«Наступит время, придут Минин и Пожарский…»
«Мои дорогие и неповторимые…» – это уже вторая книга автора, посвященная светлой памяти отца Василия Ермакова (1927-2007), старейшего, известнейшего петербургского священнослужителя, настоятеля скромного деревянного храма в честь преподобного Серафима Саровского, что на Серафимовском кладбище.
Болезнь
Я не знала, что болезнь есть, а батюшка знал уже.
Он говорил:
– Рак-то он у всех есть, но он сдерживается благодатью!
А однажды спросил у меня:
– Рассосется?..
И смотрит. А я как-то растерялась и ничего не сказала. И он ушел.
Надо было отвечать! Он как бы спрашивал человека – хочешь ты этого? Веришь, что Господь может это сотворить?..
Помню, пришел инженер с каким-то прибором, который якобы гасит электромагнитные волны. Ученые выяснили (а батюшка давно это говорил), что компьютер способствует возникновению (со временем) раковых заболеваний мозга, и вот ему на службе выдали такой прибор. Им всем там выдали. Инженер все это рассказал Юре, «охраннику».
Батюшка выслушал (причем, Юру, а не инженера):
– Пусть выбросит! – и пошел.
Отец Василий говорил:
– Он (рак) у всех есть, но благодатью сдерживается.
И еще:
– Запомните, у организма есть очень большие возможности! Нужно иметь волю, чтобы они включились.
Батюшка молился за онкобольных, и рак уходил. Таких случаев было много.
Ты мой дорогой!..
Я, когда пришла, мне казалось – к такому батюшке должны ходить прекрасные люди! А ведь это неправильно.
Я тогда людей, вообще-то, не любила. Думала: почему люди такие злые? Только все плохое делают… А потом увидела, что батюшка-то и берет таких к себе!
Есть ведь люди от природы хорошие, а есть измученные – измененные – неправильной жизнью своей, и неправильной жизнью предков. И вот приходит такой человек к батюшке, а тот берет его – «иди сюда!» Увидит, что человеку очень тяжело – «мой!»
Да еще – чем злее, тем лучше! Вообще дальше некуда? «Давай сюда!» И делает из него хорошего. И любит его потом больше! Так я поняла, во всяком случае...
А уж кого он очень любил действительно, это простецов. Вот придет такой какой-нибудь простой… Как он одного обласкал… Маленький мужичок. Видно, что чистый, доверчивый. Это же редкость теперь. Не знаю, откуда он такой взялся...
И батюшка – какая радость у него была, как он обнимал его:
– Ой, ты мой дорогой! Ты мой хороший!..
Что-то произошло
Стоит и плачет. Пьяный. Крестится и плачет. (У нашего Серафимовского храма). Лицо почти детское. Тоненькое. А какое красивое!.. Ангельское!
Я говорю:
– Ты как здесь оказался?
– Не знаю…
Оказывается, парень служит в Чечне. Командир взвода, кажется. (Сейчас в отпуске). Рассказывает: он шел впереди, и вдруг – фугас… Оборачивается – никого, все погибли… Он один живой… Вот, дали отпуск. А он детдомовец, куда ехать?
Как сюда попал – сам не знает. Говорит – снова поеду в Чечню! А лицо – ангельское!..
Тут из храма выходит крестный ход с плащаницей Божьей Матери. (Это всенощная на Успение была). Появляется батюшка… Хоп! – сразу на нас посмотрел. Значит, «слышал» наш разговор еще там, в храме.
Парень пошел, и, непонятно как – ведь это почти невозможно, – оказался рядом с батюшкой, и весь крестный ход (!) прошел рядом с ним до конца. Потом батюшка – в храм, а тот остался на улице.
Я подошла и вижу – он трезвый… И молчит. Было понятно – что-то произошло и уже говорить не надо…
«Дедок»
В те годы американцы вообще чувствовали себя здесь хозяевами… И вот как-то заходит группа этих «новых хозяев жизни» в Серафимовский храм. Громкие, развязные. Один из них увидел отца Василия… Ну, что – типичный русский дедок стоит, с бородой. Простенький такой.
