Пророк, заблудившийся в метели

            (Дмитрий Мережковский. 1928 г.)

В Петербурге, особенно в долгие зимние вечера, на квартире у писателя Дмитрия Сергеевича Мережковского (2 (14) августа 1865, Санкт-Петербург-7 декабря 1941, Париж) и его жены поэтессы Зинаиды Николаевны Гиппиус в переломное время первого десятилетия XX века собирался религиозно-философский кружок близких им по духу людей – писателей, поэтов, философов Серебряного века русской культуры…

И вот в самый разгар учёных споров, когда за окнами поднималась сырая петербургская метель, Дмитрий Сергеевич вдруг вставал из-за стола под уютной висячей лампой с зелёным абажуром, одевался и, ни слова не говоря, выходил на улицу. За столом переглядывались и недоумённо спрашивали у хозяйки дома: а куда это Дмитрий Сергеевич в ночь, в метель? А Зинаида Николаевна, всему Петербургу известная авторитетная литературная дама, спокойно отвечала, что Дмитрию Сергеевичу надо подумать, а думается ему лучше всего в метели. Неспокойный разум знаменитого русского писателя, уже прославившегося созданием монументальной трилогии «Христос и антихрист» – тремя романами, охватывающими историю Европы и России со времён последних римских императоров и до времён Петра Великого, не мог быть спокойным в уравновешенной атмосфере культурного диалога. Ему нужна была буря, неясные сполохи снежных вихрей, где всё зыбко, всё непредсказуемо и грозит чем-то неопределённым и грозным. В такой стихии Дмитрий Мережковский – не только писатель, но и известный поэт-символист, один из основателей этого направления в русской поэзии, чувствовал себя хорошо, это соответствовало его пророческому и мятежному дару.

Впрочем, поэтическая слава не сопутствовала ему, стихи его были несколько тяжеловаты, излишне пессимистичны, в них было мало блеска, но была рассудочность и склонность к анализу, что так нужно именно писателю-романисту для наилучшего раскрытия психологии своих героев. И потому Дмитрий Сергеевич никогда и не воображал себя поэтом, он прославился именно как создатель исторических, а скорее даже историософских произведений – романов и пьес о знаменитых деятелях европейской и русской истории. Историософия – особая отрасль познания, делающая упор не на передачу конкретных фактов, а на попытку объяснить эти факты, найти закономерности, проникнуть в суть вещей и событий и человеческих характеров, влияющих на ход исторического процесса. И тут история соединятся с психологией, а у Мережковского – даже с мистикой.

Впрочем, время было такое – метельное, непредсказуемое. Грозные политические процессы, предощущение социальных бурь, которые в скором времени накроют Россию – всё это составляло стержень русской культуры Серебряного века.

Постоянный поиск символов, тайных знаков, каких-то предопределений постоянно тревожил сознание поэтов и писателей, художников и музыкантов того времени. Они отражали эти настроения и духовные поиски в своих произведениях, а Мережковский своим умом философа пытался разобраться в корнях вставших перед Россией роковых вопросов исторического бытия. Этим и привлекают его сочинения, как романы, так и публицистика, всегда парадоксальная, идущая часто против обыденных настроений времени.

…Он происходил из старинной дворянской семьи с малороссийскими корнями. Его прадед Иван Мережко прибыл в Петербург из черниговского Глухова в годы царствования императора Павла Петровича и вступил в Измайловский гвардейский полк. Исправил свою украинскую фамилию Мережко на благородную Мережковский, взял жену себе из рода князей Курбских и в дальнейшем его сын Сергей Иванович Мережковский вошёл в круг высшей петербургской аристократии, стал близок к царскому двору, занял должность смотрителя царских дворцов и дач в Петербурге и окрестностях, закончил службу тайным советником – полным генералом. Семью имел большую – девять человек детей, шесть мальчиков и три девочки, Дмитрий был младшим из мальчиков. Как он вспоминал впоследствии – воспитание в семье придворного генерала было строгое, детей не баловали, обеды были скудные, обстановка комнат скромная, хоть это и были царские покои одной из императорских дач на Елагином острове, где будущий знаменитый писатель и родился 14 августа (по новому стилю) 1865 года. Было ли что-то в характере Дмитрия Мережковского, унаследованное от его малороссийских предков? Скорее в его характере была некая фронда, может быть, идущая от его предков по линии мятежных князей Курбских, не поладивших когда-то с самим Иваном Грозным.

В его взглядах всю его творческую жизнь будет причудливо сочетаться западничество, закреплённое в душе со времени изучения в университете трудов Спенсера, Шеллинга и Ницше и огромный интерес к русской старине, особенно к старообрядчеству.

С ним писатель познакомился во время путешествий по Волге и по заволжским лесам, посещая старообрядческие селения у знаменитого озера Светлояр, где располагался когда-то легендарный Китеж.

