Куда все идет?

Подводя итоги своего второго президентского срока, завершающегося весной 2008 года, Владимир Путин может считать себя одним из самых удачливых правителей России. На протяжении всего этого периода экономика неуклонно росла, демонстрируя темпы, сопоставимые с показателями быстро развивающихся стран Восточной Азии – 6-7 процентов в год. Жизненный уровень повысился. По утверждению властей, доходы средней российской семьи в 2007-ом превысили, с учетом инфляции, уровень предкризисного 1991-го. В условиях гораздо более высокой, чем в СССР, социальной дифференциации понятие «средней семьи» представляется несколько абстрактным, однако даже низкооплачиваемые слои общества почувствовали некоторое облегчение. Аналитики заверили: Кремль смело может утверждать, что с точки зрения уровня жизни населения ему удалось полностью ликвидировать последствия «ельцинского хаоса» девяностых. 
Однако, уже обозначена главная стратегическая дилемма: все идет неплохо, но вот куда оно все идет? Рубль укреплялся по отношению к иностранным валютам, однако в социальном плане этот процесс нельзя считать однозначно позитивным. Пострадали многие работники, получавшие зарплату в долларах - или в рублях, но рассчитываемую на долларовой основе. С другой стороны, представители среднего класса смогли воспользоваться преимуществами дорожающего рубля, отправляясь в заграничные путешествия. Российские туристы заполнили курорты Средиземного моря и Таиланда, причем речь идет далеко не только о представителях буржуазии и высшей бюрократии. 
Резкий рост мировых цен на нефть позволил досрочно выплатить большую часть внешнего долга государства, баснословная сумма скопилась в Стабилизационном фонде Российской Федерации, новых рекордов достигли золотовалютные резервы Центрального банка, бюджеты из года в год сводили с профицитом. 
В Чечне Путин тоже может считать себя победителем: боевики загнаны в отдаленные горные районы, а большая часть их лидеров перебита. Полного замирения Чечни, конечно, не произошло. Больше того, вспышки вооруженного сопротивления наблюдаются почти по всей территории Северного Кавказа. Но теперь речь идет уже о проходящих с переменным успехом полицейских операциях. Широкомасштабных боевых действий больше не было, вместе с артиллерийским огнем угас и интерес общества к чеченской проблеме. Поскольку численность и потери федеральных сил резко сократились, Чечня отодвинулась на периферию общественного сознания. 
Осталось лишь спрогнозировать наши будущие успехи, и сделать это можно уже сейчас. Многие сегодня уверяют, что ситуация в нашей стране уникальна. Считаем, что только у нас такое возможно, только с нами это могло случиться, причем рассуждаем об этом либо с позитивным, либо с негативным оттенком. Есть вариант, что мы такие замечательные. Есть и другой: какие мы дураки, что с нами стряслась подобная гадость. 
Однако проблемы, с которыми мы постоянно сталкиваемся, считаются уникальными только у нас, на самом деле в девяти случаях из десяти они банальны и типичны для многих стран. Например, сколько копий сломано вокруг конфликта, связанного с монетизацией льгот, что воспринимается как нечто специфически российское. Но подобного рода законы на протяжении последних пятнадцати лет регулярно принимались по всему миру, и во всех странах они вызывали массовые волнения. Причем формы протеста населения очень похожи на те, что применялись у нас. 
Их суть одна и та же: демонтаж социальных гарантий. То, что раньше называлось социальной политикой, сегодня именуют рынком услуг. Если раньше речь шла о реализации социальных прав гражданина, то теперь мы говорим об услуге, которая должна быть продана, и продана именно на рынке. Но в этой сфере у нас специфика все-таки есть: мы оплачиваем не свои реальные затраты, а, по сути, себестоимость функционирования системы. Платим, в том числе, за потери воды и тепла — такого в Европе действительно нет. 
