С «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом…

Время безжалостно и безразлично – летят годы и уходят в тень люди, даже такие достойные, талантливые, как Константин Симонов, гремевший в советские времена. О нем писали, ставили его пьесы, один за другим вставали на полках библиотек написанные им тома. А иные его строки и вовсе стали литературными памятниками.

Биография у Константина Михайловича была «неправильная»: его отец был генерал-майор царский армии Михаил Симонов, мать – княжна Александра Оболенская.

В своих произведениях Константин Михайлович по понятным причинам не упоминал отца, а в анкетах писал, что тот пропал без вести на фронтах «империалистической войны». Хотя батюшка не пал в боях, а уехал за границу и по некоторым данным в начале 30-х был жив, но – за границей. А что с ним потом сталось – Бог весть…

Тяжелая тень отца висела над Симоновым, однако не обрушилась, не придавила. Сталин, конечно, знал о его происхождении, но – молчал. Понимал, что поэтом и писателем Симонов стал настоящим. Но главное – очень советским. За это вождь удостоил его шестью (!) премиями своего имени. Ведь при всех своих пороках Сталин был умен и проницателен. Да и не чужд литературе – в молодости баловался стихосложением.  

Мать Симонова не эмигрировала, осталась в России, вышла замуж за красного военспеца, бывшего полковника царской армии Александра Иванишева. Кирюшей (настоящее имя Симонова – Кирилл) Александра Леонидовна гордилась, хотя не все стихи ей нравились. В пронзительном, захватывающем дух «Жди меня», мать автора обиделась на строчку: «Пусть поверят сын и мать в то, что нет меня…» Она сочла эти слова оскорбительными.

Сочинять Симонов начал рано и – с успехом. Был командирован на Халхин-Гол во время боев Красной армии с японцами. Заполнял газеты и журналы другими своими корреспонденциями, писал стихи. Когда Симонов приобрел всесоюзную известность, ему было едва за двадцать.

В Великую Отечественную он одним из первых литераторов отправился на фронт. Приезжал в Москву лишь на несколько дней – «отписаться». Бил по клавишам пишущей машинки, как оголтелый – без сна и отдыха. А потом возвращался на войну.

«С «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом сквозь огонь и стужу мы прошли». Сказано иронично, но так и было. Поэт Николай Тихонов вспоминал: «Он сам идет в разведку, участвует в атаке, он на наблюдательном пункте, он на волжской переправе, под обстрелом, и всюду он искренен и прост. Никакого самолюбия, ни тени фальши, никаких трескучих громких фраз…»

И в стихах Симонова этого не было. Лишь грустные раздумья, а в них - пронизывающая боль:

Опять мы отходим, товарищ,

Опять проиграли мы бой,

Кровавое солнце позора

Заходит у нас за спиной.

Мы мертвым глаза не закрыли,

Придется нам вдовам сказать,

Что мы не успели, забыли

Последнюю почесть отдать…

По словам Маргариты Алигер, Симонов «сумел угадать самое главное, самое всеобщее, самое нужное людям тогда и тем помочь им в трудную пору войны». И «ярость благородную» к немцам помогал разжечь еще сильнее: «Так убей же хоть одного! / Так убей же его скорей! / Сколько раз увидишь его, / Столько раз его и убей!..»

Шла война, но любовная тема в литературе не только не ослабела, а наоборот, обрела силу – из-за долгих разлук, тягостных потерь. И строки Симонова были одни из самых звучных. Они были близки многим, но суровые критики его стихи не щадили - за непривычную для того пуританского времени откровенность: «Мне хочется назвать тебя женой / Не для того, чтоб мир узнал об этом, / Не потому, что ты жила со мной, / По всем московским сплетням и приметам...»

Парадокс, но предвоенное и военное время стало для Симонова «Болдинской осенью». Его сын Алексей писал, что «в 1940 году отца постиг солнечный удар» - он влюбился в известную актрису Валентину Серову: «Его смело, завертело, залепило глаза и уши, он теряет ориентиры в этой пурге чувств - он впервые не может провести грани между хорошо и плохо, - а тут еще война».

После Великой Отечественной известность Симонова достигла пика. Он, 30-летний, совершал визиты в Кремль – за советами и наградами. Возглавил самый известный литературный журнал в СССР – «Новый мир». И много писал – стихи, пьесы, повести.

Симонов вошел в моду, стал советским денди – густоволосый, с щегольскими усиками, с трубкой в зубах. Вместе с Серовой они составляли восхитительную пару. Супруги везде – на футболе, в театре, ресторанах – были в центре внимания. Как Любовь Орлова и Григорий Александров.

