Столетие
ПОИСК НА САЙТЕ
28 марта 2024
Самородок из Марьяновки

Самородок из Марьяновки

20 лет назад не стало великого певца Ивана Козловского
Михаил Захарчук
23.12.2013
Самородок из Марьяновки

Народному артисту СССР, Герою Социалистического труда, лауреату двух Сталинских премий и кавалеру пяти орденов Ленина Ивану Семёновичу Козловскому (1900-1993), безусловно, повезло и в творчестве, и в быту, и в окружении, и в редком долголетии.

Природа весьма щедро одарила уроженца украинского села Марьяновки, что на Киевщине. Дала ему неповторимый, почти что гипнотический голос: прозрачный, серебристый, ровный с красивым нежным тембром свободного верхнего регистра. Не зря Шаляпин, услышав его, заметил: «Красиво поёт, сволочь!». Сверх всего Козловский обладал сочной гаммой других артистических качеств, которые в совокупности всегда отличают большого творца от ремесленника, пусть и очень хорошего. А то, что Козловский был творцом крупным, мирового масштаба, сомнению не подлежит.

Пройдя длинный и тернистый творческий путь, он умудрился не омрачить своё творчество ни так распространённым в то время восторженным раболепием перед властями предержащими, ни сделками с собственной совестью, ни суетными, мелочными поступками, за которые было бы стыдно перед собой и потомками.

Всю жизнь он глубоко верил в Бога и веру эту не предал, несмотря на жёсткое, а порой и жестокое понуждение к тому со стороны партгосверхушки. Единицы могли похвастаться такой кремниевой крепостью духа.

Ничто человеческое при этом Козловскому было не чуждо. Он не являлся белой вороной среди себе подобных. Почти виртуозно владел искусством приспособляемости к той тоталитарной системе. Иначе просто бы не выжил. В период активной деятельности слыл весьма оборотистым мужиком: двухуровневую квартиру получил в самом центре столицы, на улице Неждановой. Не все члены Политбюро имели такие шикарные апартаменты.

С другой стороны, даже его вынужденная адаптация к существующему строю не носила характера совковой агрессивности. То есть даже, как говорится, «работая локтями», он никогда не отталкивал других. Наоборот, немало поспешествовал, например, тому, чтобы его соперник - тоже «божественный тенор» Сергей Лемешев смог трудиться в Большом театре. Посредственности такой поступок не под силу. Словом, умел он по жизни во всём отделять зёрна от плевел и потому первых накопил несравненно больше, нежели вторых. И память о себе сохранил добрую.

При этом общаться с ним было непросто. Мог запросто разорвать уже подготовленный материал, по пустяку обидеться, колкостями, едкостями и насмешками обильно сдабривать всякую беседу. Озорничать любил даже в сильно преклонном возрасте.

Как-то в разговоре обмолвился, что служил на Украине в стрелковой части вместе с Антоном Макаренко, тем самым, известным педагогом, автором «Педагогической поэмы». Я чуть не подпрыгнул от радости: на такую сенсацию набрёл! А помощница Козловского Н. Слезина, услышав это, возмущённо заметила:

- Иван Семёнович, побойтесь Бога! Да между расположением ваших частей лапоть по карте можно было положить, сами же говорили!

- От, глупая женщина! Нет, чтобы промолчать. И пусть бы земляк написал, а потом бы все с ног сбивались, устанавливая истину...

В другой раз я за ним записал: «Ты хоть солги, но так, чтоб я тебе поверил». «Ты знаешь, я Шаляпина не люблю. Но он был совершенно прав: даром пусть птички поют». «Баритон перед тенором, как ведро перед графином. Хотя и в том, и в другом воду держат».