Политическое пространство России «зачищено» от оппозиции не менее эффективно, чем кавказские аулы - от боевиков. Либеральная оппозиция повержена, хотя ее лидеры, конечно, считают по-другому. Попытки вывести людей на улицы неизменно проваливаются. Единственной их удачей был «Марш несогласных» в Петербурге весной 2007-го, но повторить этот успех им уже не удалось. Причина – отнюдь не в благодушии населения, в конце концов, в январе 2005 года, когда правительство провело закон о «монетизации» льгот, на улицы вышло более двух миллионов человек, а власти принуждены были пойти на уступки. Поражения либералов объясняются не столько апатией населения, сколько низкой легитимностью самой оппозиции. 
Для большинства жителей России, переживших ельцинское время с его хаосом, стремительным падением жизненного уровня и чудовищным унижением – как личным, так и национальным, выступления либералов против Владимира Путина воспринимаются как попытка вернуть страну в позорные 90-е годы. 
В девяностых годах большая часть общества поддерживала идеи демократизации, но в той или иной степени отторгала социально-экономическую программу либеральных реформ. Навязать эту программу можно было только по логике советской «торговли с нагрузкой». Хотите политической свободы - извольте получить в комплекте с ней и «свободный капитализм». Теперь же либеральная публика почему-то удивляется, что разочарование народа в капитализме и свободном предпринимательстве перерастает в равнодушие к демократии… 
В нашем обществе существуют невероятно большие иллюзии относительно самих себя, потому что мы упорно стараемся себя представить как часть Запада, только почему-то отсталую. Поэтому считаем: нужно сделать еще один рывок, еще один шаг — и мы будем «там». Главная идея проста - нужно слепо повторять то, что сейчас делает Запад. 
У нас стремятся скачком попасть в мир западного процветания, который на самом-то деле придуман нами самими. Тот Запад, о котором мечтала часть советской интеллигенции, реально никогда не существовал. Это миф, который нам отчасти предложили и в который мы отчасти сами поверили. Если мы его не придумали, то додумали, сделали частью своего собственного сознания. Ну а когда иллюзорная система сравнивается с реальной, то реальность, естественно, выглядит неприлично. Вот такая она, «большая голубая мечта» конца 80-х — начала 90-х о том, что можно быстро попасть в счастливый мир благополучия. Счастье же понимается исключительно как доступ к огромному количеству товаров, что вполне объяснимо из советского опыта. 
Когда же мы выступаем против западных методов хозяйствования, то, видимо, понимаем: в России их применить невозможно. Вовсе не потому, что они западные, и не потому, что у нас есть какие-то особые традиции. Проблема совсем в другом: эти методы не применяются у нас успешно именно потому, что и на Западе они реализуются с такими же катастрофическими последствиями. То есть в принципе неверна сама политика. «Там» в ней категорически заинтересованы лишь финансовые элиты и транснациональные корпорации. 
Ответ как раз состоит в том, что нужно порвать с логикой свободного рынка, логикой приватизации и социального демонтажа. Нужно запустить другую логику — логику социальных интересов, коллективизма и логику, которая требует активной роли государства в экономике. 
Критики глобального капитализма так много говорили о надвигающемся мировом кризисе, так подробно описали его параметры, что сейчас, когда все предсказания превращаются в реальность, писать и говорить особенно не о чем. Преимущество финансового капитала - с аналитической точки зрения - в том, что он примитивно предсказуем, его реакции управляемы простейшими рефлексами, как у крокодилов, аллигаторов и прочих весьма прожорливых, но не слишком сложных крупных хищников. 
Кризис на рынке недвижимости, развал системы ипотечного кредита, последующий спад покупательной способности западного обывателя, за которым последует снижение спроса на китайские товары и общее торможение глобальной экономики – вот неизбежные этапы начавшегося процесса. Новость состоит лишь в том, что теперь все эти тенденции обнаружили российские эксперты и торжественно объявили о своем открытии окружающему обществу – как известный герой Гоголя, который не из книг, а «своим умом дошел». 
Аналитики, рассматривающие влияние мирового кризиса на Россию, спорят о том, хватит ли у нас ресурсов, чтобы ему противостоять. Лучше, впрочем, поздно, чем никогда. Хотя «никогда» в таких делах не бывает. Тот, кто не умеет делать прогнозы, обречен описывать последствия. 