Американец хлоп отца Василия по плечу… Дескать, – ну что, дед?! Все нормально!
Народ замер… (А мужик очень крупный, лет под пятьдесят).
Рука на плече… Батюшка накрыл ее своей и сжал пальцы…
Здоровяк изогнулся:
– А-а-а!.. А-а-а-а!!
А отец Василий равнодушно отпустил его и отвернулся к народу.
– Ну что, Танька?
– Ой, батюшка…
Причастие
Батюшка очень страдал, видя отношение сегодняшнее к таинствам. Когда случалось ездить по России, он смотрел, как люди молятся, как все совершается, и говорил:
– Некого мне вам показать! Я – последний! Вы слушайте меня, пока я жив… Так надо делать! Так меня учили дореволюционные, старые священники! Нельзя причащаться, когда вам охота!
И еще:
– Это встреча – с Богом!.. А вы не понимаете, что такое Бог!
Я невольно вспоминаю – крепкий усач лет шестидесяти, за рулем машины (сигарета в зубах) весело рассказывает:
– Они мне говорят: «Мы тоже в церковь ходим». А я им говорю: «Да, что вы ходите! Вы ходите, как бараны! Нет, чтобы там причаститься… туда-сюда!..»
А вот другой – лирический философ, певчий церковного хора, объясняет:
– Я причащаюсь. Ведь там же кагорчик. Приятно…
Попробовали бы они у отца Василия причаститься. А ведь таких великое множество подходит к Чаше каждый день в наших храмах!
Поэтому батюшка так страдал.
Он говорил:
– Россия будет наказана за такое отношение к причастию!
Одна наша, серафимовская, поделилась:
– Пусть отец Василий меня не допустит, я не переживаю. Это для моей же пользы! Главное – я точно знаю, что я не причащусь в осуждение. Это ведь самое главное, правда?
Раз было – подхожу к батюшке (на исповеди) – он меня рукой отстраняет… Я – второй раз, третий – он меня отстраняет.
Римма Сергеевна:
– Батюшка, так она же готова.
А он меня не замечает!.. А смысл в том, что я часто в то время причащалась. Меня в Почаеве благословили (я тогда у всех спрашивала). И привыкла! Привыкла причащаться! Иду машинально. А батюшка-то видит мое внутреннее состояние.
Он говорил:
– Что это тебе - таблетка, что ли?
Христианка
Батюшка очень любил слово – христианка.
Он говорил:
– Сшейте для храма специальную одежду – юбочка, кофточка, шарфик… Тогда все скажут – это христианка!.. Вот такую женщину я люблю! Вот такая женщина очень многое может!
Батюшка повторял:
– Очень многое в семье зависит от женщины!
Он никогда не сказал – от мужчины… От женщины.
Батюшкины слова:
«Не орите – за вами стоят инфаркт и инсульт!»
И еще:
«Не кричите, и никакая сила вражия вас не одолеет!»
Отец Василий говорит
Записано Т. А.
…Место под солнцем – это дар Божий. Нельзя превращать жизнь в самость, самоуверенность. Нужно всегда помнить, что мы ходим под Богом.
…Кто не умеет спасаться подвигами, тот спасается скорбями.
…Или всей душой идти за Богом, или всем телом
отходить от Него.
Как мне вас жалко…
Сейчас надо молиться, чтобы просто дойти до дома.
о. Василий Ермаков
Стою босиком на траве, на своей горке, и смотрю на раскинувшуюся передо мной деревню… Воробьи снуют в жимолости, пасется коза, звенят кузнечики, где-то заворочался летний гром…
Вдруг слышу – сквозь яблони, с другой стороны, за забором – отборный мат какой-то опустившейся бабы… Собака залаяла и отошла, замолчала. Смотрит недоуменно.