А однажды «прикололся» так, что случай этот давно уже превратился в анекдот. Рядом с его дачей сосед поставил оригинальный забор и самое главное – очень причудливо выкованные ворота. Козловскому они так понравились, что сам подошёл к рабочим и попросил: «Поставьте мне точно такие же и, поверьте, я вас не обижу». Ну, те, разумеется, расстарались. И вот, когда работа по установке чудо-ворот уже приближалась к финишу, Иван Семёнович метнулся в свой дом и вышёл оттуда в украинской вышитой рубахе. Встал на краю веранды и запел своим «божественным лирическим тенором». Обалделые мужики слушали его, раскрыв рты, и только постепенно до них доходило, что это и есть плата за работу! Когда певец закончил арию (уже не помню какую), работники дружно плюнули и гордо удалились, не довершив своего дела. Иван Семёнович, как ни в чём не бывало, пошёл в дом, чтобы переодеться в дачное лохмотье. Он, кстати, и по квартире ходил, и даже гостей принимал в сильно потрёпанном пижамном костюме.

С Козловским меня познакомил старинный приятель - главный режиссёр Киевского театра имени И.Франко Сергей Данченко. В канун Рождества он привёз со своей труппой одиннадцать спектаклей, среди которых были «Дядя Ваня», «Гибель эскадры», «Украденное счастье» и совершенно забойная вещь Ивана Котляревского «Энеида», где роль автора бесподобно исполнял тоже мой давнишний друг Богдан Ступка. После этого спектакля два приятеля и представили меня легендарному тенору Большого. Вот, дескать, наш земляк-газетчик, написать про ваше творчество желает в «Красной звезде». Не помню, о чём мы говорили в ту первую встречу, но совершенно точно могу утверждать, что отнесся ко мне Козловский более чем прохладно. И я в огромном волнении на следующий день переступал порог его квартиры на улице Неждановой (ныне Брюсов переулок).

Однако здесь меня встретил уже веселый, приветливый, юморной старик, совершенно не похожий на вчерашнего театрального льва-бонвивана, который почти агрессивно верховодил среди своих земляков-артистов.

Забегая наперед, скажу, что с тех пор между нами установились очень добрые отношения, и на правах земляка я часто бывал в двухъярусной квартире Козловского.

Однажды, ни с того ни с сего, вспомнил:

- Меня как певца весь мир признал. Кроме матери. Как же она, бедная, мечтала, чтобы я стал священником! Меня даже отдали в церковную школу. Оттуда было рукой подать до архиерейского сана. И жили мы при Михайловском монастыре. Там и кормились. Пели с братом в Софийском соборе. Регентом нашего хора был Яков Степанович Калишевский. Брат тоже имел неплохой голос. Так вот я сейчас думаю: а может, мать-то была права?...

После революции Фёдор Козловский уехал вместе с церковным хором за границу, где и умер в конце 70-х. Никогда больше братья не встречались. Почему произошло именно так, Иван Семёнович наотрез отказывался комментировать даже тогда, когда уже задули ветры перемен...

Эту болячку и тайну Козловский так и унёс с собой в могилу, ни с кем и никогда её не обсуждал, что для некоторых его недругов было весомым поводом для осуждения.

Как и у каждого таланта, у Козловского завистников и недругов хватало с лихвой. И если справедливо высказывание Вересаева о том, что биография известного человека должна быть окутана дымкой слухов, то Козловскому временами приходилось преодолевать настоящие дымовые завесы.

Полагаю, что именно память о времени, проведенном в Михайловском монастыре, подвинула Ивана Семёновича на хлопоты по созданию знаменитого хора мальчиков под управлением А.В. Свешникова. Случилось это в тяжёлые годы войны, и не будь у дирижёра поддержки в лице Козловского, он бы ни за что не организовал такой коллектив, что, к чести своей, всегда об этом помнил.