Между тем дискуссия на страницах экономической прессы опять удивительным образом уходит от главной темы. Весьма познавательные многочисленные статьи о глобальном кризисе лишь дословно повторяют друг друга. Но мы-то живем в России, и хотелось бы хоть немного поговорить об отечестве. Между тем прогноз ситуации в нашей экономике ограничивается констатацией ее зависимости от мирового рынка и предсказанием возможного падения цен на нефть. При этом пессимисты предрекают нам крушение под тяжестью неблагоприятной внешней конъюнктуры, а оптимисты настаивают на том, что Россия сейчас не такая, как в 1998 году, накоплены изрядные ресурсы, а промышленность после почти 10 лет подъема находится в куда лучшем состоянии, нежели во время тогдашнего дефолта. 
Вообще-то именно хорошее состояние российской экономики и должно внушать наибольшую тревогу. В 1998-ом общее положение – несмотря на процветание банков и отдельных компаний – было настолько плачевно, что от кризиса можно было ждать только позитивных результатов. Большинству населения вообще нечего было терять, промышленности удешевление рубля было необходимо как воздух, а производство падало на протяжении восьми предшествовавших лет, приближаясь к тому уровню, ниже которого опуститься уже невозможно. В общем, кризис был «освежающей грозой», спасением, переломом, началом нового, куда более позитивного периода. 
Напротив, сегодняшняя Россия пожинает плоды восьмилетнего экономического роста. Следовательно, если после кризиса произойдет перелом, то вполне возможно, что не к лучшему. Но, быть может, дело вообще не в мировом кризисе, а в наших собственных проблемах, о которых почему-то почти не говорят? 
Международный кризис опасен не тем, что занесет к нам чужие проблемы, а тем, что до предела обострит наши собственные, доморощенные, и на протяжении многих лет не решаемые. В данной ситуации государство рано или поздно встанет перед выбором: кого спасать – бизнес или население. 
В 1998-ом крах российской финансовой системы случился не из-за того, что в Таиланде обесценилась местная валюта – бат. И даже не потому, что начался кризис мирового валютного рынка. Внешние факторы сработали как катализатор для внутреннего процесса. Главной причиной дефолта был крах пирамиды ГКО, которую построило само отечественное правительство, и которая рухнула бы рано или поздно даже без помощи загадочного тайского бата. 
Основной вопрос, стоящий перед нами сегодня, не в том, достаточно ли велик Стабилизационный фонд для того, чтобы мы смогли выдержать удары мирового кризиса. И даже не в том, до какого уровня могут опуститься цены на нефть - пока они продолжают расти, хотя рано или поздно действительно упадут. Вопрос в том, насколько эффективен российский капитализм сам по себе, каковы его внутренние противоречия. А с этим как раз дела обстоят неважно. 
Удивительным образом постсоветский капитализм унаследовал целый ряд структурных особенностей, погубивших советскую систему. Наши корпорации выглядят мощными и богатыми, но они управляются неэффективно, в них царят бюрократизм и коррупция. Десять лет роста отнюдь не способствовали решению этих проблем. Как раз наоборот, высокие прибыли воспринимались как доказательство того, что дела обстоят нормально и менять ничего не надо. 
Со Стабилизационным фондом тоже дела обстоят неважно. Усилиями господ Грефа и Кудрина эти ресурсы были на протяжении нескольких лет заморожены. Между тем Стабилизационный фонд может эффективно защищать страну от кризиса лишь в том случае, если его используют для инвестирования в национальную экономику, причем именно в тот момент, когда конъюнктура наиболее благоприятна. Весь его смысл – в профилактике кризиса. В этом случае деньги превращаются в рабочие места, технологии, дороги, школы и оборудование, которые останутся у нас даже после того, как деньги обесценятся. А бороться с уже разразившимся финансовым кризисом, выбрасывая на рынок деньги – все равно, что гасить пожар керосином. При подобном подходе Стабилизационный фонд оборачивается потенциальной угрозой для экономики. 
