Сладкий зов антимира

Многолетний опыт музыковеда, работника вуза, воспитателя многих поколений художественной молодёжи, заставляет обращаться к животрепещущим проблемам нашего социума, размышляя о судьбах человеческих обществ, в которых никак не востребован опыт культуры – отечественной и мировой, что, безусловно, губительно для человека.

       Написано мной 20 лет назад, но слова эти читаются сегодня, как в достаточной мере, обыденное свидетельство нашей современности, навидавшейся такого, что описанные в статье 1999 года дикости и рок-гадости представляются невинными шалостями. Сегодня молодёжь 90-х – сорокалетние родители современных двадцатилетних. Выросло поколение, вышедшее в жизнь в эпоху повсеместно возрастающих гонений на нравственность – чего не было при их отцах, жителях «страны победившего атеизма».

Теперь же, как писал в 2003 году о. Рафаил, «вера разрешена, а нравственность уничтожается. Ворота тюрьмы распахнулись, но узники оказались на территории публичного дома; даже в тюрьме была своя нравственность, несмотря на весь ужас и бесправие. А здесь слово «нравственность» звучит как пережиток, антипод свободы, который надо уничтожить».

[2, с.97].

      Увы, это – «общее место». Но как все это отражается на консерватории (от слова «консервация» [традиции])? Само присутствие в ней вроде бы предполагает некую элитную форму существования. Однако, «тление» нашего общества не может не затронуть всех этажей общественного «дома». В консерватории – одно, а в мире – другое, и ох как трудно молодым было определяться в новоявленной «бессовестной» жизни! Об этом – моя статья [3], где предлагается использовать универсальные законы музыкального искусства, оснащая подопечных реальным знанием жизненных процессов в соответствии с универсалиями бытия – на что, в высшей степени, способна «мудрость от музыки» – «музыкософия».

          Да, десятилетия «победившего либерализма» обернулись (и ещё обернутся) невероятными потерями человеческого «капитала». Сегодня в аудиториях вузов сидят жертвы вседозволенности и равнодушия, отравленные массовыми сценами насилия и циническими откровениями постмодерна.

Увы, имея долгий опыт работы с мышлением и сознанием молодых музыкантов, я вынуждена констатировать очевидное разделение аудитории по степени приверженности к технотронному образу жизни. Гаджеты – теперь обязательная и необходимая часть нашей повседневности, не о них, как «неизбежном зле», речь. Речь о типе мышления, которое уже не находится в досягаемости универсума музыки – «наиболее полной и совершенной жизни Абсолюта» [4, с.479], хотя где же, как не в стенах консерватории тому быть? Признаться, никогда не было сложно – по типу мышления, речи, умению включаться в диалог и способам его вести – опознать музыканта, даже в рудиментарном виде когда-то бывшего ученика детской музыкальной школы. Многоканальное мышление, сформированное многолетним общением с музыкальными текстами и музыкальными инструментами, в идеале обеспечивает музыканту-практику способность легко преодолевать материалистический барьер обыденного сознания, устремляясь в поле сакральных смыслов. Особо подчеркну: речь идёт не о предпочтении тех или иных идеологических моделей, а именно о типе мышления, способного к смыслопостижению в принципе (при недостаточной развитости интеллектуального начала – порой совершенно интуитивно). Сильная сторона музыкально оформленного сознания – его гибкость, универсальность, интуитивная точность.

      Все эти качества напрочь исчезают из «воспитанного» компьютером сознания, с детства – вместе с органической цельностью – утратившего естественную человеческую потребность во всём искать смысл, привыкшего к демонстративной фрагментарности постмодерновых «экзерсисов», в принципе отменяющих и смысл, и самое логику жизни.

Разрушенное «клиповое» сознание не даёт себе труда (да и не считает нужным) вникать в глубинную сущность законов природно-космического и человеческого бытия, и в то, как они выражаются в музыке (особенно когда речь идет о фундаментальных концепциях национальной истории и культуры).

