«Я пришел и ухожу - один…»

Фигура Юрия Кузнецова, чем дальше, тем больше предстаёт как личность огромной, если не исполинской величины, которая в своё русское сознание вместила вселенскую историю.
Его внутреннее развитие, восприятие мира настолько очевидны в его творчестве, в его стихах, что для него казалось мелким высказывать суждения внутри одной идеологии. Трудно представить Кузнецова, который опустился бы до участия в политической дискуссии.
Он поднялся в своем видении мира так высоко, что своим пульсирующим внутренним «я» воспринимал крупные мазки человеческой истории, прежде всего, в её философской сути. Он был человеком, которому свойственно сопрягать личную историю своей жизни, как творения Божьего, с жизнью всего человечества.
Как-то Кузнецов метко подметил, что «западный человек, отторгая Бога, извергает из себя своё "эго"». «Эго», которое обедняется по мере того, как утрачивается его связь с Творцом. Как он прав! Сознание человека, отринувшего Творца, перестаёт отражать красоту Богоданного мира, и именно тогда рождается «чёрный квадрат» Малевича.
Именно вселенский масштаб – вот что в творчестве Кузнецова поражает более всего. А еще - катастрофичность его сознания. Как все русские умы, он глубоко задумывался над тем, что Господь замыслил для России, и какова её судьба.
Бердяев как-то сказал: «Мы, русские, либо апокалиптики, либо нигилисты». Кузнецов, скорее, относился к первым, потому что нигилизма-то как раз в нем не было. Напротив - пламенное, внутренне горящее отношение к окружающему миру, к тому, что на его глазах совершается. А совершалось, по его убеждению, полное обессмысливание великой миссии человека на земле. И он сам ищет смысл своей жизни, и жизни окружающих его людей. И чем больше его читаешь, тем больше понимаешь, что, как и во все времена, человек при жизни не успевает получить должного признания, должного внимания, и только, когда он уходит, ощущаешь, какая величина была рядом. Поэтому наследие такого крупного художника, как Юрий Кузнецов, безусловно, достойно изучения и осмысления.
У поэта Кузнецова даже гражданская лирика носит какой-то вселенский характер. Особенно ярко это проявилось в его драматическом восприятии извечной дилеммы «Россия – Европа» как явления мировой истории и культуры, которую не обошли вниманием крупные мыслители прошлого века. Это дилемма встаёт перед нами на каждом переломе эпох, когда мы должны осмыслить, что есть мир, куда он идёт? И что есть мы – часть этого мира, какова наша судьба?
Мой опыт общения с интеллектуалами Запада показывает, что эти великие вопросы, в основном, до сих пор задаются в России. Задаются даже самыми простыми и необразованными, живущими в убожестве, героями повестей Распутина. Юрий Кузнецов даёт потрясающие по своей силе ответы на эту дилемму. Вслед за Кожиновым, он обращает внимание на отсутствие внутреннего универсализма и обыкновенный пошлый эгоцентризм столпов Возрождения. Его известное стихотворение, посвященное сентенциям Франческо Петрарки о «скифских рожах», «наводнивших родной город» и, так сказать, «отравляющих взор» - мощный поэтический текст! Он пишет о том, как Петрарка, в образе итальянских солдат, попал на Воронежский фронт, и как эти итальянцы, устремившиеся за химерой великих завоеваний, «глодали жесткие стебли» и просили милостыню, как он – Петрарка - «узнал эти скифские лица», слишком поздно, но узнал, «но об этом –довольно!».
Этим «довольно», совершенно в ином смысле, чем в письме Петрарки, очень многое сказано. «Довольно» – потому что для русского ума слишком мелко заниматься пошлым подсчитыванием – кто кому должен, кто кого больше обидел...
И, конечно, Юрий Кузнецов будет для нас всегда оставаться примером истинного гражданина своего Отечества. В этих, порой мелких, яростных, истеричных спорах о судьбе и месте России его глас - глас подлинного русского интеллигента.
Хотя, к сожалению, у нас интеллигентами принято сегодня все больше называть скептиков, вечно ненавидящих и презирающих страну, отщепенцев, как писал Струве, от собственного государства и его интересов.
Для Юрия Кузнецова даже понятие государства - это слишком преходящая форма. В этом он где-то схож с А.С. Хомяковым, который считал, что местность не имеет значения, ибо она только временно существует для «прославления имени Божьего». То есть, национальная история настолько вписана в универсальную, что она имеет преходящее значение и приобретает великий смысл, если только воплощает в себе вселенское историческое задание, то есть, если универсальное воплощается в национальном. У Юрия Кузнецова универсальное и воплощалось в национальном, и в этом его недосягаемая высота для наших патриотов и «потреотов», как пишут в Интернет-сообществе, потому что есть теперь и такие.
Из поэзии Юрия Кузнецова
Стояние
На горе церквушка застоялась
На крови, на жертвенном огне.
На болоте цапля замечталась
В самой точке на одной ноге.
Цапля ничего не понимает,
Полетает, снова прилетит.
Только одну ногу поменяет,
Ногу поменяет – и стоит.
Всё стоит в знак вечного покоя…
Столпник перед Господом стоит.
Древо жизни умирает стоя,
Но стоит и мне стоять велит.
Призыв
Туман остался от России
Да грай вороний от Москвы
Еще покамест мы живые,
Но мы последние, увы.
Шагнули в бездну мы с порога
И очутились на войне.
И услыхали голос Бога:
Ко мне, последние, ко мне!
***
Поманила молодость и скрылась.
Ночь прозрачна, дума тяжела
И звезда на запад закатилась,
Даль через дорогу пролегла.
Не шумите, редкие деревья
Ни на этом свете, ни на том.
Не горите, млечные кочевья
И мосты между добром и злом.
Через дом прошла разрыв-дорога,
Купол неба треснул до земли
На распутье я не вижу Бога.
Славу или пыль метет вдали?
Что хочу от сущего пространства?
Что стою среди его теснин?
Все равно на свете не остаться,
Я пришел и ухожу - один.
Прошумели редкие деревья
И на этом свете и на том.
Догорели млечные кочевья
И мосты между добром и злом.
Последняя ночь
Я погиб, хотя еще не умер,
Мне приснились сны моих врагов.
Я увидел их и обезумел
В ночь перед скончанием веков.
Верно, мне позволил Бог увидеть,
Как умеют предавать свои,
Как чужие могут ненавидеть
В ночь перед сожжением любви.
Жизнь прошла, но я еще не умер,
Слава – дым или мара на пути.
Я увидел дым и обезумел:
Мне его не удержать в горсти.
Я увидел сны врагов природы,
А не только сны моих врагов.
Мне приснилась ненависть свободы
В ночь перед скончанием веков.
Я услышал, как шумят чужие,
А не только говорят свои.
Я услышал, как молчит Россия
В ночь перед сожжением любви.
Вон уже пылает хата с краю
Вон бегут все крысы бытия!
Я погиб, хотя за край хватаю:
Господи, а Родина моя!