Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
Могла ли Польша пойти другим путем?

Могла ли Польша пойти другим путем?

Первомайские размышления независимого польского журналиста
Конрад Ренкас
07.05.2015
Могла ли Польша пойти другим путем?

Среди многочисленных версий альтернативной истории сравнительно редко появляется раздумье над ключевой проблемой для всего мира, нашей части Европы и Польши в особенности, а именно: как бы сложилась их судьба, если бы не произошел так называемый крах коммунизма.

Раз это случилось, то, видимо, должно было случиться

Если кто-то и задается этим вопросом, то исключительно на уровне сатиры или примитивной пропаганды, противопоставляя сверкающие вывески банков и торговые центры, то есть символы Третьей Речи Посполитой, серости и пресности Польской Народной Республики, в которой, наверняка, не было бы сотовых телефонов, и мы до сих пор ездили бы на «фольксвагенах-огурцах» от одного магазина с пустыми прилавками к другому. Серьезной рефлексии не хватает из-за того, что часть аналитиков открыто презирает «еслибылогию», не отдавая должное ее познавательному потенциалу. Вместе с тем мы имеем дело с аксиомой: «коммунизм» попросту должен был потерпеть крах, поскольку он явно хуже либеральной демократии, поддержку которой оказывает глобализирующийся капитализм.

Парадокс заключается в том, что падение «коммунизма» подтвердило его истинность, по крайней мере, в сфере историософских механизмов, а сторонники тезиса о неизбежной победе демократического либерализма на самом деле придерживаются самого обыкновенного марксистского исторического детерминизма, только перевернутого с ног на голову.

Официальная версия событий настолько общеизвестна, что нет смысла ни пересказывать ее, ни подвергать глубокому анализу, хотя акценты подчас расставляются по-разному: непреодоленное экономико-социальное противоречие «коммунизма», усиливающиеся социальные конфликты, стойкий кризис доверия в отношениях общества и государства, растущая стоимость гонки вооружений, непреклонность Папы Римского, последовательность Рейгана, «Солидарность», Горбачев, Рейкьявик, Международный валютный фонд, Ротшильд и т.д. Некоторые из этих обстоятельств действительно повлияли на выбор – да, именно выбор, сделанный Восточным блоком и заключавшийся в том, чтобы прекратить обособленное существование одновременно с формальным окончанием холодной войны. Примечательно, что в начале 90-х очень модными, особенно среди польских правоцентристов, были идеи «советологов» (например, Ги Сормана или Алена Безансона), которые вовсе не считали, что СССР и его сателлиты потерпели крах. Происходившие на их глазах события они воспринимали как грандиозную манипуляцию и перегруппировку «империи зла» для последней битвы с Западом. Эхо этого мировосприятия до сих пор слышится в рассказах о «кагэбэшнике Путине», реализующем все тот же зловещий, грозящий всему свободному миру план, что и Сталин…

Поручик Боревич стащил деньги

По сути, конец «коммунизма» как геополитико-системного эксперимента был обусловлен психологическими процессами, а затем и социологическими, которые привели не столько к кризису веры в «коммунизм» (начиная со сталинских времен, в него и так верили все меньше), сколько к все более остро ощущаемой потребности срезать путь, скорее прийти к количественному и качественному росту потребления. При этом последним гвоздем, забитым в гроб Восточного блока, стало не желание простых людей иметь личные автомобили, сателлитные антенны и видеомагнитофоны. Это правящий класс, разорвав связи с идеологической надстройкой, задался вопросом, чего он может добиться, если сохранить режим? Когда правящая элита сама ответила себе на этот вопрос, она тут же свернула режим.

Польские искатели альтернативного пути экономико-системной трансформации для страны, в особенности сторонники «китайской модели», неоднократно выражали сожаление по поводу того, что власти ПНР проигнорировали концепцию Мирослава Дзельского, а именно его знаменитое «Письмо поручику Боревичу». Упрощая, можно сказать, что Дзельский предлагал оставить компартии политическую власть, а взамен признать неограниченное право граждан обогащаться. Однако проблема, по всей видимости, заключалась в том, что руководство компартии, причем не только польской, но и, в первую очередь, советской, внимательно проанализировало тот же вопрос, что и краковский философ.

Проанализировав, оно признало, что лучше будет сделать наоборот: гражданам предлагалось удовлетвориться видимостью политической власти, тогда как богатства должны были по-прежнему оставаться в руках существующей политической элиты.

«Коммунизм», как известно, из революционной триады взял себе «равенство». Будучи насаждаем в менее развитой части мира, он неизбежно должен был приобрести потребительскую одышку. Другими словами, эффект последовательного экономического развития сглаживался и замедлялся из-за уравниловки, которая была имманентной чертой системы. Это раздражало простых людей, у которых, в отличие от простых людей на Западе, не было пива в банках. Но и привилегии руководителей тоже были относительными. На что они могли рассчитывать? На «виллы», размером с западный семейный домик для среднего класса? Что-то с этим нужно было делать. Нужно было покончить с равенством, вызывавшим у всех фрустрацию, двигаться к экономическому расслоению, аккумулировать капитал и имущество в избранных руках.