«Не помещаясь» в него, эта сущность его крайне травмирует и раздражает. Неизбежно возникающий внутренний бунт компенсируется ненормативными выпадами в сторону «раздражителя», получающего наименование «бред» (не признавать же себя вопиющим роботоподобным невежей!). Так узаконивается всё, где человеческая подлинность, глубина трагедии, боль, страдание, – не существует. Не существует, например, кровавых путей нашей истории, запечатлённых в неопровержимых законах творений отечественных гениев (ибо и сами законы – «бред»). Не существует возможности и способности сей «бред» всерьез переживать и выражать (стало быть, и творец, гений – есть фикция, «бред»). И т.п., и т.д… Война объявлена смыслам, логике, памяти и, как таковой, человеческой цельности, целостности. «Два главных…метафизических врага постмодерна, – пишет В.П. Семенко, – традиционная классическая культура, как таковая со всеми её ”формами” (а также содержанием) и история» [цит. по: 5, с.235]…

       Но как же быть тогда с курсом истории музыки, да ещё отечественной?

Экзамен. Здесь «правила игры» выполняются с механичекой точностью: механически заучивается «нужный» текст (предпочтительнее – текст экзаменатора), механическим потоком озвучивается от первого до последнего слова в обмен на «механическую» пятёрку… Комментарий психолога: «механически заучивать, не улавливая внутренней логики материала» высокому интеллекту претит. «Это легко делать, когда не вникаешь в суть, скользишь по поверхности…» [5, с.239].

         «Смысл есть всегда», – утверждает человеческая культура. В данном случае смысл – в полном обессмысливании такого обучения в таких курсах, в отличие от обучения постмодерновым музыкальным «премудростям», к чему естественно и тяготеет описанный тип. И на здоровье! Но…

          Ещё пример. В вуз поступает мальчик, хороший – интеллигентный, воспитанный, умненький. Смущается, краснеет. Часами работает в библиотеке, примерно учится, ярко выступает на семинарах. В соответствии с новыми политическими тенденциями его выдвигают в ранг «студенческой номенклатуры», посылают на ответственные семинары, молодёжные съезды; он становится «властью»… Упоённый своим «законным правом», он осуществляет свою «свободу воли» в качестве активного борца с искомым «раздражителем», в случаях публичных выступлений избирая путь откровенного и циничного глумления. Способ – изобретение немыслимых комбинаций ахинеи в жанре «интеллектуального бреда», а цель бреда – развенчание. Ну да, «если хочешь прославиться и оградить себя от критики неким магическим кругом, надо сделать что-нибудь как можно более мерзопакостное, но при этом назвать это современным или актуальным…» [5, с.264] – каковой и предъявлялась, надо понимать, «независимая» от «отстоя» позиция оратора («отстоем» были Рахманинов и Шостакович, сравнению их творчества и посвящалось выступление нашего героя). Правда, к чести многочисленной студенческой аудитории, она не оценила блеска хитромудрых «интеллектуальных» выкрутасов. Не поняли. И – устыдились…

       Экзамен. Элементарно слабый ответ. Незнание и непонимание великих творений ХХ века. Ставлю «хорошо» – за прежние заслуги. Сидит полчаса, вымогает «отлично», категорически непреклонен в своей «правоте». Несмотря на все доводы сути, получает своё, и, нисколько не смущённый, победительно отбывает.

        «Доброта вредит нераскаянному человеку», – цитирует свт. Паисия Святогорца современный психолог, комментируя: нераскаянный человек – уверенный в своей правоте хам» [5, с.230].

         Слава Богу, эпатажи безнравственности немногочисленны.

Чувства вины и стыда – признаки здоровья души – ещё не вовсе покинули наши стены. Хотя и висит на них бочонок для сбора «свободных мнений» студентов о своих наставниках (в основном позорных пасквилей), которые в анонимном виде далее вручаются «обвиняемому» – вероятно, с единственной понятной целью. Потому что благие цели достигаются иначе…

     Ювенальная юстиция (добрая старая «продразвёрстка», отбирающая накопленные творческим трудом солидные дивиденды, лишающая жизненных сил, что в святом служении учительства равносильно «ножу в спину»), санкционированное «сверху» шельмование учителей – заплечно, заглазно, трусливо: воспитательная концепция «антимира» работает в полном согласии с основными требованиями постмодерна – разрушить традиционную иерархию поколений, предав забвению основы жизни и культуры, не допустить воспроизводства и сохранения нормального человеческого вида «суперкреативными» стараниями «человекособак». «Забыли!»: в древние времена «за злословие отца предписывалась страшная кара (“смертию да умрет”)» [5,с.225], о чем лучше прочесть в Евангелии. Но притча о блудном сыне для постмодерна, очевидно, такой же «отстой», как и все прочие духовные ценности…