Со Свешниковым Козловский познакомился и подружился в Полтаве, где проходил армейскую службу. Об этом достаточно продолжительном (почти четыре года), но весьма мало освещенном периоде своей биографии Иван Семёнович тоже часто вспоминал в моем присутствии. (кстати, я ни разу не гостил в партикуляре, только в форме). Как-то даже признался:

- А ведь благодаря армии я и стал оперным исполнителем. Служить мне выпало в 22-й стрелковой бригаде инженерных войск. Командовал ею бывший царский полковник Чернышов. Он понимал толк в музыке и убедил своего комиссара Найдёнова: боец Козловский - уникальное достояние республики, ему надо петь в опере. Не сильно образованный Найдёнов взялся за дело с пролетарской ответственностью и достаточно жёстко заставлял это «достояние» служить в Полтавском музыкально-драматическом театре. А что ты хочешь! Перекормленного монастырской строгостью, меня в то время гораздо больше занимала прекрасная половина Полтавы и то, какого коня мне дадут, чтобы проехать на нём через весь город так, чтобы девки млели и падали штабелями.

Любовь к женскому полу Козловский тоже сохранил до самой смерти. Правда, это увлечение никогда не принимало у него вызывающих, эпатирующих общество форм. Притом, что он всегда был окружен толпами воздыхательниц-фанаток и ему постоянно «шили» различные любовные приключения с жёнами высших партийных бонз, министров и маршалов Советского Союза. К упомянутому перечню надо еще приплюсовать министра культуры Екатерину Фурцеву и нескольких жён членов Политбюро. Сам Козловский никогда даже не пытался бороться со слухами. Часто молва выставляла его хитрым интриганом, искусным конструктором всевозможных адюльтеров. Конечно, дыма без огня не бывает. Но для меня в данном случае важнее другое - Козловский во всём знал не только толк, но и меру.

Другая его страсть - лошади. Относился к ним с какой-то до конца не объяснимой и мне непонятной увлечённостью: ведь ещё в детстве конь ударил кованым копытом маленького Ваню. Да так сильно, что шрам на верхней губе сохранился у Козловского на всю жизнь. Это было видно особенно, когда певец брал высокие ноты. И если фрейдовские теории верны, то Иван Семёнович должен был шарахаться от коней, как черт от ладана. А он любил их и всегда восторгался этими прекрасными четвероногими.

Уже будучи солистом Большого театра, Козловский на спор решил принять участие в скачках. Друзья полагали, что он пошутит и отступится от нелепой затеи, но Иван Семёнович на лошади Горислав взял-таки первый приз и всю жизнь потом этим гордился.

На «лошадиной почве» Козловский сдружился с Маршалом Советского Союза Семёном Будённым. Тот часто гостил у певца.

- Вот на этом стуле, что ты сидишь, маршал любил восседать. Бывало, примет несколько рюмок водки, возьмёт гармонь и пойдет в пляс, играя и припевая. Семён Михайлович часто вывозил меня на приёмы, которые устраивал Сталин. На одной из вечеринок потребовал, чтобы я спел украинскую народную песню. А Сталин удивился:

- Зачем такому певцу, как Козловский, навязывать, что он хочет петь. А он хочет спеть арию Ленского.

Конечно же, я исполнял Ленского. Как будто для таких как я, существовала альтернатива. В другой раз жалуюсь вождю на то, что меня не отпускают за границу.

- А вдруг вы возьмёте и сбежите!

- Да вы что, Иосиф Виссарионович, - говорю ему возмущенно-. Да для меня красивее родной Марьновки нет ничего в мире!

- Как вы замечательно сказали о своей Марьновке! Вот и поезжайте туда и не майтесь дурью. Незачем вам эта … заграница!

Ну, что я мог ему возразить?

Многим было и остаётся непонятным, необъяснимым то обстоятельство, почему достаточно независимого в суждениях и поступках артиста обошли сталинские притеснения, не говоря уже о репрессиях. Сам певец по этому поводу тоже не распространялся. Только однажды, уже на закате жизни, обронил:

- Вот если бы твои собратья журналисты платили мне в валюте, я бы им такое порассказал, чего никто и никогда не узнает.

По форме изложения это, конечно, был стёб, надо знать Козловского. Хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что Иван Семёнович действительно владел чем-то и серьезным, и тайным.

- Если хочешь знать, мне Сталин несколько раз домой звонил. Телефон ещё у меня тогда был: К, шестьсот..., вот и запамятовал...

- И о чём вы с вождем говорили?