Неверно утверждать, будто финансовый кризис может быть к нам только импортирован с Запада. Если бы дела обстояли так, нам нечего было бы опасаться. Но, увы, пока правительство выплачивало задолженность Западу, частный капитал наделал столь впечатляющие долги, что корпоративный дефолт становится реальной перспективой. Рост частной задолженности был пропорционален сокращению государственной. В течение всех этих лет частный бизнес демонстрировал безответственность и самоуверенность, доступную лишь самой некомпетентной бюрократии. 
Если в Древнем Египте пирамиду мог позволить себе лишь фараон, то в современном, демократическом обществе собственную пирамиду способна соорудить любая уважающая себя коммерческая компания. Хуже того, стоит где-то появиться большим деньгам, как тут же начинается строительство пирамиды. 
Развитие Москвы и Подмосковья – великолепный тому пример. Многолетний рост цен на недвижимость сопровождался бурным строительством, которое не имело никакого отношения к удовлетворению конкретного спроса. Получая кредит, компания строит огромный дом, квартиры в котором невозможно продать из-за их запредельной цены, но это никого не волнует, ибо она тут же берет новый кредит под строительство нового дома. Высокие цены на рынке сами по себе являются гарантией для получения кредита, о коммерческой эффективности каждого конкретного проекта в таких условиях никто даже не думает - впрочем, ту же тенденцию можно наблюдать и на Западе. Поскольку прежний кредит каждый раз выплачивают из нового, остановиться просто невозможно. Чем менее эффективно работает компания, тем более стремительно она развивается, тем больше у нее объемы работ, тем выше поднимаются этажи новых – никому не нужных – зданий. 
В Подмосковье уже невозможно найти свободное место, автомобили едут по дорогам между рядами многометровых заборов. Но, увы, большая часть коттеджей, стоящих за этими заборами, не проданы и никогда проданы не будут. Работает тот же подход: некогда дожидаться, пока все здания найдут покупателей, расходы компенсируются за счет кредитов по такой же пирамидной схеме. 
Вы задумывались когда-нибудь, почему в Москве строят самое большое количество дорог в Европе, а ситуация с транспортными пробками не улучшается? Да по той же причине. Это вам кажется, будто с помощью нового строительства решаются проблемы транспорта. На самом деле с помощью непрерывно возрастающих расходов на новые проекты решаются финансовые проблемы строительных компаний. Ну, и, конечно, отдельных представителей частного и государственного сектора. 
Большинство западноевропейских городов сумели улучшить ситуацию на дорогах, почти ничего не строя: просто надо заниматься управлением движения, заставлять соблюдать знаки и развивать общественный транспорт. Недавно лондонские эксперты пообещали улучшить положение на дорогах Москвы практически без затраты денег. Наивные! Сделав такое заявление, они обрекли свой проект на неудачу. Никто и никогда не поддержит проект, на котором нельзя заработать. Зато безумное предложение немецкой компании, обещающей пустить транспорт по крышам домов, превратив их в дороги, рассматривается с энтузиазмом. Никто даже не подумал о том, почему подобные замечательные идеи никто не торопится реализовать в самой Германии. 
Приводимые здесь примеры - на поверхности. Деятельность крупнейших отечественных корпораций куда более закрыта, но если приглядеться к ним повнимательнее, замечаешь, что ситуация не сильно отличается. 
Пирамиды частного сектора обречены, рано или поздно они обрушатся. Вопрос лишь в том, как быстро это произойдет и какой будет реакция государства. 
Легко говорить, что все не правы. Но ответ на вопрос «Что делать?» не так уж и прост, есть целый ряд вещей из прошлого, которые нам нравятся, но вернуться туда уже невозможно. Золотой век — замечательный миф, и практически любое массовое движение сопровождается его картинкой. Вот у нас сейчас золотой век предстает советской эпохой… 
Страну на самом деле объединяет не руководящая государственная идея, а общая культура и общая история. Вот сегодня наша идея, если таковая вообще есть, это идея «советскости» — ничего более объединяющего сегодня нет. Любые попытки искусственно сконструировать что-то новое не то, чтобы обречены, они просто не будут работать. 