Серова находилась в зале, когда Симонов читал со сцены посвященные ей стихи: «Я, перебрав весь год, не вижу / Того счастливого числа, / Когда всего верней и ближе / Со мной ты связана была…» И все взгляды – колкие и пристрастные - устремлялись на нее. Она пыталась сделать безразличное лицо, но щеки пылали. 

О трагедии, которая случилась потом, известно. Возвращаться к ней – безмерно печально, да и все сказано-пересказано. Поэтому - промолчу…

В 1946 году вышел указ Верховного совета СССР о восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи. И многие эмигранты засобирались на родину. Но Сталину нужна была крупная фигура. Уговорить Нобелевского лауреата, 76-летнего Ивана Бунина поручили Симонову.

Они встречались несколько раз, долго говорили. Пили водку под роскошную закуску в парижском ресторане «Лаперуз». В квартире писателя Симонов угощал Бунина доставленными специально для него деликатесами из Елисеевского. Курьеры захватили из Москвы даже черный хлеб, калачи и селедку. Бунин трапезничал и, посмеиваясь, нахваливал: «Да, хороша большевистская колбаска».

Однако миссия Симонова провалилась: Бунин в Россию ехать отказался. Молвил грустно: «Поздно… Я уже стар, из друзей никого в живых не осталось. Боюсь почувствовать себя в пустоте…»

Для тех, кто жил в то время, Сталин был непременным спутником. Незримо присутствовал в делах, разговорах, с ним сверяли планы и мысленно советовались. И конечно, его отчаянно боялись. Александр Твардовский писал:

Когда кремлевскими стенами

Живой от жизни огражден,

Как грозный дух он был над нами, –

Иных не знали мы имен…

Симонов преклонялся перед Сталиным. Но многое узнав, пережил разочарование. Непоколебимая вера в вождя была подорвана, но от осуждения кумира поэт отказался. И не стал рвать свои величавые оды в его адрес. Когда по всей стране шла кампания по его развенчанию, Симонов угрюмо молчал. И может быть, повторял свою же стихотворную строку: «Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас? Ты должен слышать нас, мы это знаем…»   

После смерти Сталина Симонов уже не был литературным фаворитом. он потерял пост главреда «Литературной газеты», куда пришел в 1950-м, и вернулся в «Новый мир». И все чаще чувствовал на себе недобрый взгляд нового лидера страны – Никиты Хрущева.  

Он упрекнул Симонова, что его «голос звучит как-то невнятно». Поэт понял намек, но не оробел: «Даже шофер не сразу может дать задний ход. Одни писатели изымают из собрания своих сочинений произведения о Сталине, другие спешно заменяют Сталина Лениным…» И закончил фразой, от которой Хрущев побагровел: «Я этого делать не буду!»

После такого «диалога» Симонова уволили из «Нового мира» и «сослали» в Ташкент собственным корреспондентом «Правды»… 

Он полюбил этот город, изъездил весь Узбекистан, побывал даже в далеких кишлаках. Вдали от столичной суеты и недобрых глаз Симонов успокоился. И вернулся к войне, которая накрепко его к себе привязала – написал первую часть романа «Живые и мертвые». Он стал главной книгой его жизни.

Война являлась к нему в мыслях, снах. Так и не остывший от Великой Отечественной, он в 1970 году отправился на другую войну – во Вьетнаме, где коммунисты отбивались от американцев:

Под бомбами, на поле рисовом,

Лежу, опять двадцатилетний,

Как в сорок первом, под Борисовом,

На той, считавшейся последней...

В юбилейной статье, кроме достоинств и заслуг персонажа, нередко упоминаются и его «грехи»: когда ошибался, что делал неправильно и с кем обошелся несправедливо. Симонов, понимая, что и в его огород полетят камни, сам во всем «признался»: «…не все мне в моей жизни нравится, не все я делал хорошо, я это понимаю. Не всегда был на высоте – на высоте гражданственности, на высоте человеческой. Бывали в жизни вещи, о которых я вспоминаю с неудовольствием, случаи в жизни, когда я не проявлял ни достаточной воли, ни достаточного мужества».

Последней книгой Симонова стали воспоминания «Глазами человека моего поколения», опубликованные уже после его ухода. В них – картины времени, в котором он жил и творил. И спорил – не только с его героями, но и с самим собой.

Многие стихи Симонова, известны, заучены еще со школьных времен. Но есть и те, что избежали громкого звучания. Вот фрагмент одного из них:  

 Осень. Сыро. Листья буры.

Прочной хочется еды.

И кладут живот свой куры

На алтарь сковороды.

А к подливам алычовым

И к осеннему вину

Что добавить бы еще вам?

Книгу? Женщину? Войну?..

Ваше вино, увы, высохло, Константин Михайлович. А женщины застыли на фотографиях, разбросанных по пыльным альбомам. Книги ваши, как и раньше, читают. И воюют по-прежнему...

Фото портал Культура