У нас даже олигархи нищие…

Эффект избранного таким образом пути эволюции для Польши уже неоднократно описывался. В нашем случае на общий неблагоприятный ход трансформации повлияло множество дополнительных факторов, которые должны были ускорить процесс, начиная с последовательного ограничения доходов населения, необоснованного темпа и направления реформы собственности в промышленности, и заканчивая платой за геополитические гарантии необратимости всего эксперимента. И, несмотря на то, что и сегодня хватает «экспертов» и целых сообществ, убеждающих нас (и, возможно, убежденных в этом), что «по-другому было нельзя», – можно вспомнить, что для большинства поляков улучшение условий жизни пришлось на конец 80-х, а не на начало 90-х. То есть даже инстинктивная потребность «жить как на Западе» удовлетворялась уже на закате ПНР, что, однако, не способствовало ее выживанию.

Необходимо понимать, что частная польская точка зрения, ответ на вопрос о выживании ПНР во многом лишен смысла, поскольку речь идет о переменах, затрагивавших весь Блок, о выборе, решающую роль в котором играли события в Москве. Для бывшего СССР эффект перемен тоже оказался болезненным. Апогеем здесь стала ельцинская Россия, находившаяся под властью олигархов. Это произошло, в том числе и потому, что, вопреки бытующему в Польше мнению, в России можно было разворовать гораздо больше, а эксплуатировать присвоенное имущество без привлечения западного капитала было относительно легко. В Польше масштабная эксплуатация такого рода оказалась невозможной. Однако немаловажно и то, что благодаря этому (хотя, конечно, главную роль здесь играет сила централизованной власти) процессы такого рода в России легче повернуть вспять, вновь подчинив экономику государственным интересам. Именно за этим мы и наблюдаем последние десять лет. Более того, этот процесс ускорился после того, как началось нынешнее экономическое противостояние и Запад стал лишать Россию своих финансов.

Польская экономика, несмотря на частичную олигархизацию, оказалась зависимой от Запада в значительно большей степени, чем российская – даже времен ельцинской смуты. «Наши» олигархи (например, Старак) либо с самого начала действовали фактически как субподрядчики западных финансовых организаций, вроде управляющих сетевыми магазинчиками, либо стали таковыми уже, как говорится, в процессе. Российские олигархи, тоже зависимые от своих заказчиков и побратимов с Уолл-стрит, были, однако, куда могущественнее «наших», а быть может, и самостоятельнее. Они, если уж мы придерживаемся аналогий из области торговли, были кем-то вроде директоров торговых центров.

Это было связано, в том числе и с тем, что у презренной и осмеянной советской экономики с ее потенциалом не было внутренних экономических предпосылок для краха.

Напротив, несмотря на распыление, на уступки потребительским настроениям, характерным и для советского общества, и на гонку вооружений (достаточно вспомнить популярную, хотя и чисто пропагандистскую мистификацию – «звездные войны» Рейгана), экономика СССР могла пережить даже катастрофическое управление государством в эпоху Горбачева, что убедительно доказывают экономист Михаил Хазин и историк Андрей Фурсов. Хрущевские обещания, что советская экономика перегонит западную, ставшие традиционной мишенью для издевательств, приходилось корректировать (ведь Запад не сдавался без боя, а защищался, прежде всего психологически, пропагандистски). Тем временем вызывающие только насмешки даты ожидаемого «наступления коммунизма» перестали обозначать. Однако тенденция к росту сохранялась, особенно в области производственных возможностей. Простых людей это особенно не волновало: у них ведь не было вожделенных бананов. Но на «макроэкономические» умы это все же воздействовало.

Ex oriente lux, или сломали – пусть сами и чинят!

Крах «коммунизма», таким образом, связан вовсе не с тем, что он исчерпал свой потенциал и возможности к существованию и развитию. Напротив, это произошло потому, что «коммунизм» оказался способен произвести имущество и ресурсы, присвоение которых стало привлекательным для изолированной правящей элиты, которой и так не доверял и не симпатизировал подвластный народ. Говоря высокопарно, большевики победили, потому что царь-самодержец предал свой народ, отдал власть демократам, следовательно, должен был появиться новый суверен. Затем уже преемники большевиков «кинули» неблагодарный народ, обогащаясь за его счет. Ко всему прочему, они предали и своих геополитических партнеров. Круг истории замкнулся. Впрочем, сейчас эта констатация уже мало кого волнует.

Куда более значимым кажется другое наблюдение, связанное с пониманием, как на самом деле происходил так называемый «крах коммунизма».

Восточный блок прекратил свое существование, собственность оказалась сосредоточена в руках небольшой группы людей, и, с геополитической точки зрения, мы оказались в лагере, который для интересов Польши не просто экзотичен, но и бесконечно опасен.

Это произошло потому, что некоторым россиянам, сотрудничающим с западными финансовыми организациями, захотелось сбросить с себя оковы (и их примеру следовали как в ПНР, так и в других странах народной демократии).

Именно поэтому для поляков важны нынешнее пробуждение России, перерезание ею сковывающих западных пут, усмирение олигархов и возврат к самодостаточности.

Благодаря тому, что происходит на Востоке, возможно, удастся преодолеть катастрофические последствия так называемого «краха коммунизма» для Польши, причем без формального восстановления самого коммунистического проекта. Новые времена требуют новых ответов, но сами механизмы в основном остаются неизменными. Иногда лишь строить приходится при помощи тех же инструментов, которые использовались при разрушении. И есть некая «историческая справедливость» в том, что «кагэбэшник Путин» починит то, что сломали кагэбэшник Андропов вместе с Горбачевым и Ельциным.

Перевел с польского Станислав Минин



Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..