Подхожу к калитке, вижу – удаляются… Мать. (Приличная женщина). Дочь – лет двадцати, стройная, хорошо одетая. (Трезвая). И маленькая, нарядная девочка с ними.
Оказывается, ругалась трехэтажным матом вот эта симпатичная юная женщина. При матери и при дочери! А голос, как у простуженного старого матроса…
Ничего не поделаешь, это теперь наша жизнь! Что, например, каждый день нам показывают в «черном ящике»? (Так батюшка называл телевизор).
Молодой парень убил бабушку и мать, снял у них кольца и серьги, тела сложил на балконе, а сам со своей подружкой стал отмечать в этой квартире Новый год.
Заголовки газет:
«Убил из лука сестру и мать», «Подросток задушил свою бабушку из-за тысячи рублей».
«Черный ящик»:
Двое подростков в сумерках убивали молотками пенсионеров, женщин и детей – просто так. Из интереса.
Школьники нанесли своему учителю 70 ножевых ранений, потом обложили его бумагой и подожгли. Другого педагога ученики зарезали из-за трехсот рублей.
Все чаще в новостях появляются сюжеты про людоедов. Как правило, это молодые люди…
Пьяный подросток жестоко убил ночью во сне семью своих соседей. А зачем убил, он и сам не знает…
Между тем, слово «нравственность» не звучит по телевидению и радио (да и в школах) уже лет двадцать. Боятся. Видимо, кто-то очень важный строжайше запретил нам произносить это слово в нашей стране. Иначе не объяснить!
И только от отца Василия я без конца слышал – об «этом страхе, наведенном нашими детьми», о безнравственности нашего времени…
Как-то раз он сказал:
– Вы еще увидите, они вам еще покажут!
А потом добавил:
– Как мне вас жалко.
Батюшка говорит
Записано Т. А.
… Если бы меня слушали, никто бы не плакал.
… У нас есть все, чтобы прожить без греха.
... Быть мощными, яркими, умными!
«Наш голодранец»
– Вот пишет мне наш голодранец… – и батюшка начинает рассказывать о том, как плохо обстоят дела с причастием на Западе.
– На исповедь идут к «Отче наш», идут покуривши, покушавши…
«Наш голодранец» – это отец Георгий (Тиммер). Золотоволосый, худенький, очень улыбчивый. Голландец по национальности, он пришел в православие через изучение русского языка, а затем и культуры.
Описывая встречу с батюшкой, отец Георгий говорит, что он испытал тогда одновременно – чувство «теплого одеяла» и чувство «духовного рентгена». Потом были годы «телефонного духовничества».
Интересно, что в это время батюшка избавил его от некоторых реальных опасностей. Будущий отец Георгий пытался тогда помогать мрачным преступникам и всяким неопределенным личностям. (Ходил в голландский народ).
Потом была духовная семинария и священническое служение вместе с отцом Василием в серафимовском храме. Теперь же он – священник брюссельской епархии. У него русская жена. Девушка из серафимовского хора. А сам отец Георгий очень напоминает молодого Винсента Ван Гога. Те же золотые волосы и рыжеватая борода. Только взгляд не напряженный, а веселый христианским весельем. Пьяный небесным вином…
– Там у него церковь – пять на пять, приход тоже малюсенький. Конечно, ему очень трудно, – рассказывает знакомая.
Прошлым летом я встретил отца Георгия возле серафимовского храма. Улыбается и светится рыжей бородой в закатном солнце. Вокруг разноцветные платочки. Русская жена беседует с кем-то, дети бегают…
А к нему все подходят и подходят… Еще и еще… Подбегают… «Наш голодранец»!
Я десять лет стоял на дороге и ждал
Раньше я ездил к отцу Иоанну (Крестьянкину), в Печоры.
Раз он мне говорит:
– Ну что ты ко мне ездишь? Есть там у вас батюшка, у него найдешь все то же, что и здесь!
Так я начал ходить к отцу Василию. А потом я от него ушел. На десять лет… Батюшка меня не благословил бизнесом заниматься, а я все равно – мне никак было! Ну, я и ушел… Потом стал близок очень к криминалу.