     Здесь – множественный комплекс воспитательных проблем. С одной стороны, представители гебоидного поведения (с точки зрения психиатрии гебоидное поведение – признак глубоких внутренних комплексов, свойственных подростковому возрасту. «Испытывая сильную тревогу и страх, они… всячески демонстрируют свою «крутость»: ёрничают, ведут себя вызывающе и издевательски. Страх при этом никуда не девается, но зато они, как им кажется, его надёжно маскируют злой иронией, цинизмом… Они надевают маску суперменов, а под этой маской прячется заячья, но очень горделивая душа. Душа, которая не взрослеет, не мужает. Такие люди, и вырастая, …остаются теми же псевдосуперменами…» [5, с. 296-297]) – безусловные жертвы ситуации современного масскульта, которая их «старательно формирует и поощряет» [там же] (ибо постмодерн, пропагандируя антимирные ценности, добиваясь признания цинизма новой добродетелью, давно растворил все грани допустимого и недопустимого, «высокого» и «низкого»).

Отнюдь не безобидное хулиганство деятелей современного масскульта и их покровителей получает на страницах цитируемой книги справедливое обозначение: феномен либерал-тоталитаризма [там же, с.264-269].

       Однако во взрослом возрасте наша жизнь находится в зоне, прежде всего, нашей личной ответственности. Каждый из нас, по воле, или против неё, подотчётен духовному закону. «Зло, – пишет И.Ильин, – не есть некая отвлеченность, пустое слово, но прежде всего, душевная склонность человека, присущая каждому из нас; как бы некое живущее в нас страстное тяготение к разнузданию зверя, тяготение, всегда стремящееся к расширению своей власти и к полноте захвата. Просачиваясь через моральные и духовные запреты, оно стремится усыпить бдительность совести и правосознания, ослабить силу стыда и отвращения, принять приемлемое обличие и, если возможно, расшатать и разложить эти живые грани вечные устои личного духа, опрокинуть и рассыпать волевые стены индивидуального Кремля» [6, с.10].

     Несопротивляющийся сам разламывает эти стены, по собственной воле принимает яд бездуховности, полностью порабощаясь господством злой страсти. «Злая одержимость становится цельною и влечет душу на своих путях, по своим законам. Одержимый злой страстью, несопротивляющийся буйствует потому, что сам отверг все удерживающее, направляющее и оформляющее: вся сопротивлявшаяся сила стала силой самого буреносящего зла и дыхание гибели питается ожесточением самого погибающего» [6, с.11].

     Констатируя в «злой одержимости» картину внутреннего недуга, имеющую «чрезвычайное психопатологическое значение и интерес».

И. Ильин указывает на истоки этого недуга (суть формирование «антимирной» концепции лицемерия – если вернуться к первоначальным определениям) в глубоком детстве, когда первоначальное зерно духовности, потенциально имеющееся у каждого человека или не было пробуждено, или оказалось творчески нежизнеспособным и бесплодным.

«Человек, духовно дефективный с детства, может выработать в себе даже особый душевный уклад, который при поверхности наблюдения может быть принят за «характер», и особые воззрения, которые по ошибке принимаются за «убеждения». На самом деле он, беспринципный и бесхарактерный, остается всегда рабом своих дурных страстей, пленником выработавшихся душевных механизмов, одержащих его и всесильных в его жизни, лишенных духовного измерения и слагающих кривую его отвратительного поведения. Он не сопротивляется им, но изворотливо наслаждается их игрой, заставляя наивных людей принимать его злую одержимость за «волю», его инстинктивную хитрость за «ум», порывы его злых страстей за «чувства» [там же]. «Опознавательные знаки» этой противодуховной идеологии: больное властолюбие, в проявлениях которого вспышки мании величия чередуются вспышками мании преследования. «Духовно здоровые люди вызывают у такого человека лишь раздражение и злобу» [6,с.11].

            Вспомним декларации Сальери из пушкинской трагедии о гении и злодействе: «Наконец, нашел я моего врага!» … «Что пользы в нем?» (Творец ошибся, одарив божественной искрой «не того».) Ошибку Бога призван поправить Сальери: «Я призван, чтобы его остановить»…   Культурная модель демонстрирует здесь тот случай морального уродства, «законченного нравственного идиотизма», корни которого, если продолжить мысль Ильина, зиждятся в извращенных принципах «антимирного» воспитания, нацеленных на «выработку» человека- механизма, раздробленного всеми (в т.ч. и упомянутыми) способами уничтожения живой энергии сердечного центра.