Сегодня по отношению к большинству общества власть выступает в роли заботливого начальника, помнящего о страданиях подчиненных. Пенсии повышаются незначительно, но часто, что особенно заботит власть, ибо старики - единственная категория граждан, по советской привычке участвующая в заведомо важных для легитимизации системы выборах. Время от времени принимаются меры, направленные на повышение зарплат врачей и учителей. Эти прибавки не идут ни в какое сравнение с возросшими легальным доходами чиновников, однако воспринимаются как проявление государственной заботы о «бюджетниках». Причем особенно важно, чтобы врачи радовались за учителей, учителя за врачей и так далее, в порядке очередности. Патерналистская социальная политика никоим образом не отменяет неолиберального курса в экономике. Больше того, с середины 2000-х постоянно предпринимаются попытки форсировать рыночные реформы в социальной сфере. Новое законодательство по образованию открывает путь для его окончательной приватизации и коммерциализации. Реформа ЖКХ уже привела к приватизации значительной части муниципальных служб и бурному росту расходов населения. Точно так же дорожает и транспорт, который постепенно переходит на рыночные принципы организации. Давно ставшие частными телефонные компании взвинтили цены настолько, что многие семьи предпочитают пользоваться мобильными телефонами вместо стационарных - хотя сама по себе мобильная связь отнюдь не подешевела. 
Дальше не обойтись без традиционного «но». В то время как более благополучная часть населения страны приобщалась к радостям западного потребления - именно они покупала автомобили, бытовую технику и прочие товары, производство которых свидетельствовало о возрождении промышленности - эксперты жаловались: по среднему размеру пенсии и зарплаты с учетом инфляции достичь дореформенного уровня еще не удалось. Иными словами, процветание обошло стороной трудящихся, и неудивительно, что в стране увеличивалось число забастовок. Подъем производства сельхозпродукции никак не сказывается на положении деревни. После провала очередных попыток создания отечественного фермерства капитализм принял привычную для стран периферии форму латифундии. Крупные инвесторы, скупая землю, вытесняют «неэффективных» и спивающихся крестьян, заменяя их наемными рабочими, нередко приезжающими из города. 
В целом, рыночная нагрузка на среднюю российскую семью постоянно возрастает, не оставляя ей шансов улучшить свое материальное положение в ближайшем будущем – несмотря на экономический рост. Тем более что ресурсы повышения семейных доходов за счет собственного труда в значительной мере исчерпаны. Свободного времени, которое можно было бы использовать для дополнительной работы, практически уже не остается. Однако до тех пор, пока в памяти населения остается ужас 1990-х годов, а повысившихся доходов хватает, чтобы оплачивать растущие счета приватизированных муниципальных служб, ситуация остается устойчивой. 
Поэтому, несмотря на все опасения и дурные новости, приходящие из-за рубежа, Владимир Путин заканчивает свой второй срок на фоне стабильности и порядка. Миссия выполнена. Российский капитализм приобрел устойчивую форму – на политическом и экономическом уровне. Сигналы неблагополучия, раздававшиеся то там, то здесь не шли ни в какое сравнение с весомыми и ощутимыми достижениями, достигнутыми за восемь лет пребывания президента у власти. Владимир Путин сумел завершить работу, начатую при Борисе Ельцине, и придать наспех возведенному зданию буржуазного общества некоторую стройность. Два президента как нельзя лучше воплощали две фазы реставрации капитализма: первый решал преимущественно задачи разрушения, второй – созидания. Однако, вернувшись на периферию капиталистической миросистемы, Россия XXI века воспроизвела в новой форме те же противоречия, что были свойственны для империи Романовых в конце XIX века. 
Итоги процветания удивительным образом напоминают результаты деятельности графа Витте: подъем промышленности, укрепление рубля и даже определенный социальный прогресс были налицо, несомненным был и рост влияния страны в мире. Только мир этот на полных парах несся к катастрофе… 
Новая Россия, украсившая свои знамена царскими двуглавыми орлами, гордящаяся имперскими традициями и мечтающая о продолжении былой славы, заняла то же место на периферии глобального капитализма, что и держава Романовых. 

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений