Николай Свербеев: «Человек на войне какой-то другой становится…»

С Николаем Петровичем Свербеевым мы дружим давно. Кавалер орденов Отечественной войны I и II степени, он избирался председателем сельсовета и председателем колхоза, был инструктором райкома КПСС, зав. отделом пропаганды, много лет работал главным государственным инспектором по закупкам сельхозпродукции, главным экономистом районного управления сельского хозяйства.

- Николай Петрович, вы как-то сказали: «Книг о войне написано много, но правду о ней так до сих пор никто и не сказал». Так какая же она – правда о войне?

- Это уж больно объемное понятие-то. Все гораздо проще.

- Проще с какой точки зрения?

- Более бестолково, что ли. В книгах все не всамделишное, надуманное.

- А как же писатели-фронтовики?

- У них больше человеческих отношений, меньше батальных сцен, чем у тех авторов, кто пороха не нюхал. Но все равно любое художественное произведение создается по законам жанра, а жизнь, тем более жизнь на войне, никаких законов не признает. Да, у фронтовиков война больше похожа на войну – у Константина Симонова, Юрия Бондарева…

- Виктора Астафьева…

- К Астафьеву у меня свое отношение. У нас в запасном полку условия были еще хуже, чем он описывает в романе «Прокляты и убиты», но мы воспринимали это как должное. Война, откуда быть изобилию-то? Да и как разрушенной стране накормить такую армию. У него просто фантазия работает. А правду – ее, наверное, и не написать.

- И все-таки, что такое война? Грязь, труд, работа, атаки, «ура»?

- Да как сказать. Для нас, танкистов, это был огромный труд. И огромное истязание. Мы вот как в сундук четыре человека сунуты. Снизу от аккумуляторов несет электролитом, от пушки – пороховыми газами. Бесконечный запах. И куда ни сунься, везде обо что-то да стукнешься. Пальцы отдавлены, на теле всюду синяки. Как свободная минутка выдастся, надо смотреть за ходовой частью, за электрооборудованием, а то и башню не развернуть. За всем надо смотреть. Большая. бесконечная работа. Уже до того утыркаешься, что ни о каком страхе не думаешь.

- Я почему спрашиваю? Для нынешнего компьютерного поколения война – игра, стрелялки. Убить компьютерного человечка – развлечение. А если тебя убьют, не страшно, у тебя ведь еще пять жизней. В крайнем случае, можно начать игру сначала. Смотришь сейчас, что делается на Украине – молодые ребята, почти дети, убивают с такой легкостью, как будто в игру играют.

- Нет, они воспитаны так. Весь Запад Украины – у них другие исторические, культурные, языковые традиции. И это все время подогревается и культивируется.

- Хорошо, обратимся к другому примеру. 93-й год, Москва, Останкино, стреляют. Мы, журналисты, прячемся от пуль в кустах, а рядом, как ни в чем не бывало, гуляют мужики с собачками, дамочки с детскими колясками. Для них это телевизор, они зрители, их не убьют. И убивали.

- Да простой человек не понимает и не соображает ничего. Эти-то, с Западной Украины, немного соображают. Но им вот внушили…

- А у вас на войне чувство страха, опасности постоянно было?

- Да все время. В танке, правда, оно пропадало. Там и некогда ни о чем думать, а кроме того, ты ничего не видишь. Просто ждешь, когда в тебя бухнет.

- А когда из боя выходили? Вы вышли, а другой экипаж не вышел…

- Ну так ведь уж… . Как-то притерпишься. Привыкаешь и к крови, и к смерти. Человек на войне какой-то другой (я не объясню) становится. Жалко тех, кто погиб. Но в то же время и сам ждешь. Я это не могу даже описать.

- Вы в каком году на фронт ушли?

- В 43-м. Еще и 17 лет не было. Попал в учебный полк в Марийской республике. Там было два лагеря – Кундыш и Сурок. Шутили еще: «Как посмотришь в котелок, виден Кундыш и Сурок». Но ведь тогда пайка – худая или хорошая – она солдату и доставалась.

- И после учебки вас направили…

- В Белоруссию, а 5-ю танковую армию. Но в городах мы не были. Так, где придется. Потом перешли на территорию Литвы под Шауляем. Вышли к Балтийскому морю в районе Паланги. Я первый раз в жизни море увидел. Там еще немецкие корабли стояли и нас обстреливали.

- Вас там и ранили?

- Ранили на границе Латвии и Литвы. Многих тогда повыбило, и мы были на переформировании. Меня направили в противотанковую батарею. Я ведь по военной-то специальности был артиллеристом. В ту ночь на посту стоял. И в 4 часа утра к нам подобралась немецкая разведка. Ночь была лунная, я почувствовал что-то неладное, забеспокоился. А тут уж мне немец, в кожаной куртке, в очках, кажется, пистолетом тычет. Сумел, подобрался. Ну, я в него выстрелил, другого штыком (стукнул, не стукнул – не знаю), третьего прикладом. Тут и в меня стали стрелять. В ноги, в живот. Приклад от карабина – в щенки. Может, он меня и спас. Я упал, еще какого-то солдатика собой накрыл, В это время наши разведчики подоспели, они, видать, за немцами по пятам шли. Но я этого уже ничего не помню. Пять пуль во мне сидело. Вот вся моя война и приключения.

- Потом домой?

- Нет, упросил оставить в армии. Определили в учебно-ремонтную танковую часть как ограниченно годного к военной службе. Еще три операции после этого перенес. Вот и дожил до сегодняшних дней. А если бы домой пришел – в голод и разруху, может, и умер бы.

- Много говорилось о вьетнамском, афганском, чеченском синдроме. У вас был какой-нибудь послевоенный синдром? Ощущения ненужности, обманутости?

- Об этом как-то не думалось тогда. Это сейчас начинают философствовать. Никакого синдрома. Мы совершенно по-другому мыслили. Что потопаешь, то и полопаешь.

- Вы ушли на фронт мальчишкой, а пришли…

- Да мальчишкой, не мальчишкой ушел, а уже год конюхом отработал, любое дело крестьянское мог делать. Я 8-й класс оканчивал в войну, в 42-м. И ходил в школу через день. Потому что работал. Один день корм на ферму вожу, на другой – в школу иду. Но учился хорошо.

- Из какой деревни на войну уходили, туда же и вернулись?

- Да.

- Вот вернулся – раненый, фронтовик, инвалид, грудь в орденах…

- А через дом говорят: «Наш совсем не вернулся». Никто с тобой особо не считался.

- …и никакой гражданской специальности не было.

- А крестьянская специальность всегда со мной. Пахать, косить я с 10 годов умел. Что скрывать, жили бедно, голодно, но тогда было будущее. Цель. Она позволяла терпеть и холод, и голод, и нужду. А сейчас, вроде, сыты, пьяны, нос в табаке, а будущего нет. Мы о Родине думали. Нынче же о своем кармане многие думают, о своем благополучии.

- Перед Днем Победы вы мне признавались, что часто листаете Книгу памяти, и это для вас самое главное чтение…

- Эта книга имеет для меня особую ценность, потому что многих знал лично. А потом по фамилиям-то узнаешь. Что вот был чей-то отец, брат. Я когда читаю, до того представляю всех этих людей. Какие они были хорошие! Вот из одной деревни, рядом с ним сидел за одной партой – Шурка Царев. Вот Петька Капралов, Гришка Васильков, Саша Смирнов, Ванька Смирнов, Ефремов Коля. Господи, никого не стало.

Беседовал Александр Калинин

Тверская область