Лебединая песня Фёдора Шидловского

Наш Струнино невелик – почти все друг друга знают. Приметными событиями скуден. И вдруг зашумел городок, как потревоженный улей: «Музей мамонтов открылся!» Когда пятый знакомый сказал об этом, я прихватил дочку, внучку и мы отправились на «смотрины».

Оказалось, это экспозиция под названием: «Животный мир прошлого и настоящего Владимирской области». И расположилась она в местном Доме культуры. Перед входом я обратил внимание на громадный, расписанный под арктические сюжеты автомобиль, который часто видел в дачном посёлке Дарьино, где живу уже не первый год. Навёл справки. И точно: экспозицию организовал Шидловский, обитающий на нашей улице.

– Ну, коли мы соседи, – сказал Фёдор Касперович, – то проведу для вас экскурсию.

Так щедрая жизнь подарила мне знакомство с поистине уникальным, фантастически интересным человеком. И я опрокинулся на десять, на пятьдесят и даже на сто тысяч лет в историю края, ставшего мне родным.

Его предки – немцы, прибывшие в Россию ещё во времена отца Петра I – царя Алексея Михайловича. С тех пор верой и правдой служили России. Все, как один. Есть в роду генералы, предводители дворянства, губернаторы.

А отец Фёдора – Фридрих Сайферт – родился в Северном Казахстане – немецкая деревня Келлеровка. К слову – первый немец-комсомолец в советской России. Но гордится своим отцом Шидловский не потому. Фридриху Сайферту принадлежит такое великое, если не сказать, революционное изобретение, как нынешняя буханка килограммового хлеба и форма для его выпечки. Раньше хлеба выпекали круглыми, измеряя их в фунтах. Когда мальцу Феде исполнилось три месяца, умерла его мать, оставив шестерых детей. Близкие родственники разобрали их по своим семьям. Федю взял к себе родной брат матери Каспер Шидловский и воспитал его как родного. После распада СССР почти вся обширная немецкая родня, побросав зажиточные хозяйства, уехала в Германию – подальше от ставших вдруг недружелюбными казахов.

– А вы, почему не отправились в столь благополучную страну? В те времена я впервые в жизни поехал на Запад, именно в Германию. Поэтому знаю, о чём говорю.

– Ну, я тоже по миру поездил. В 82-х странах побывал. Только в Таиланд 48 раз слетал. Некоторые из них побогаче Германии будут. Только я – православный патриот России. И сейчас докажу, что это не просто громкие слова. В начале нулевых годов очень известный в мире журнал с многомиллионным тиражом «Национальная география США» опубликовал обо мне большую статью на 40 страниц. Я стал героем апрельского номера и за это получил звание почётного гражданина США. Но чтобы официально оформить документы, мне необходимо было 193 дня прожить в Америке. Только я отказался тратить своё драгоценное время на такой пустяк. Если чуток изменить слова из песни, то «не нужен мне берег Флориды и Африка мне не нужна».

Я до гробовой доски буду помнить слова деда по матери Александра Ивановича Шидловского: «Запомни, Фёдор, все наши предки всегда служили России, как своей родине. Власть здесь может быть и будет ещё на твоём веку разной. Но Родина остаётся одной. Изменить ей – изменить себе».

