы передать полкам, уходящим в заснеженные подмосковные траншеи победное напутствие россиянок, украинок, белорусок, полек, чешек, болгарок. Всех женщин, чьи сыны, отцы и мужья шли против фашизма, как когда-то их деды плечом к плечу бились на Шипке и под Плевной».

В середине шестидесятых годов по телевидению демонстрировался многосерийный фильм «Летопись полувека». В ленте «Год 1945» друзья и родственники Агапкина увидели на экране знакомую прямую фигуру в белом кителе. Она промелькнула лишь на мгновение в кадрах хронике посвященных параду Победы.

Судьба снова выказала свою справедливость к старому музыканту – полковник Агапкин вместе с генералом Чернецким управлял тысячетрубным оркестром с того самого места, где в 1941 году состоялась вторая историческая премьера его марша. По его команде сотня фанфаристов подала сигнал к началу парада: «Слушайте все!». Сталин стоял на трибуне мавзолея.

Спустя восемь лет, когда вождя хоронили, и вороные кони тащили орудийный лафет с гробом вождя, перед сводным оркестровым батальоном стоял снова полковник Агапкин. Под взмахи его палочки плыли над Красной площадью и траурные мелодии, и Гимн Советского Союза.

– Я играл под началом Агапкина много лет, – вспоминает ветеран военно-оркестровой службы Л.Г. Коровко. – Уравновешанный, спокойный и очень добрый человек. Всегда давал взаймы. Только подойдешь – “Товарищ полковник…” “На!..” По лицу все видел. И забывал о долгах… Позволял нам, музыкантам, играть в театрах, и особенно учиться… Сам учился до последних лет жизни. Собрал дома огромную музыкальную библиотеку. Обладал он великолепным гармоническим даром. И сам был блестящим корнетистом. До сих пор слышу его концертную польку для корнетов… А под конец жизни стал глохнуть. Это была его большая личная драма…

Марш Агапкина трудно приурочить к какой-либо конкретной войне разве что по рождению – к балканским событиям 1912 года. Как и всякий шедевр, он счастливо пережил свое время, и теперь навечно зачислен в арсенал отечественной духовой музыки. Навечно, потому что всегда в искусстве тема прощания с домом, с родиной людей, уходящих на трудное опасное дело, верящие в его правоту и победу.

Польские партизаны уходили в леса и горы под боевую песнь, сложенную на мотив «Славянки» – «Расшумялися вежбы плакентны» («Расшумелись плакучие ивы…»).

В Болгарии «Прощание славянки» гремело до недавнего времени на парадах в Софии, на выпусках в офицерских училищах. В Германии этот марш известен как «Разговор с фронтовым товарищем». Немцы считают, что в основе его мелодии лежит старинный прусский марш. Но это очень спорное мнение. Родные мотивы слышат в нем чехи и словаки. И, конечно же, сербы. Ведь походный марш был написан для них…

Старым маршам присуща особая задушевность. Но многие из них слушаются сегодня с легкой улыбкой: слишком уж старается тамбур-мажор, слишком уж напыщенны рулады валторн, напоминающие султаны на касках лейб-гвардии…

Марш «Прощание славянки» окрашен в защитный цвет. Все остальные – в золотой мишуре парадных мундиров, а этот – шагает в солдатских гимнастерках. Он положен на шаг пехотного строя, на громыханье пушечных колес, на тяжкий дых эшелонных паровозов. Он и сегодня не выбивается из ритма под грозный гул танковой колонны или ракетного поезда.

В одной из частей морской авиации на особо важные задания ракетоносцы поднимаются в воздух при развернутом на аэродроме Знамени и под трубные звуки «Прощания славянки».

Впрочем, марш давно уже вышел из сферы военной жизни. Им встречали и провожали ещё в недавние времена китобойные флотилии и трансокеанские лайнеры, эшелоны с целинниками и студенческими строительными отрядами, под него уходили пассажирские поезда из Бреста и Севастополя. Он и сегодня гремит в дни народных гуляний и на торжественных концертах, звучит с грампластинок и магнитных лент. Такты старого русского марша отбивали в ладоши парижане, когда бывший оркестрант В. Агапкина, ставший народным артистом РСФСР, генерал-майор Н.Назаров дирижировал в парке Тюильри первым Отдельным показательным оркестром Министерства Обороны СССР. Можно привести длинный список фильмов, в которых «Прощание славянки» воскрешает особый душевный подъем, присущий людям в дни военных испытаний. А замечательный художник Константин Васильев написал картину, которой дал название любимого марша.

В 1963 году полковник в отставке Василий Агапкин скончался. Прах его покоится на Ваганьковском кладбище. На сером надгробном камне золотом выбиты первые три такта «Прощания славянки».

Имя автора забывается лишь в двух случаях: либо, когда произведение его серо, либо, когда оно приобрело такую популярность, что его начинают считать народным творением. Последнее случилось с маршем Агапкина…

На обложке первого издания «Прощания славянки» значится – «собственность автора». «Достояние России» – пометило марш время.

Фото Комсомольская правда