     «Человек, душевно расколотый и не цельный, есть несчастный человек, – пишет Ильин. –… Если истина вступила в его сознание, то его чувство молчит и не отзывается на нее, и он отвертывается от нее, объявляя ее «неочевидным содержанием сознания» [6, с.313-314], фактом какового для Сальери и является Моцарт. Омертвление сердечного центра и тем – лишение человека естественной связи с Творцом в случае Сальери, принимает форму крайне тяжелой патологии, ибо речь идет об особом роде деятельности – священно-действенном жреческом: Моцарт называет себя и Сальери жрецами «единого прекрасного» – Музыки. Но – механизм и организм – «две вещи несовместные». Отсюда – извращенные представления о творческом акте, который трактуется антимиром «материально, количественно, формально и технически…». Человеку, понимающему творчество не качественно, а количественно, безразличному к нравственному, религиозному, художественному и социальному совершенству жизни», нет никакой надобности в любви. Алчное стяжание успеха (а именно — власти, славы и денег) достигается волею, рассудком, расчетом, мыслью, интригою, жестокостью и преступлениями гораздо легче, чем любовью, которая может оказаться прямым препятствием во всех этих делах [6, с.297], чем и оказался Моцарт для горделиво самоутверждающегося в истории культуры Сальери.

     И это — путь «в никуда», «обреченный путь», как его называет Ильин. Ужасные последствия «синдрома Сальери» встречаем повсюду, и во множестве. «Современный человек… старается как можно больше нажить и как можно меньше утрудить себя…он желает получать и иметь много, но не желает давать, …и потому старается отделываться от своих занятий по возможности формально,…не связывать себя ничем,… сторониться от всего, что могло бы обременить его: он склонен считать всё тем же «относительным», «пустяками», «вздором»… И такая установка становится для него «защитной» и «бережливой» привычкой» [там же].

      Логика формально-технического «разъятия музыки» – возможные и необходимые, но не самоценные «штудии» музыканта, ибо «фантазия, лишенная любви, есть не что иное, как разнуздавшееся влечение, неспособное творить культуру или же изобретательный произвол, не имеющий никакого представления о художественном совершенстве. Поэтому безлюбовное воображение есть не дух, а подмена духовности, ее суррогат. Его «игры» – то похотливы и пошлы, то конструктивны, беспредметны и пусты. Это воображение, которое разрешает себе все, что доставляет ему удовольствие, и которое готово на всякий, и даже самый гнусный заказ, диктуемый ему хозяйственной или политической «коньюктурой ...» [там же,299].

            Сколь точен диагноз «антимирного» существа нашей жизни и культуры, содержащийся в этих, очень давних словах Ильина! («Путь к очевидности» написан в 1953 году, ранее цитированное «О сопротивлению злу силою» – в 1925-м). Посмотрим вокруг: много ли среди нас свободных проявлений личного духа, качественных волевых поступков, последовательно противостоящих тотальному воцарению концепции лицемерия во всех сферах нашего личного и общественного бытия (и более всего — в сокровенных, «воспитывающих» сферах — образовании и культуре)? А меж тем «человек злодействует не только потому, что он злодей, а еще потому, что он приучен к этому безвольным самоуничижением окружающих. Рабовладение развращает не только раба, но и рабовладельца; разнузданный человек разнуздан не только самим собою, но и общественною средою, позволившему ему разнуздать себя; деспот не возможен, если нет пресмыкающихся; «все дозволено» только там, где люди друг другу все позволили» [6, с.24].

Сегодня вопрос о сопротивлении злу поднимается с новой силою, ибо постмодерн, отменив стыд, совесть, честь, человеческое достоинство, заставив людей забиться в щели узкоэгоистических интересов перед очевидностью силы порока, этот порок неистово защищает: феномен либерал-тоталитаризма в действии – активном, агрессивном, умело срежиссированном (вот бы Добру тому поучиться!).