- О жизни говорили, об искусстве, о разном говорили. Он же был умнейший мужик. В музыке толк понимал, Хотя, конечно, очень коварный...

Гнетущие времена тоталитаризма Козловский вообще вспоминал очень сдержанно, и, как мне казалось, почти не осуждающе. Часто подчёркивал, что нынешнее поколение бездумно и взахлёб упрощает прошлое.

- Сейчас все, кому не лень ругают Фурцеву. А я ведь при ней исполнил всего Рахманинова. Была, конечно, многолетняя переписка, согласования и всё такое прочее. Так ведь в такое время мы жили и творили. И не всегда, доложу тебе, плохо творили. Я не судья нынешнему поколению, но удаль, бесшабашность, категоричность к тем, кто служил культуре в прошлом, тем более к тем, кто уже ушёл из жизни и не может никак себя защитить - не самое лучшее поведение, и я его не приемлю. Регистрация в Energy Casino https://energy-casino.su/

Сам он, как уже говорилось, не всегда отличался поведением взвешенным и корректным, но мудрости ему было не занимать. Однажды по выходу фильма «И жизнь, и слезы, и любовь» я решил взять очередное интервью у Ивана Семёновича, который сыграл в картине... самого себя. На легкий разговор, разумеется, как всегда не рассчитывал, но услышать доброе слово о работе любимого в то время Николая Губенко намеревался. Каково же было мое изумление, когда Козловский разнёс работу режиссёра и его самого в пух и прах! Причём, заставил меня записать его филиппику под диктовку: слово в слово!

Оказалось, что на съёмочной площадке Ивана Семёновича попросили сыграть экспромтом. Он вошёл в роль. «Завёл» публику, что любил и умел делать. Однако большая половина его действий, как выяснилось, снималась... пустой камерой. Конечно, мэтр на Губенко сильно обиделся и решил высказаться печатно. Но тут, как всегда, вмешалась добрейшая Нина Феодосиевна Слезина:

- Иван Семёнович, так не годится. Режиссёр в своём фильме волен делать всё, что считает нужным. Вы же сами не раз об этом говорили и писали. Так что не стоит вам корить Губенко, а свою обиду по-христиански ему простите. Тем более, что фильм-то получился хороший!

Козловский вспылил, послал нас всех в непечатной форме, и ушёл к себе на второй этаж. А на следующий день позвонил мне и запретил публиковать его высказывания о Губенко. Раз и навсегда запретил. Я тут же сообщил об этом Нине Феодосиевне.

- Я же вам всегда говорила: он мудрее всех нас мудрствующих...

Кстати, о Слезиной, известном отечественном сурдопедагоге, кандидате педагогических наук.

Долгое время в Большом театре пели два выдающихся, без преувеличения, эпохальных тенора: Козловский и Лемешев. Отношения между артистами безоблачными назвать было трудно, но и до конфликтов они никогда не опускались, что делает честь обоим.

Каждый, между тем, имел массу своих поклонников, подавляющее большинство из которых, конечно, составляли представительницы прекрасного пола. Одних называли «козлихами», других – «лемешихами». Нина Феодосиевна, естественно, принадлежала к первому отряду.

Слезина боготворила Козловского. До самой смерти Ивана Семёновича помогала ему во всём не только бескорыстно, но и инкогнито, поскольку работала в Институте дефектологии АПН СССР, руководство которого, мягко говоря, не разделяло её подвижничества. Поэтому ни в одной прижизненной публикации о Козловском вы не встретите фамилии Слезиной, которая, повторяю, была и секретарем певца, и другом, и советчиком.

Козловский понимал толк в людях. Всю жизнь, например, он также преданно и самозабвенно дружил с Сысоем Григорьевичем Саенко. Это был необыкновенный человек. Грамоте обучился в зрелом возрасте. Прошёл в веригах по всем монастырям Украины. Каких только мук, лишений не натерпелся, однако сохранил в себе чистоту и святость. В разгул сталинских репрессий его «за религиозный фанатизм» отправили в ссылку. Работая на лесоповале, Сысой всегда пел церковные сочинения. Строптивца за это били, в карцеры сажали - ничего не помогало. Отстали.

