Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
Мигранты на землю

Мигранты на землю

Андрей Антипов
06.09.2006

Деревня наша, в которой родилась любимая моя прабабка и где мы каждое лето отдыхали всей семьей, всегда слыла глушью. Даже не в том смысле, что далеко, мол, ехать и неудобно, а вовсе такая глухомань, что и на карте не обозначена. Не заметили этот край топографы, и потерялось в тверских лесах ни много, ни мало, а целых три села и даже колхоз, из которого исправно возили в город мясо, молоко, пшеницу и чего там еще производили не спеша селяне по государственному заказу. Так что найти деревню "Бакланово" удалось только на дедовской военной карте, на которой найти можно было вообще все, включая кормушку для лосей.

Ну да чего только в нашей стране не бывает, подумаешь, карта неправильная, тем более, что для гражданских, значит, не особо-то и нужно. Да и местные "мертвые души" своим отсутствием на официальном документе не тяготились. К тому же, несмотря на такой географический казус, из общественной жизни деревня вычеркнута не была, потому что особо не из чего было вычеркивать: местные о ее существовании знали, родственники там живущих тоже, автобус от века останавливался на большаке по взмаху руки, магазина отродясь не было (обходились кооперативной автолавкой), из производств имелся только колхозный скотный двор, а на этом общение с цивилизацией и заканчивалось.

Впрочем, нельзя сказать, что жили там люди совсем уж дикие. Было (а иногда и работало) электричество, по радиоточкам передавали "Маяк", а прибывший из города агроном даже попытался внедрить на скотном дворе сепаратор. Были даже, как в любом высокоорганизованном обществе, борцы с техническим прогрессом в лице бабы Мани из третьего дома, которая отрицала сепаратор из тех соображений, что сама она дергает корову за титьки в три раза быстрее.

Но запомнилась и полюбилась мне эта глухая деревушка не этими нескладными обстоятельствами, и тем более не перманентным пьянством местных мужиков, а чистейшим воздухом, который можно было резать ножом, жареной на керосинке яичницей, покоем от настоящей русской печки и отсутствием всяческой суеты.#!# Однако по разным житейским обстоятельствам последние десять лет я в деревню не наведывался, пока мама не велела отвезти ее к престарелой сестре ее матери, бабе Вале, живущей там полновластной хозяйкой покосившейся избушки и громадного сада, который она уже не могла обойти своими истаявшими от вечной работы ногами.

Мама умеет быть настойчивой, и вскоре мы уже тронулись в дальний путь длиной в триста километров, а я с грустью подсчитывал, во сколько мне обойдется ремонт машины. Дело в том, что первые две с половиной сотни километров еще так сяк, а вот дальше дороги не то чтобы не было совсем – ее не было для легковых машин, а ходили там исключительно трактора на гусеничном ходу (колесные иногда все-таки застревали), и автомобили системы "козел". Так что непременным предметом оснащения автомобилиста в тех местах были штыковая лопата и подкладываемые под колеса доски, в изобилии оставленные на обочинах проезжавшими ранее бедолагами. И это в те времена, когда за деревнями еще хоть как-то следили. Что же творится там сейчас, мне даже страшно было представить. Да и, грешным делом, думал: а существует ли вообще эта деревушка?

Однако дорога продолжала ложиться под колеса, асфальт сменила хорошая укатанная грунтовка, а ожидаемых колдобин все не было. Вот уже показалась знакомая водонапорная башня, а мне даже ни разу не пришлось вылезти из машины. В какой то момент я даже почувствовал себя обманутым, а при въезде в деревню понял, что все мои стереотипы рушатся, как дворцы в песочнице. Вместо безлюдных, покосившихся дворов нас встретили вполне себе крепкие избы, иной раз даже кирпичные и из других, неведомых мне материалов. Причем вовсе не "рублевские" дворцы: с умом, с обстоятельностью выстроенные, с дворами, пристройками. Не для показухи – для житья. Кое-где на огородах (ничего себе огороды – величиной с немаленькое поле) тарахтели мини-тракторы, по улице носилась ребятня на скутерах и велосипедах. Домов не то чтобы стало больше – они стали лучше. Хотя под окнами и сидели те же бабушки из детства, в неизменных платках и валенках.

Разрешилось все быстро. Всплакнувшая на радостях бабушкина сестра на скорую руку накормила нас густым супом из белых грибов, и пока мы наворачивали его чуть ли не вместе с тарелками, пояснила, что в последние годы "приезжих страсть как много". И из Твери, и "аж из самой Москвы". Покупают старые дома вместе с участками, строятся, а бабки, уже было собравшиеся доживать век в одиночестве, вдруг обзавелись родственниками. "На лето, наверное, приезжают", - с умным видом сказал я, и тут же был разбит наголову ответом: "Да что ты, милый, круглый год живут!"

И, подумав, баба Валя с уважением добавила: "Хозяйствуют".

Ошалев от увиденного, отправился побродить по знакомой до каждой кочки деревне, и неожиданно наткнулся на старого приятеля, с которым частенько колотили друг друга из-за соседской девчонки с косичками. Приятель этот, как я знал, владел каким-то бизнесом в Твери, и потому я никак не ожидал его увидеть здесь в посконной рубахе и с граблями на плече. Немного отойдя от приветственных хлопаний по плечам, спросил очевидное: "А чего ты тут делаешь?" И в ответ получил столь же сакраментальное и емкое: "Живу".

Позже, уже вечером, мы лежали на траве возле местного пруда, носившего название "Колхозный", и не спеша черпали из закопченного котелка уху из карасиков (потому что ничего более в этом пруду не водилось), заедая ее ноздреватым и кисловатым хлебом и злющим луком. Слова цедились лениво, но природное любопытство взяло верх, и я спросил:

- А чего это ты вдруг решил сюда переехать, вроде бы и в городе все было?

- Да я и не хотел поначалу. Дед с бабкой умерли, дом и хозяйство осталось. Хотел было продать, потом решил – поживу малость, отдохну с семьей. А потом продам. Приехали, пожили, а потом – веришь? – жалко стало. Да и с каких пирогов я это нажитое кому-то отдавать буду? Сначала хотел и в городе, и здесь работать, а потом плюнул и насовсем приехал. Так и живем.

- И что, обратно не тянет?

- Да как тебе сказать. Бывало, в Тверь приедешь, в кино сходишь, еще куда, вроде и делать ничего не надо. А потом думаешь – а как же хозяйство? И назад едешь. Жена меня даже котом Матроскиным называет.

- Я смотрю, ты тут не один такой…

- Ага. Тут и из Москвы семьи, и из Твери, из Ржева, да много еще откуда. Даже кореец есть. Из города бегут.

- А зачем? Да еще и с женщинами… Тут же нет ничего, ни косметических салонов, ни даже магазинов, до Волги 15 километров, работать, кроме как на земле, негде, ни фабрик, ни офисов, ничего…

Приятель задумчиво пожевал травинку, насмешливо глянул и сказал:

- А вот потому и едут, что ни фабрик, ни офисов, ничего… Ты воздух то понюхай…

- А власти? – не сдавался я. – Не мешают?

- А что нам власти? Вон есть милиционер с пистолетом, в четырех километрах отсюда живет. Там еще контора, где бумаги подписывают. Еще егерь. А тут мы сами себе власть, зачем нам еще дармоеды…

- Ну, а если земля там ничейная? Или спор какой?

Приятель с сожалением на меня посмотрел:

- Совсем вы в своем городе уже… Ну какая в деревне может быть ничейная земля!? Она тут или своя, или… чужая.

Своя земля выделялась ровными грядками, саженцами и еще чем-то непонятным, что в полном порядке росло на хорошо ухоженной почве. Чужую, то есть государственную, тоже было хорошо видно – заросшая сорняками и деревцами, она кургузо и неопрятно мозолила глаза в отдалении.

- Ну а если…

- "Если" тоже сами решаем, по справедливости. Вон, кореец наш по первости хотел своих земляков сюда привести, дом у бабки Комушкиной приходил торговать. Ну а потом мы к нему втроем зашли. Поговорили. Мол, ты работаешь по совести, вот и работай, а с земляками своими аккуратнее. Не твое это дело… Так и уговорили…

- Ну а если бы не уговорили?

Приятель бросил на меня вдруг потяжелевший взгляд и сказал:

- Уговорили бы. Наша это земля.

И подцепил на ложку очередного карасика.

- Так ты тут, получается, кулак?

- Ну да, кулак и есть, - нарочито коверкая речь, сказал этот кулак с двумя высшими образованиями. – И обрез есть. Хошь, покажу?

- Не, - отказался я. – Не надо.

- Вот и правильно, - покладисто согласился тот. – Да и не показал бы все равно. Неча по деревне с ружжом бегать… Порядка от этого не будет…

Моего согласия или несогласия этому хозяину земли не требовалось...

Специально для Столетия


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..