Но – приведем остроумное наблюдение И. Медведевой и Т. Шишовой: рассуждая о христианском всепрощении «жрецов» постмодернистской «игры в бисер» как «жертв отстоя» (вместо того, чтобы призвать их к христианскому покаянию), «всепрощенцам» бы «потренироваться прощать своих личных врагов», ибо эти люди «с лёгкостью готовы простить любые оскорбления, издевательства и даже злодейства – но только по отношению к другим. А вот за мельчайшие личные обиды они мстят с истинно ветхозаветной беспощадностью» [5, с.231].

     К несчастью, паралич воли – сегодня крайне распространённое явление, подтверждающее верность пророческих слов Ильина о том, что укорененных во зле людей куда меньше, чем слабых в добре.

        Здесь – последний «воспитательный вопрос»: что делать? Начать с себя. Духовно укрепляться, пресекать зло, принуждая к добру – именно так, как о том говорят православный философ Ильин и современная православная психология. Не бояться выпадов «противников (которым ведь, по существу, совершенно безразлична судьба нашей молодёжи, участвовать в этом они не собираются, поскорее «справляя» свои личные дела!). Но – требуются большие, и сущностные усилия, дабы вернуть «верх» и «низ» на их законное место, восстановив святыни человеческого сердца, духовную память рода и целительную память культуры. «Современный человек должен увидеть и убедиться, что его судьба зависит от того, что он сам излучает в мир» [6, с.403]… Ох, как трудно сегодня даже предполагать такую возможность!

Бесконечная ненаказуемость и вседозволенность – родные «братья» либеральной концепции воспитания – прогрессируют, проявляясь именно там, где речь идёт о спасительной для нации системе ценностей.

Но… кто сказал, что ценностные основы СУЩЕСТВУЮТ, что они что-то ЗНАЧАТ в современной реальности? «Студент очень изменился» – от повторения этого многократно фиксированного трюизма ничего не меняется в коммуникативной структуре нашего образования. Поменяется только тогда, когда педагог (не кто-нибудь другой!) захочет и сможет! – не упростить, не сократить, но, учитывая сложнейшую социо-патологическую ситуацию нашего общества, срастить, сроднить духовно-нравственные доминанты великой культуры прошлого с наглядно поданными и логически выведенными законами духовной реальности. Она ведь никуда не делась, продолжая «вопиять в пустыне» к глухим и слепым сердцам тех, кто, не ведая сами того, получили доступ к святая святым тайнам «наиболее подлинной и основной жизни Абсолюта» (что, по А.Ф. Лосеву, соответствует сущностному определению музыки). «Абсолютное Бытие музыки есть одинаково бытие мира и Бога» [4,c.479], – пишет философ. Неужели это ни к чему не обязывает?

     Вдумаемся: «подлиная и основная жизнь Абсолюта» [там же], великая тайна, загадка бытия, дарованная человеку, а мы его – терциями-квартами, типами драматургии… Исчислили, «отконстатировали», и… забыли. Положили на полку, «прошли»… Что и требовалось «доказать». Никакого благоговения, никакого почтения к «небесам», к тайне универсума… И если б «тихо-мирно», и только б «земные» занятия новаторским оперным типом «религиозной мистерии» (каковой является великое «рубежное» творение – «Китеж» Н.А. Римского-Корсакова) с точки зрения его технического устроения! – что в принципе невозможно без понятий веры и неверия, свободы и рабства, личного духа и личного инстинкта, наконец, принципиального (знакомо либерального) богоотступничества, низменного и циничного «заклания» святости – грехом, и такого нам понятного сегодня беспринципного спасения собственной шкуры – ценой любого, пусть самого низменного – предательства! Куда деть всё это? Как обозначить сложнейшие планы оперной конструкции, предлагающей разобраться в неизбежных здесь принципах символизации всего – от целостной оперной концепции до всех её составляющих, так привычных нам по пройденным уже оперным жанрам, гармоничное взаимодействие которых являет новый тип рубежного оперного спектакля: религиозную оперную мистерию Спасения (ибо преданная и убитая земным мiром святая Феврония с небес молится за своего «погубителя»-люмпена Гришку Кутерьму, пишет «грамотку»: «Как же нам Гришеньку спасти?» (т.е. взять «к себе» в рай).

    Лучший семинар всего курса! – восторженно вспоминают бывшие выпускники… Много нового, потрясение целостностью мира, сущностные открытия из области собственно оперной специфики, которая в «Китеже» «сращивается» с современными, очень сегодня востребованными! (и очень «земными») – принципами символической мистерии как таковой.