После освобождения Сысой приехал в Москву к Ивану Козловскому, не представляя, по своей наивности, чем это грозило последнему. И был встречен как брат родной. (Кстати, умер Саенко в тот же год, что и брат Ивана Семёновича). Похоронен богоискатель в Белой Церкви. Его портрет висит в Марьяновской музыкальной школе - Козловский добился. Ежегодно ездил к нему на могилу.

Долгое время я уговаривал Ивана Семеновича написать мемуары. И был не одинок в своем энтузиазме. Козловский обычно лишь отнекивался. Но однажды сам заговорил на эту тему, и, мне показалось, что лёд, наконец, тронулся: «Конечно, память моя многое хранит, очень многое. Но, видишь ли, долгое время я был рьяным противником всяческих мемуаров. Считал так: артистический быт, технологию творческого процесса, свидетельства частной жизни незачем выставлять напоказ. Писать же сугубо о творческих вопросах - подавляющему большинству людей это будет неинтересно. В принципе, я и сейчас не отвергаю такую точку зрения и никогда не снизойду до мелочного бытописания. Но мои встречи с людьми - это нечто особое, даже и не мне лично принадлежащее. Тут ты, наверное, прав. И начну я свои воспоминания с Генриха Густавовича Нейгауза. Удивительный был творец. Потом, пожалуй, напишу об Игумнове, Гольденвейзере, да обо всём созвездии музыкальных имён того времени. Мы в долгу перед памятью ушедших оперных, балетных артистов, музыкантов. Это были личности. Таких больше нет. А ведь я ещё дружил с Москвиным, Шостаковичем, Качаловым, Довженко, с маршалами Василевским, Жуковым, с летчиками Беляковым, Чкаловым, Громовым, с академиками Артоболевским, Опариным.

Знаю точно, что Иван Семенович приступил вплотную к своему замыслу написать воспоминания. После его смерти Слезина сообщила мне, что остался громадный архив Козловского. Им сейчас распоряжаются дочери певца: Анна, Анастасия и внучка Анна.

...Уйдя в мир иной, он унёс с собой целую эпоху и много неразгаданных тайн, которые нам, возможно, уже никогда не удастся постигнуть. 

Специально для Столетия


Эксклюзив
28.03.2024
Владимир Малышев
Книга митрополита Тихона (Шевкунова) о российской катастрофе февраля 1917 года
Фоторепортаж
26.03.2024
Подготовила Мария Максимова
В Доме Российского исторического общества проходит выставка, посвященная истории ордена Святого Георгия


* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: американская компания Meta и принадлежащие ей соцсети Instagram и Facebook, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ), «Джабхат Фатх аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра», «Джебхат ан-Нусра»), Национал-Большевистская партия (НБП), «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «ОУН», С14 (Сич, укр. Січ), «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Свидетели Иеговы», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Артподготовка», «Тризуб им. Степана Бандеры», нацбатальон «Азов», «НСО», «Славянский союз», «Формат-18», «Хизб ут-Тахрир», «Фонд борьбы с коррупцией» (ФБК) – организация-иноагент, признанная экстремистской, запрещена в РФ и ликвидирована по решению суда; её основатель Алексей Навальный включён в перечень террористов и экстремистов и др..

*Организации и граждане, признанные Минюстом РФ иноагентами: Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал», Аналитический центр Юрия Левады, фонд «В защиту прав заключённых», «Институт глобализации и социальных движений», «Благотворительный фонд охраны здоровья и защиты прав граждан», «Центр независимых социологических исследований», Голос Америки, Радио Свободная Европа/Радио Свобода, телеканал «Настоящее время», Кавказ.Реалии, Крым.Реалии, Сибирь.Реалии, правозащитник Лев Пономарёв, журналисты Людмила Савицкая и Сергей Маркелов, главред газеты «Псковская губерния» Денис Камалягин, художница-акционистка и фемактивистка Дарья Апахончич и др..