Затянувшееся детство антиглобалистов

Толпы рассерженных демонстрантов блокировали улицы, громили банки, сражались с полицией. Стражи порядка — прекрасно обученные и экипированные — не могли справиться с огромными массами протестующих. Сцены, которые в конце прошлого года можно было наблюдать в Афинах, теперь повторяются в Париже, Лондоне и Страсбурге.

В Лондоне выступления протеста были спровоцированы саммитом «Большой двадцатки» обсуждавшей антикризисные меры на глобальном уровне. В Страсбурге демонстранты пытались сорвать торжества, посвященные 60-летию НАТО. И в значительной мере это им удалось: вместо описания торжеств и парадов пресса вынуждена была демонстрировать сцены уличного насилия, явственно признавая, что ни Североатлантический альянс сам по себе, ни проводимая им политика и организуемые им военные экспедиции отнюдь не пользуются единодушной поддержкой населения. В Берлине и Франкфурте обошлось массовыми митингами, однако ни для кого не секрет, что германские города могут «вспыхнуть» в любой момент так же, как до этого Лондон, Страсбург и Афины.  

Восстание молодежи сильно тем, что пользуется поддержкой общества. Это уже не банды экстремистов и анархистов, про которых говорят в подобных случаях полицейские чины и правительственные чиновники. Это массы. Термин «антиглобализм», использовавшийся раньше для описания подобных протестов, постепенно уходит из употребления. Слишком очевидно, что речь идет не о разногласиях по поводу развития глобализации, а о конкретной политике.  

Собравшись в Англии, лидеры «большой двадцатки» договорились потратить сообща пять триллионов долларов на помощь испытывающим трудности корпорациям. И общими усилиями заботиться о том, чтобы все в мире осталось по-старому. Именно этим объясняется и «странная» на первый взгляд уступчивость США, которые согласны отдать другим странам ряд важных постов в международных финансовых организациях. Суть сделки предельно проста. Вашингтон готов допустить на руководящую работу иностранный технический персонал в обмен на то, что правительства-партнеры станут сообща проводить одобренную США политику. Зачем делать грязную работу своими руками, если нашлась целая куча желающих?  

Но именно консенсус элит вызывает ярость и отчаяние в находящихся под их управлением обществах.

Если бы существовали серьезные различия между правительствами и партиями, если бы среди важных государственных деятелей велась хоть какая-то дискуссия по действительно значимым для людей вопросам, нынешней волны бунтов не было бы, или они были бы не столь массовыми. Были бы чинные и благопристойные демонстрации, как 20 или 30 лет назад, когда верили: демократия работает, выборы что-то решают, от добросовестного гражданина-избирателя что-то зависит. Но в сознании молодого поколения эта вера полностью разрушена событиями последних двух десятилетий. Да и старшие поколения все меньше надежд связывают с выборами, партиями и политиками. Все они одинаковы, все стоят на стороне крупного бизнеса - «левые» даже еще более рьяно, чем «правые», все они совершенно бесчувственны к интересам простого человека.  

Критиковать лидеров «Большой двадцатки» просто. Главные претензии сводятся к тому, что помощь они оказывают не населению, а крупным компаниям, владельцы и топ-менеджеры которых просто «пилят» между собой казенные деньги — сообщения о наглых злоупотреблениях и коррупции частного сектора поступают в прессу с завидной регулярностью, но от этого ничего не меняется.

Американские журналисты признают, что публика настроена линчевать корпоративную элиту – неужто чем-то подобным рано или поздно кончится?

И, все же, протест - это еще не альтернатива. Массовое недовольство старым порядком не равнозначно массовой поддержке нового курса, который должен кто-то сформулировать. Между тем, интеллектуальная и политическая сторона нового левого движения, увы, драматически отстает от уровня его массовости и радикализма. Молодые люди, сражающиеся с полицией на улице, с готовностью уступают теоретическую работу и написание программ авторитетным интеллектуалам, таким как Уолден Белло, Сьюзан Джордж, или немногим уважаемым ими политикам — например, Грегору Гизи, Оскару Лафонтену, Оливье Безансено. Результаты этой творческой работы, однако, оставляют желать лучшего. В октябре 2008-го, когда на Евроазиатском народном Форуме в Пекине собралась почти вся элита «антиглобалистской» интеллигенции, итоговая декларация свелась к призывам гуманно обращаться с изгоняемыми из Европы гастарбайтерами - надо заплатить им за билет домой и дать «подъемные» деньги - и к рассуждениям о том, что банки, национализированные правительствами в ходе кризиса, должны предоставлять общественности и своим сотрудникам полную и добросовестную отчетность, а кредиты выдавать на экологические и социально-полезные цели. Кто и как реализует выполнение даже этих, весьма умеренных и очень позитивных рекомендаций, оставалось для авторов Пекинской декларации полной загадкой, а все более радикальные предложения они из проекта вымарывали, чтобы «не отпугивать средний класс». Хотя озлобленный средний класс сейчас нередко настроен куда радикальнее левых интеллектуалов.  