Кроме того, по окончанию Челябинского политехнического института имени Ленинского комсомола я по распределению попал в Колым-Индигирский авиационный отряд города Среднеколымска. На второй день меня пригласили поохотиться. На вездеходах, да по зимнику. Охота на Севере – это нечто само по себе потрясающее. Так я же ещё на одной из местных речушек обнаружил, как впоследствии оказалось, большую кость мамонта. Увлекающийся человек, я каким-то шестым чувством вдруг осознал: вот это отныне и присно будет моё. С той костью в мою жизнь даже не вошла – ворвалась палеонтология. Засел за учебники, начал собирать литературу по науке о жизни, существовавшей до начала голоценовой эпохи или в её начале (примерно 11 700 лет назад) и в прошлые геологические периоды. Теперь, с очень приличной дистанции времени, почти четыре с половиной десятилетия, – отчётливо вижу: вся прошлая жизнь, словно готовила меня к этому дорогому судьбоносному моменту. Я задумал собрать коллекцию фауны ледникового периода. И потом передвигаться с нею по миру, чтобы удивлять людей. Считаю, каждый уважающий себя человек должен держать в уме подобную цель. И строить Шартрский собор, восходить на Эверест, плыть под парусом вокруг земного шарика, рожать и воспитывать детей, сажать сады. Словом, ставить перед собой серьёзные рубежи и упорно достигать их. А всякая стоящая цель обязательно должна быть с превышением. Это в тире можно стрелять под мушку. В жизни ориентир нужно держать на максимуме, если хочешь чего-то достичь.

…Коллекция Шидловского росла, как на дрожжах. По рождению деятельный, энергичной, как гончаровский Андрей Штольц, он, видя ров впереди, никогда не скулил из-за досадной преграды, а всегда искал подручный материал для постройки моста.

Когда многочисленные костяные находки уже не умещались в нескольких контейнерах, встал ребром вопрос: что делать со всем этим добром, как им с умом распорядиться? Лучший вариант был, конечно, опираясь на могучее плечо государства, создать специальный палеонтологический музей для широких масс, в котором бы представлялись его находки ледникового периода. Но, с другой стороны, Шидловский отчётливо представлял себе всю эту канитель: начни он писать, рассылать в инстанции бумаги насчёт создания музея, теребить родных чиновников – на такую тягомотину уйдёт вся жизнь. Тут требовалась нестандартная, прорывная идея. И энтузиаст от палеонтологии её нашёл. Он решил опереться, в прямом смысле,… на бивень мамонта! С точки зрения поделочных работ, материал сулил совершенно удивительные возможности. Ведь во все времена, вплоть до дня сегодняшнего, он органично используется в быту, особенно в изготовлении предметов роскоши. К тому же ещё в 1980 году ЮНЕСКО категорически запретило добычу и коммерческую продажу костей и бивней слонов – тоже ценнейшего материала для резных работ. Запрет же на бивни мамонта не распространялся, что открывало дополнительные возможности для манёвра даже в юридическом плане. Не говоря уже о коммерческом. На рынках мира драгоценный материал уже тогда, по слухам, продавался по тысяче с лишним долларов за килограмм. Оставались сущие пустяки: найти приличные запасы этого самого бивня и пустить их в оборот. Это я сейчас, выстукивая на клавиатуре про давнюю проблему Шидловского, могу даже юморить по такому поводу.

А каково было пускаться в заведомую авантюру, лишь сугубо теоретически представляя себе, где можно раздобыть кости и бивни многие тысячелетия назад вымерших гигантов – этого Федор до конца не осознавал.

И тем не менее главный инженер среднеколымского «Агропрома» Шидловский сорок три года назад снял все деньги со сберкнижки, взял отпуск и отправился в неведомый, но так манящий путь – в Арктику. Первой и сильнейшей его головной болью стал… вертолёт. Элементарно зафрахтовать его хотя бы на день – мама не горюй, как сложно! А в тот год – и подавно. Все они почти круглосуточно задействованы были на тушении лесных пожаров, бушевавших по всему региону. Пришлось десять дней ночевать на лётном поле в ожидании свободного рейса. Наконец, он случился, и через полтысячи километров полёта взору Фёдора открылся безбрежный Северный Ледовитый океан. Который, кроме собственных красот, ничем другим путешественника принципиально не одарил и не порадовал. Не то что бивней, элементарной косточки в обозримых просторах не наблюдалось. Шидловский со смешанными чувствами досады и разочарования бродил по кромке океана, напевая про себя: «А почта с пересадками летит с материка/ До самой дальней гавани Союза,/ Где я бросаю камушки с крутого бережка/ Далекого пролива Лаперуза». Слова и мелодия пульсировали в мозгу столь же навязчиво, как и разочарование в собственном везении.