Одно могу сказать – я десять лет умирал! Помрачение духовное, уныние беспросветное. Умирающее тело и душа.
А однажды мне попалась книжка «Письма архимандрита Иоанна (Крестьянкина)». Открываю наугад, читаю: «Скорби – это цветы на дороге нашей жизни»… Ну как так!! Скорби – это цветы?!
Поехал в Печоры, положил руку на гроб к батюшке Иоанну (Крестьянкину), и меня сразу – молния в голову – беги к отцу Василию! Кайся!
Я побежал. Сразу же, из Печор.
Стою в домике. Толпа. Он идет, как крейсер…
– Тебе венчаться, тебе дом покупать, тебе переезжать!
Решаются судьбы человеческие в один миг! Мимо меня проходит. Не узнает. А я:
– Батюшка, я – Гена Глушков! Батюшка, я – Гена Глушков!
Не замечает... Прошел по коридору, к себе в комнату, и у самой двери разворачивается:
– Да знаю я, что ты Гена Глушков!
***
Потом, уже в храме, он меня смирял!..
– Вот, видите этого человека?.. Гена Глушков. Он меня предал! Я десять лет стоял на дороге и ждал, а он, как Иуда, предал меня и ушел!
Я стою – ни жив, ни мертв. Все на меня смотрят...
Два дня я ходил за батюшкой хвостом, потом он говорит:
– Ну, пошли исповедоваться…
С тех пор я живу.
Из проповедей отца Василия
…Я с радостью к вам бегу, а не прихожу…
…Мне стало горько, мне стало грустно, мне стало очень больно за то, что мы беспечно относимся к своим прямым обязанностям, что мы далеки от вас, что мы вас не понимаем, что мы превратились в требоисполнителей. А так бы сесть, так бы потолковать – обговорить все стороны души!
У каждого в копилке есть какие-то, особенно близкие ему, батюшкины фразы. Инна мне подарила такую:
…Молитесь, и все вокруг вас будет исправляться.
Образец во всем
Батюшка это был образец во всем! Таких единицы.
Он, например, говорил:
– Я человек. Я хочу полежать. Я не хочу молиться, не хочу идти на службу, но я говорю себе – я не имею права! Вот басни ходят обо мне, что я в детстве был чуть ли не как Серафим Саровский, что я, как Сергий Радонежский в утробе матери… Ничего подобного! В десять лет, я помню, отец меня заставлял молиться. А я смотрел в окно, где мальчишки гоняли в лапту, и думал – вот, скорей бы мне туда удрать! Я говорю, как есть. И если бы не плен и не лагерь, то я не знаю, что бы было… Там я вспомнил все отцовское, что в меня – вбивалось!.. Он и наказывал, всякое бывало. Очень строгий был.
Отец Василий говорил:
– Я верю в человеческую волю!
И еще он говорил, что волю надо проявлять. Ты ее проявляй! Может быть, ты не туда – Господь тебя поправит. Но не сиди, не лежи. Не будь амебой! Под лежачий камень вода не течет.
Он говорил: если человек волю проявляет, то я подкорректирую. У него есть сила воли, он – раз! – пошел, а стрелочник что делает? Чик – и поезд пошел куда надо!
Поэтому батюшка и любил сильных людей… Проявлять волю, плюс – рассуждать!
Связь
Как– то после тяжелой болезни – очень тяжело болел! – (это был девяносто-какой-то год) , он вернулся побледневшим, ослабленным… Но ничего, привезли… Сидим в домике, такие радостные! Батюшка вернулся!
Марина говорит:
– Батюшка, вы чуть не умерли, а как же мы? Вы о нас-то подумайте!
Отец Василий:
– А вы наладьте связь со мной, и там, когда я уйду, я буду ближе к Богу – значит, и вы будете!
Батюшка говорил еще так: «Ребята, я подпитываю вас, а вы меня. Вы мне помогаете. Меня бы давно уже размазали по стенке».