Грегор Гизи и Оскар Лафонтен, оба состоящие в одной и той же германской Левой партии, не смогли договориться между собой, выступая на антикризисных митингах, приуроченных в саммиту «Большой двадцатки». В Берлине Гизи говорил о национализации ряда банков и компаний, терпящих банкротство, а Лафонтен во Франкфурте всего лишь призвал отдать половину акций рабочим. Что будут делать рабочие с акциями обанкротившихся предприятий, оратор так и не успел объяснить — толпа начала свистеть и кидать в него разной гадостью.  

Пресса любит упрекать оппонентов существующего капиталистического порядка в том, что они не могут придти к единому мнению.

На самом деле, разброс мнений и дискуссии существуют в любом массовом движении, если только это движение демократическое. В этом плане современная «антиглобалистская» левая не отличается от своих исторических предшественников, будь то социал-демократия начала ХХ века или демократическое движение в Европе 1848-го, тоже разворачивавших и координировавших свою деятельность в международном масштабе. Главная слабость и основная проблема нового левого движения состоит в другом. Оно не может выработать четкую программу просто потому, что неспособно, оказывается, поставить вопрос о власти.  

Кто и каким образом осуществит необходимые перемены? Нынешние правящие элиты под давлением массового протеста? В таком случае все акции протеста, которыми отмечаются собрания международных элит - будь то саммит «двадцатки» в Англии или юбилей НАТО в Страсбурге – адресованы, прежде всего, тем, против кого они направлены. Власть имущие должны прозреть, задуматься, устыдиться или испугаться, после чего они непременно начнут проводить в жизнь программу улучшения мира, обеспечивающую решение экологических и социальных задач.  

Увы, пока это не очень получается. Вернее, риторика правительств действительно изменилась. Про экологию говорят, больше того, некоторые шаги, пусть и самые минимальные, делаются. Про социальные задачи сейчас тоже не упоминает только ленивый. Но на практике существующая система управления блокирует даже самые умеренные шаги.

Иными словами, менять надо не лозунги и не официально провозглашаемые ценности, а саму систему.

Но как раз это сделать труднее всего, и к этому верхи не готовы совершенно, даже несмотря на то, что кризис существующей системы для них самих очевиден не менее - а может быть, и более - чем для протестующих.  

Тем самым встает вопрос: как практически влиять на власть, или же, как бороться за власть. А, надо сказать, что и для интеллектуалов, пишущих программы, и для активистов, сражающихся на улицах, власть это что-то совершенно отвратительное и чуждое, от которого надо держаться подальше. И уж ни в коем случае не пытаться занять ее место, утратив нравственную чистоту.  

В реальной жизни такой подход обрекает и активистов, и идеологов на политический тупик, где они сейчас и находятся. Можно снова и снова повторять акции протеста. Можно делать их все более масштабными и массовыми, можно привлечь к своим действиям внимание средств массовой информации и даже симпатию подавляющего большинства общества. Но это не меняет политическую ситуацию в целом. Все остается по-старому. На следующий день после массовых волнений дворники убирают улицы, владельцы магазинов и банков восстанавливают разбитые витрины и оформляют получение денег по страховке, а чиновники и бизнесмены продолжают управлять текущими делами точно так же, как и накануне.  

Альтернатива становится общественно значимой с того момента, когда начинает опираться на политическую силу. Именно в этот момент критический взгляд на общество превращается в программу реформ, вокруг которой консолидируется соответствующий социальный блок. Исторические условия для перемен сейчас вполне созрели — общество нуждается не только в новых идеях, но и в практических преобразованиях. Однако никакие заклинания о революции не помогут там, где нет организованного действия.  

Для того чтобы стать полноценным политическим фактором и действительно внести свой вклад в улучшение и изменение мира, новому движению протеста нужно справиться не столько с противодействием властей или с негативным отношением средств массовой информации. Ему предстоит, в первую очередь, преодолеть собственную инерцию и предрассудки, изменить и реформировать самого себя, выдвинуть организаторов и лидеров, которые смогут решать задачи нового масштаба и уровня.  

Пока этого не произошло, движение продолжает переживать затянувшееся политическое детство, в лучшем случае — юность. Да, юность может быть красива и романтична. Но для того, чтобы реализовать себя, надо побыстрее достигнуть зрелости.