И вдруг грянул шторм. И за несколько часов вымыл из берега почти тонну – 940 килограммов бивней!

Казалось бы, вот оно, богатство, привалило. Ан не тут-то было. Бивни и месяц, и год лежали в контейнерах мёртвым грузом. Правда, желающих приобрести кость было с избытком. Да вот беда: никто не хотел за неё платить.

И он подался в белокаменную столицу. А на дворе стояло начало «лихих девяностых». Фёдор Касперович тогда всё своё свободное от работы время делил между двумя объектами: Палеонтологическим институтом имени А.А. Борисяка и Измайловским рынком. В первом настойчиво повышал и углублял свои познания, консультировался со специалистами, калёным железом выжигая собственный дилетантизм. Во втором просто стоял в стихийно образованном торговом ряду, натурально опираясь на бивень мамонта. Ждал покупателя, общаясь с такими, как сам, самопальными негоциантами. И вот в один из выходных дней к нему тихо подошла симпатичная китаянка. На приличном русском поинтересовалась:

– Это действительно бивень настоящего мамонта?

– Более чем.

– И почём вы хотите его продавать?

– По 60 долларов за килограмм.

– Это хорошо. А сколько ещё вы можете нам предложить?

И не случилось никакого шторма, как на берегу Ледовитого океана. Госпожа Фортуна, одаривая своих любимцев, избегает шума...

Вслед Карлосу Кастанеде Шидловский всегда непоколебимо верил в то, что всякая случайность есть лишь непознанная закономерность. Именно тогда, с помощью многочисленных китайских фирм и предприятий бывший авиационный инженер-конструктор решил все свои финансовые проблемы на долгие годы вперёд.

Казалось бы, чего еще желать? Попав на золотую жилу, – знай, зарабатывай! Но этот человек из другой породы. Деньги никогда не являлись для него целью – только средством.

В 2004 году в столичном Гостином дворе состоялась Международная туристическая ярмарка. Якутия решила там показать себя привлекательным и перспективным регионом.

Устроители попросили Федора Касперовича оформить им туристический центр. Он поначалу планировал показать посетителям только скелет мамонта. А потом решил со своим помощниками собрать чучело животного в натуральную величину. На ярмарке эта бесподобная работа произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Мэр столицы Юрий Лужков, посетивший ярмарку, не скрывая своего удивления, взял Шидловского под локоть и поинтересовался:

– Ну, Фёдор, чем живёшь, о чём мечтаешь?

– Хочу организовать палеонтологический музей для простых людей. Не академический – для ученых, а для всех. А ещё мечтаю создать своеобразную мамонтовую палату, где бы выставлялись предметы косторезного искусства. Когда-то Россия славилась своими кудесниками-мастерами. Нынче этот промысел совсем зачах. А ведь изделия из кости запросто могли бы экспонироваться даже в Кремле. Они ничем не уступают поделкам из того же янтаря. Наоборот превосходят, поскольку материал менее податлив и потому прочен.

– Положим, до Кремля мы с тобой вряд ли дотянемся, а вот музей на ВДНХ создать можно. Дерзай. Наведаюсь потом – посмотрю. Уж больно мне твой мамонт по душе пришёлся. Прямо, как живой!

И Шидловский дерзнул, а Лужков так и не появился…

Частный музей на ВДНХ действовал несколько лет кряду. С ним энтузиаст-палеонтолог побывал во многих странах. Представлял Россию на крупнейших мировых форумах, таких как ЭКСПО. Даже в ООН культура и искусство русского Севера олицетворялась с уникальными экспонатами именно из этого музея. Часть «ледниковых» работ Шидловского вошла в список культурного наследия нашей страны. В нём – не только реконструкции скелетов и чучела, но и разнообразные поделки по косторезному делу. Ради последних Фёдор Касперович создал многопрофильную компанию, где по сию пору трудятся представители всех школ косторезного искусства России: Николай Зачиняев, Алексей Гурьев, Виктор Ватлин, Илья Хабаров... Недавно ушли из жизни Геннадий Осипов, Николай Буторин и брат Хабарова Николай. Олег Лохов на сегодняшний день – первый мастер-косторез в мире, а Илья Хабаров стал академиком академии художеств.

В начале, тех самых, «лихих девяностых» все школы на ладан дышали. Шидловский не только поддержал особый народный промысел в трудные для него времена, но и дал ему новый импульс к развитию.

Можно даже и так утверждать: не будь Шидловского, исчезли бы мастера-косторезы, как в своё время исчезли мамонты. Однако, при его поддержке, мастера даже усложнили технику исполнения изделий. Стали применять в работах драгоценные металлы, чего раньше никто и никогда не делал.

И всё-таки полного удовлетворения музей на ВДНХ деятельной натуре Шидловского не приносил. Он чувствовал себя на столичной выставке, словно в роли приживалы. Настоящий музей с полноценной экспозицией в его представлении никак не должен ютиться на правах бедного родственника. Ему нужно приличное ПМЖ – постоянное место жительства. И такое нашлось в Струнино.

История тут долгая, в двух словах не расскажешь, но факт тот, что местные власти пошли навстречу Шидловскому, и за рекордно короткий срок он оборудовал-таки ту самую экспозицию «Животный мир прошлого и настоящего Владимирской области», с которой я начал этот рассказ. Посмотрел на дело рук своих и сказал сам себе: «Вот это и есть, Фёдор, твоя лебединая песня».

– Сдаётся мне, Фёдор Касперович, вы и на этом не остановитесь? – спрашиваю его.

– Очень даже может быть. И даже наверняка сделаю ещё не одну экспозицию. Но нынешняя – особая. В ней всё необычно, основательно, надолго и создано по самым высоким мировым стандартам. К этому я шёл, можно сказать, всю жизнь. Элементарный пример: при входе вы видите охоту древних волков на оленей. Все семь фигур чучел исполнены в экспрессивной динамике. Сделать статичное чучело оленя не так-то просто – это вам не птица. Тут не соблюдёшь древние, как мир рецепты, и паразиты враз изрешетят шкуру. А у нас ведь не пластик, не лепнина, не искусственные меха, не фальшь, как в большинстве музеев мира. Почему в них и «экспонаты» трогать нельзя – подделки. В этом музее всё (исключительно всё!) настоящее, найденное мной или моими помощниками. Половина экспонатов – единственные в мире. Если в аннотации сказано, что это рога шерстистого носорога, то, будьте уверены, так оно и есть. И им более 40 (сорока!) тысяч лет. И черепа пещерных львов, медведей, другие редкие скелеты животных Ледникового периода тоже настоящие. Вот перед вами древняя лошадь, которой не менее 40 тысяч лет. Питалась она в те времена всем подряд: травой, зайчиками, лемингами, сусликами. Заметьте: мягкие ткани этой лошади мы не держим в холодильнике, потому что за тысячи лет в мерзлоте произошло естественное выщелачивание жиров, остался только белок тканей. Вот почему такое мясо трудно есть – всё равно, что жевать кожаную куртку.

– Можно подумать, вы его пробовали?

– А как же! У меня принцип: все, что можешь попробовать, испытать на себе – испытай и попробуй. Однажды в 1991 году мы поехали охотиться на берег Восточно-Сибирского моря. И к нашей стоянке повадился ходить белый медведь. Оказалось, шторм обнажил в береге тушу мамонтенка, вот медведь и устроил столовую. Тогда же я заметил, что все хищники, да и наши собаки, просто балдеют от мамонтового мяса. Мы тоже решили попробовать на вкус мамонтятину. Я отрубил топором мягкий кусок черного мяса и четыре часа варил на костре. Но даже и после этого есть его было невозможно. Такое ощущение испытывал, словно жевал волокнистую тряпку. А животным оно нравится.

– На просторах Интернета мне встретился фильм, снятый немецким телевизионным каналом «Discavery». В нём вас именовали не иначе, как «императором коммерческой палеонтологии России».

– Такой «титул» мне впервые присвоил уже упомянутый журнал «Нейшнл джиографик». В нём же обстоятельно и доброжелательно проанализирована вся моя многолетняя деятельность. А вот фильм на «Discavery» – типичный пример того, в каком убогом состоянии находятся нынешние зарубежные СМИ. Автор фильма, пробыв в Сибири 10 дней, общался со мной всего 15 минут. Он преследовал заведомо заданную цель: показать исключительно коммерческую сторону палеонтологии. Дескать, цивилизованно в данной отрасли всё делается только в США. Мало цивилизованно – в России, и варварски – в Китае. В том сюжете так много вранья, что даже вспоминать противно. Всё снято на уровне «по улицам бродят русские медведи». Вплоть до утверждения, что русский экспедиционный самолет якобы вели пьяные пилоты. Я стопроцентно уверен: создатель фильма даже не понял, чем же я на самом деле занимаюсь, и что движет мной по жизни.

– Фёдор Касперович, а ведь это действительно интересный вопрос…

– Сказать по правде, я не бизнесмен по призванию. Любой другой, живя и действуя по моим правилам, моему внутреннему кодексу, давно бы уже разорился и пошёл по миру с протянутой рукой. К примеру, со многими своими подчиненными я ведь не только делом связан. Мы духовно близки. Дружим десятилетиями. Скажем, с Анатолием Карловичем Мергером я сошёлся ещё в Среднеколымском авиаотряде и с тех пор мы не теряем друг друга. Он крестил моего ребенка. На минуточку замечу, хотя никогда детьми не хвастаюсь, но ведь их у меня шестеро! Или вы, небось, полагаете, что вот этот только что открывшийся музей принесёт мне несметные барыши? Так мне не дожить до тех времён, чтобы он стал хотя бы не убыточным. Зато в этом зале я железно уверен: у десятков мальчишек и девчонок глаза зажгутся от удивления. На специальной интерактивной площадке они смогут подержать в руках кости и бивни многотысячелетней давности. В молодости я сам испытал подобное потрясение. И тот блеск восторга в детских глазах – он сколько стоит?

…Побывал недавно в нашем музее исполняющий обязанности губернатора Александр Александрович Авдеев. Плазменный телевизор подарил. Вышли мы с ним на крыльцо, а впереди течёт речушка Горелый Крест. Берег захламлённый, вода тиной покрылась. Вот, говорю, следующий номер моей программы: привести набережную хотя бы в состояние, как это в райцентре Александрове сделали. Вы, говорит губернатор, только начните, а мы поможем и сделаем набережную ещё лучше александровской. Признаться, подобной реакцией со стороны властей я не избалован. И это меня вдохновляет.

Да, а не вылетаю в трубу потому, что весьма эксклюзивной деятельностью занимаюсь – соперников практически нет. Вот власть Якутии ко мне насторожено и ревностно относится. Как же так, возмущаются, Шидловский на наших мамонтах славу себе стяжает. А мы что хуже? И каждый год то Всемирный музей мамонта затеют, то каких-то французов безо всякого палеонтологического опыта подтянут «для международного сотрудничества», то компании разные создают, которые, не успев заявить о себе, банкротятся. Всё потому, что четыре десятилетия моего опыта работы в палеонтологии – весьма упрямая и веская вещь. Её одним махом не перепрыгнуть и не превозмочь в бюрократическом раже. Я живу палеонтологией, не имея ни званий, ни регалий.

Или почему я с упорством, для кого-то достойным лучшего применения, многие годы, по сути, омертвлял собственный капитал, работал себе в убыток, но упорно поддерживал мастеров-косторезов, которые ушли из разорившихся фабрик? Да опять же потому, что каким-то седьмым чувством предвидел: из-за инфляции бизнес на бивнях со временем сойдёт на нет. Так оно и случилось. И тогда именно отечественная «косторезка» начнет кормить. Я верно учуял вектор!