Это моя епархия
А матушка отца Василия, Людмила, в юности поехала с тремя подругами к отцу Серафиму Вырицкому. Ее подруг он благословил в монастырь, а ей сказал:
– Хорошие матушки тоже нужны!
У такого священника, как отец Василий, «тыл» просто не мог быть плохим!.. А все три ее подруги стали игуменьями…
Как батюшка начинал молебен?
– Игуменью Георгию во Христе с сестрами, игуменью Софию во Христе с сестрами, игуменью Варвару во Христе с сестрами…
Бывает иногда, что матушки на приходах пытаются руководить, и получаются разные нестроения. Но матушку Людмилу на Серафимовском никто не видел.
Отец Василий говорил:
– Здесь я перед Богом отвечаю. Это моя епархия!
***
А теперь вот, после смерти, они оба в этой батюшкиной епархии. Две могилки рядом, два совершенно одинаковых креста на фоне серафимовского храма…
Отец Василий о России
– Наступит время, придут Минин и Пожарский…
– Батюшка, разве это возможно сейчас?
– Погоди, погоди… Увидишь!
– Россия начнет возрождаться с Кронштадта.
(А Кронштадт уже восстанавливается).
Через человеческое тепло
Утро. Кот спит на теплой печке, которую топили вечером. Перед его носом бутыли молодого вина из терновника и вишни. Они бурлят ритмично, как будто кто-то очень небольшой (размером с кота) храпит во сне.
Я сижу с другой стороны печки – прогреваю спину волнами сухого глиняного тепла и смотрю в окно – туда, где травы в инее, и думаю о Рембрандте и его учениках… О Рубенсе и его учениках… О Брейгеле и его учениках…
Никаких тебе академий и назначенных преподавателей – жили ученики в мастерской у великого художника (к которому они сами пришли) и постепенно становились, по сути дела, ближайшими родственниками. Всю жизнь потом ты оглядывался и мысленно собеседовал с мастером… С его тенью.
Только так – из рук в руки – можно передать подлинное знание! «Из полы в полу». Через человеческое тепло. Не потому ли и отец Василий сетовал, что мало кто из молодых священников приходит сейчас к старикам учиться?.. Он говорил:
– Они стремятся к книжности…
И еще:
– А я бы им сказал: горе имейте сердца!
Дай душу
Когда меня звали петь в какой-нибудь другой храм, батюшка всегда отпускал.
Я говорю:
– Батюшка, у нас ведь тоже праздник…
А он:
– Вов, зовут – надо идти. Покажи силу православия. Дай душу!
Я так понимаю – надо показать, как мы поем. По-нашему, по-серафимовски, выкладываясь полностью.
Отец Василий часто выходил на клирос перед службой и говорил:
– Ребята, дайте душу!
Или:
– Дайте ноту!
Что означало, я думаю, то же самое – некое духовное напряжение. У батюшки была поговорка: если настоятель не любит хор, службы никогда не будет.
И поэтому он перед Литургией выходил на клирос – проверить общее состояние хора, «подтянуть» всех. А если на службе у нас что-то получалось, батюшка выглядывал из алтаря и посылал воздушный поцелуй.
В дверку так приглянет:
– Ну, ребята дали! Я чуть не завалился перед престолом!
***
На клиросе много было народу. Все – духовные чада отца Василия. Клирос был – одно целое. Сердце храма… Все были верующие, все исповедовались батюшке. И жили одной жизнью, и никого чужих у нас не приживалось. Они видели, что ребята какие-то как юродивые, и понимали, в конце концов, что они не у места…
Мой стиль
Пришел я как-то в длинном свитере. Ну, вроде так удобней, по-простому… И зашли мы петь «Сподоби Господи» в алтарь. Я смотрю, батюшка так хитро поглядывает, локтем так толкает– толкает… А потом – раз! – свитер до колен натянул… Ну, я понял, что нехорошо, посмеивается батюшка над одежкой… Значит надо сменить на нормальную.