Там писатель впервые познакомился с простыми русскими мужиками, свободно рассуждающими о библейской истории Христа, о спорах и деяниях апостолов, о грядущем Апокалипсисе, чем закончится история человечества. Мережковский подметил эти необычные черты в русском народе – тяготение к самобытному философствованию (что, кстати, после заметил и Шукшин в своих чудаковатых персонажах из народа) и вывел впоследствии таких героев на страницы своих произведений, особенно в третьей книге своей трилогии о Христе и антихристе «Пётр и Алексей», повествующей о тяжёлой драме противоречий, вспыхнувших в отношениях между Великим Петром и его сыном, несчастным царевичем Алексеем. Мережковский создал свою концепцию причин этих противоречий, он посчитал, что царевич Алексей был близок к старой вере и весь был пропитан её духом, а его грозный отец, царь Пётр, по своему воспитанию от немецких учителей напичкан западническим скепсисом, и хоть и не являлся атеистом, но Бог для него был не высшим мерилом и законом, как для истинно православного человека, а сухой и необходимой формальностью, служащей только для укрепления самодержавного государства. Так они  не поняли друг друга – отец и сын, и великий преобразователь России своей рукой казнил своего наследника, не послушав его пророческих слов: «казнишь меня, так кровь моя падёт на всех последующих царей – от главы к главе и погибнет династия наша». Так и сбылось в истории, последним наследником царской короны России тоже оказался малолетний царевич Алексей, зверски убитый революционерами со всей его семьёй в июле 1918 года в доме инженера Ипатьева в Екатеринбурге... Есть свидетельства, что его отец, император Николай Александрович, читал перед казнью книгу Мережковского «Пётр и Алексей».

Мережковский, как глубоко верующий человек оценивал историю России и её будущее, которое он прозревал, зачастую через религиозную мистику, как путь к Христу, к истинной вере и высокой духовности. При этом он, как современник революционных событий, не мог отвергнуть и путь смятенного духа.

Он часто путался, как человек, заблудившийся в метели социальных бурь. Очень показательна в этом отношении его самая известная публицистическая работа «Грядущий хам», написанная им в начале бурного 1906 года, в разгар Первой русской революции, и вызвавшая резкое непонимание и протест, причём, со стороны диаметрально противоположных политических лагерей в тогдашней России.

Его обвиняли и правые и левые. Левые посчитали его мракобесом и прислужником черносотенных церковников, а правым было ненавистно его внимание к взглядам и идеям Герцена и Бакунина, хотя обоих он изрядно критиковал. А на самом деле Мережковский увидел в «грядущем хаме» – кого? – Прежде всего, европейского обывателя, мещанина, человека, теряющего духовную составляющую, отрекающегося от вечных нравственных заветов христианства, превращающегося в социальное животное, по сути говоря, сама вера в Бога в такой среде упраздняется и общество превращается в бездушный муравейник, где стремление к комфорту преобладает, а в трудное время торжествует простейший биологический принцип выживания, но нет борьба за идеалы, которые недоступны пониманию мещанина. Вот в этом «цивилизованном» обывателе и увидел Мережковский того самого «грядущего хама». Пошёл бы он чуть дальше в своих выводах, и увидел бы будущий европейский фашизм, когда миллионы европейских обывателей, недавно ещё культурных и просвещённых людей, легко организуются в армии завоевателей, грабителей и убийц. До таких выводов автор «Грядущего хама» не дошёл, но угрозу обозначил, предложив и выход из неё – обращение к Христу, к вечным идеалам христианства. К сожалению, его не поняли, посчитав ретроградом и едва ли не религиозным мракобесом.

Мережковский мечется. Он уезжает с женой Зинаидой Гиппиус в Париж, пережидая бурю русской революции. Также они уедут из Советской России в 1920 году всё в тот же Париж, где у них была квартира, купленная в благополучные годы.

Вообще отношения Дмитрия Сергеевича со своей женой был весьма своеобразны. Это был отношения не мужа и жены, а скорее содружество идейных соратников, где именно Зинаида Николаевна была генератором идей, которые потом Мережковский разрабатывал в своих исследованиях. То есть «пророк метели» мог быть таким заурядным подкаблучником? – как многие в культурной среде Петербурга воспринимали это семейство. Но нет, тут была истинная любовь, ведь Дмитрий Сергеевич за все сорок пять лет их совместной жизни никогда, ни на один день не расставался со своей женой. они всегда были вместе, вместе жили, вместе путешествовали, и в чём-то Зинаида Николаевна была более талантлива, чем её глубокомысленный муж, её стихи более интересны, неожиданны и ярки, чем достаточно рассудочная поэзия Мережковского. Но творчество Зинаиды Гиппиус требует отдельного исследования.

Жизнь в эмиграции после 1920 года стала временем угасания художественного и публицистического таланта Мережковского. Он перешёл на позиции крайней реакции, активно сотрудничал с той частью белогвардейского сообщества в изгнании, которая была близка с нацистской Германией.

И если более рассудочные умы из числа этой эмиграции, такие как философ Ильин, вскоре поняли агрессивную сущность фашизма, этого «хамства», которое реально в Европе стало не «грядущим», а ужасающим настоящим, и покинули Германию, перебравшись в нейтральные страны, то Мережковскому пришлось, хотя и вымучено, и явно против его христианских взглядов, сотрудничать с фашистскими оккупантами, захватившими в 1940 году его любимый Париж. Причиной тому было его крайне тяжёлое материальное положение, ведь в воюющей Европе, перестали выходить его книги.

Нобелевскую премию, на которую Мережковский номинировался десять (!) раз, он так и не получил, не помогла ему в этом и его резкая антисоветская позиция. Почему? – да, видимо, потому, что все мысли писателя и философа были обращены к России, к её истории, к судьбе христианства в ней, а это мало интересовало обывательскую и русофобскую Европу.

Скончался старый, больной и бедный историософ, запутавшийся в метели своих противоречивых идей и помыслов, в оккупированном голодном и холодном Париже 7 декабря 1941 года, в тот самый момент, когда началось наступление советских войск под Москвой, раздавивших в итоге войны того европейского «хама», которого так страшился русский писатель.