В стране растет интерес к древностям – недавно роскошный череп мамонта приобрел у меня для слонария Московский зоопарк. И мне было радостно не только выполнить этот значимый дизайнерский проект, но и осознать то, что палеонтологические заказы уже востребованы у нас, а не только за границей. Несколько бивней купили «Лукойл» и «Сургутнефть». Берут изделия известных мастеров резьбы депутаты, бизнесмены. Нашу «косторезку» покупают россияне, шедевры остаются дома – вот что мне душу греет. Для меня нелепо и дико слышать, как отечественные бизнесмены приобретают зарубежные спортивные клубы. Это же цинизм и наглость в одном флаконе. Между тем в императорской России практически все музеи, картинные галереи и другие культурные учреждения были исключительно частными, как и Дарвиновский музей в Москве. Государственными они стали только после революции.

Конечно, я начинал своё дело с продажи бивней мамонта. И не стыжусь этого. Но когда ко мне зачастили авантюристы и перекупщики, я возмутился поневоле. Ведь они действовали, как в известном анекдоте о русском бизнесе: двое заключают сделку, потом один идёт искать деньги, а другой продукцию. Но моя продукция в моих руках. Со временем я открыл для себя и иные формы творчества. Прежде всего, это так называемые «реплики» – реконструкция древних животных. Я первый в мире придумал, что можно создавать сборные скелеты мамонтов. Меня поддержали многие энтузиасты, такие, как мои старые знакомые Александр Сергеевич Корнев, Владимир Иванович Сучок: мы вместе работали когда-то на Колыме. Теперь ездим в экспедиции и собираем все косточки подряд. Потом сортируем их по составу и размерам. Когда подходящих костей набирается достаточно для реконструкции мамонта, мы монтируем его. Корнев и Сучок в этом смысле виртуозы. Разумеется, подобный «сборный» скелет не представляет научной ценности, поскольку по нему не проследишь эволюционные процессы. Но познавательную и музейную ценность он, безусловно, имеет. Ведь каждый экскурсовод с гордостью скажет посетителям: «Все кости этого мамонта – настоящие». И не соврёт. Сегодня шесть всемирно известных университетов – включая Оксфорд, Кембридж, университет штата Флорида, – работают с моим ископаемым материалом. И этим я тоже горжусь.

– Фёдор Касперович, мне давно не даёт покоя такой вопрос: говорят, что мамонта можно клонировать, как овечку Долли. Это правда?

– Начало сей великой мистификации положил японский профессор Судзуи Ниоши. Я его хорошо знаю и спросил как-то, зачем вы сделали столь несерьезное заявление. «Ведь вы же не дилетант в нашей науке и не журналюга, ищущий дешёвой сенсации?» На что учёный японец на голубом глазу ответил: «Для рутинных поисков мамонтовой фауны в Восточной Сибири мне никто денег не даёт. А после заявления, что Япония "клонирует мамонта" – деньги сразу нашлись!» Вот на такой обман человек решился ради экспедиции. Хотя прекрасно знает: пока что наука не может из мертвого сделать живое.

– Ложь во благо... А для вас, что такое экспедиция?

– Большой кусок моей жизни. Размеры его мне не определить. Да и не это главное. Одно скажу: уезжая в экспедицию, я чувствую себя собратом Колумба, который раз за разом уплывал в свою Америку. Там, на Севере, всё другое. Там люди нравственно сильнее и чище. И фантастическое гостеприимство. Там я и тружусь, и отдыхаю душой.

– А потом возвращаетесь в музей…

– Чтобы продолжить свою лебединую песню. Хотите – верьте, хотите – нет, но я добьюсь, чтобы люди, путешествующие по городам Золотого кольца России, посещая Александров, обязательно заворачивали в Струнино. В наш уникальный, по-настоящему – единственный в мире музей.