Вообще, он почти никогда впрямую не проповедовал. Дескать, положено так-то и так-то…
Я как-то спросил:
– Батюшка, а почему вы прямо не скажете - что надо делать?
Он улыбнулся:
– Это не мой стиль!
Соколиный взгляд
Когда праздник, застолье, батюшка давал повеселиться, но в то же время «сканировал» взглядом. Ешь и чувствуешь – раз… соколиный взгляд скользнул по тебе… Ага… Тебя просканировали… При нем никто никогда не перебирал. А если батюшка уходил, тогда мог начаться крен какой-то. Он всех держал своей молитвой…
Хорошее
Как-то в конце трапезы батюшка вдруг начал говорить о каждом из нас, из клиросных, – что его ждет… о его жизни, о личных качествах… И даже слезы у меня навернулись на глаза. Потому что батюшка видел в нас, и вообще в людях, такое хорошее…
Отец Василий говорит
Из записей Т. А.
…Будем молиться – с нами ничего не случится.
…Где-то не домолился, где-то чего-то не досмотрел… Телевизор!.. Не очищаемся от мысленной грязи, а ребята поднебесные не дремлют – сразу подсылают.
…Быть очень внимательными!
Лестница
Поднимаемся с батюшкой по лестнице. Он идет в тяжелом зимнем пальто с каракулевым воротником, уставший, а идти еще далеко. Он идет медленно, неуклонно, – видно, что ему тяжело, но он никогда не пожалуется. Никогда не возмутится и не начнет говорить о своих болезнях, наоборот – рядом с ним всегда было весело.
Так батюшка нас учил выдержке и терпению – своим примером. А для меня это еще – пример силы воли и вообще образ того, как надо жить.
Помню, в проповеди как-то – а дело было летом, в жару – он говорил об одежде для храма, и сказал:
– Вот, солдату бывает тяжело и жарко в военной форме, пот течет, но он терпит – так положено! Служба!
Дедушка и мама
Мама и дедушка Ангелины были репрессированы в советское время. В документах о реабилитации мамы были два фото, свидетельствующие о чем-то страшном, что ей пришлось пережить… Оба погибли в лагере, но как – никто не знал.
Это всегда очень волновало Ангелину. Можно было бы спросить у батюшки, но она почему-то не решалась… И вот – родительская суббота. Проповедь… Отец Василий говорит об усопших. В какой-то момент он остановился и, глядя на Ангелину, негромко сказал:
– А дедушку и маму расстреляли…
Лайнер
Этот образ не мой. Откуда я его взял, не помню. Но он очень точный.
Большой человек в нашей жизни проходит мимо, совсем рядом, как огромный океанский лайнер – в темноте, с потушенными огнями. И мы не представляем до конца его масштабов.
Так и отец Василий. Кто-то успел рассмотреть носовую часть, кто-то – шлюпку на борту, кто-то – иллюминатор, кто-то огонек наверху, на второй палубе, и в его свете две фигуры…
Новые и новые детали описывают люди, которые лучше меня разглядели этот корабль… Становится известно, что батюшка по ночам принимал звонки из Европы, Америки, Австралии, Израиля… что он почти не спал, и ходил через невыносимую боль в ступнях – поэтому так часто опирался ручками на нас… что по его молитвам совершались удивительные чудеса исцеления, и многие другие…
Но весь этот лайнер целиком никто из нас, я думаю, не видит. Слишком огромны его размеры, и слишком близко к нему мы пока…
Из проповедей отца Василия
Записано Т. А.
...Ничего не бояться – я иду к Богу!
…Быть хорошими и чистыми.
…Мои дорогие и неповторимые…
Материалы по теме:
Чехия: к альянсу оппозиции против либерально-демократического авторитаризма?
Россия и Бразилия в парадигме стратегического партнерства
«Серая зона» Катыни, Холокост и польский коллаборационизм
История и политика в современных российско-польских отношениях