     А теперь спустимся в грешную юдоль современного нашего образования. Самые «свежие» впечатления…

Заключительный семинар оперного цикла отечественной музыкальной классики ХIХ века – «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Римского-Корсакова. Легенда о Граде небесном, исходящая в преддверии великих катастроф предреволюционного времени (1904 год). Здесь очень важен исторический контекст, столь современный сегодня. Ещё «всё хорошо», ещё стоит русское государство, работает Дума, сохраняется система государственных служб и приказов, но в воздухе, уловленная гениальным ухом, уже звучит апокалиптическая история конца русского царства, нетленных идеалов Святой Руси, которые, вопреки всем испытаниям, держали, спасали Русь на протяжении столетий. Только в 1906 году министром внутренних дел империи будет назначен П.А. Столыпин, человек безграничного мужества и талантов…

Зная, что обречён на героическое самостояние, Столыпин каждый день начинает с молитвы (о, какой бы анафеме был бы он предан за это нашими доморощенными, «ничего не понимающими» студентами!), выступает в либеральной Думе (которой тоже «всё было непонятно») с уникальными речами, и сегодня имеющими практическую ценность.

«Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!». Какая она? Её облик, символически запечатлённый в образе «небесного Града», где живут милосердие, праведность и глубокое сердечное участие к судьбе всякой земной твари, сохранён в музыкальном памятнике – опере Римского-Корсакова (который, кстати, на «Китеже» не остановился, до и после него создав музыкальные пророчества тоталитарных государств-оборотней – Додонова и Кощеева царства, легко узнаваемых исследователями социологических типажей грядущей реальности ХХ века – 1902 и 1907 годы).

     Многоёмкий опыт русской истории рубежа веков (о котором нам так мало когда-то рассказывали в школе) ¸к счастью, имеет музыкальный эквивалент, «отзеркалив» тяжкие думы и глубокие чувства великих своих творцов… Нам вообще, как выясняется, соблюдая социальный «политес», очень многого не рассказывали… Влоть до того, что «Китеж» (как эпическое сочинение) изучался нами до последнего акта, который происходит «в Раю», и который требовал «спецсредств» для изучения… Ведь «Бога – не было», и с мистерией (да ещё религиозной!) были проблемы (о ней никто и не помышлял).

       Но что же наши студенты? Неожиданная идеологическая оппозиция («всё непонятно!», преподаватель «работает «вне программы» (!), часто говорит слово «Бог»): вот тут откомментирую: никогда не говорю этого святого слова всуе, но его ВСЕГДА говорит великая русская музыка (очевидно, говорит «очень слышно», раз так раздражает), напоминая «малым сим» об истинном (вертикальном, а не загаженном трухой сиюминутных «радостей» горизонтальном) измерении бытия.

«Да будет свет – вечный свет Милосердия и Любви!» – говорит великий «Китеж». «Нет! Нам «непонятно!» – отвечают наши несчастные дети. – «Хотим во тьму!». И скорёхонько отправляются туда, прихватив необходимый для «темной» жизни набор всех видов лжи и неизбывного убеждения в либеральном своём «имею право».

    А что же «препсостав?» Это – отдельная тема. Но уже – про «ювенальную юстицию» и другие виды «либеральной острастки»…

Литература:

1.Бекетова Н.В. О воспитательной концепции «антимира» // Культура – истинная духовная ценность. Материалы научно-практической конференции Южно-Российской Лиги Культуры 13-15 апреля 1999 года. Ростов-на-Дону: «ВУД», 2001. – С. 71-77.

2.    Архимандрит Рафаил (Карелин). Векторы духовности. М.: «Лествица», 2003. – 415 с.

3.    Бекетова Н.В. Музыкант-исполнитель в поле музыкософии//Музыкант-исполнитель в пространстве мировой культуры. Образование, творчество, управление карьерой. Ростов-на-Дону: изд-во РГК им. С,В.Рахманинова, 2011. – С.44-57.

4.    Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М.: Мысль,1995. – 944с.

5.     Медведева И.Я, Шишова Т.Л. Узники свободы: лекарство от либерализма. Рязань: Зёрна-Слово, 2015. – 303 с.

6.     Ильин И.А. Путь к очевидности. М.: Республика,1993. – 431с. (Мыслители ХХ века).