Образы Италии

«Образы Италии», трехтомное исследование, посвященное итальянскому искусству, одного из блестящих представителей русского Серебряного века Павла Павловича Муратова (1881-1950) до сих пор считается лучшим из всего написанного об Италии.

В начале прошлого века эта книга была в домашней библиотеке каждой культурной семьи, и по ней многие студенты и представители малоимущих классов отправлялись открывать сокровища Возрождения и античности, причем не только в таких крупных центрах, как Рим или Флоренция, но и в маленьких провинциальных итальянских городках, о которых они впервые узнали из книги Муратова.

После революции судьба забросила писателя в эмиграцию, и самый главный труд его жизни, принесший ему известность, на долгие годы был забыт. Только в начале 90-х годов он был переиздан в России, и вот теперь сама Италия наконец-то открывает для себя прославившего ее автора, с удивлением замечая, что многие мысли Муратова необычайно актуальны в наши дни.

«Образы Италии» нельзя назвать путеводителем, в строгом смысле этого слова. Скорее, это своеобразная эпическая поэма в прозе, посвященная «стране искусств» и воспевающая ее культуру, национальный гений, рассказывающая о ее истории и традициях.

Муратов не был профессиональным искусствоведом. По образованию военный, он, по словам его многолетнего друга, писателя Бориса Зайцева, был человеком «постоянно увлекающимся», что «давало иногда плоды замечательные».

В 1908 году Муратов впервые посетил Италию и, очарованный ее архитектурными и художественными красотами, начал серьезно изучать итальянское искусство через работы в основном зарубежных авторов, но, и не обходя вниманием русских италофилов, таких как Гоголь и Жуковский. А многие исследователи его творчества полагают, что его работа об Италии имеет прообраз в «Письмах русского путешественника» Николая Карамзина.

В 1911 и 1912 годах вышли два первых тома «Образов Италии», которые практически охватывают культуру и искусство всех частей страны, от Венеции до Сицилии. (Последний, третий, том, в котором подробно исследуется культура севера Италии, выйдет уже в эмиграции в 1924 году). Несмотря на отдельные критические замечания представителей академического мира, успех этого произведения у широкой публики был огромным. Помимо того, что автор открыл для русских творчество Беато Анджелико, Понтормо и Пиранези, эта работа уникальна тем, что впервые был создан целостный портрет Италии.

И этот портрет Италии состоит не из отдельных впечатлений какого-то путешественника, а является продуманной системой образов, которые, рассказывая о развитии западного искусства, показывают его кровную связь с искусством русским.

Не случайно, подробное изучение итальянской живописи XII-XIII веков привело Муратова к новому «увлечению» — русской иконописью. Он считал, что именно в тот период народы, населявшие территорию Западной Европы и России, были гораздо ближе друг к другу в культурном и духовном плане, чем современные европейцы и русские. Тогда еще западное искусство не оторвалось от общего корня христианской культуры, ведущей свое начало от византийского искусства.

Можно сказать, что своей жизнью и деятельностью Муратов пытался восстановить эту утраченную духовную связь между Россией и Европой. В суровые годы революции он с друзьями организовал в Москве «Studio Italiano», своеобразную гуманитарную академию, которая занималась пропагандой итальянского искусства. А оказавшись за пределами России, знакомил иностранцев с богатствами русской культуры, в частности, с иконописью.

В 1922 году писатель с семьей выехал из России, и некоторое время прожил в Берлине. Год спустя он вместе с другими русскими, оказавшимися за пределами родины, среди которых были философы Николай Бердяев и Семен Франк, писатели Борис Зайцев, Михаил Осоргин и другие, получил приглашение принять участие в конференции, которую организовал в Риме известный славист Этторе Ло Гатто.

Этот самоотверженный пропагандист русской культуры в Италии, неаполитанец по рождению, но духом русский, которого русские интеллектуалы любовно называли между собой Гектором Доминиковичем, пришел на помощь изгнанникам, организовав не только их встречи и выступления, но и Комитет помощи русским в Италии, к работе в котором привлек крупнейших представителей итальянской культуры.

Благодаря материальной помощи этого комитета и небольшим гонорарам, поступавшим от немецких издателей (Муратов пробовал себя и в беллетристике, и в драме, хотя с меньшим успехом), он смог поселиться в Риме и продолжить изучение неаполитанского искусства XVII-XVIII веков. Самым важным итогом этого его периода стало эссе «Поездка в Апулию», которое можно считать своеобразным дополнением к «Образам Италии».

Однако приход к власти фашистов и изменение политического климата в Италии заставили Муратова покинуть горячо любимую им страну. В начале 30-х годов он обосновывается в Париже и начинает регулярно публиковаться в эмигрантской прессе, причем пишет не только об искусстве, но и о политике, и на общие темы.

Поклонник красоты и убежденный европеец, но одновременно русский офицер и патриот, он глядит на картину современного ему мира с горечью и недоумением.

В 1937 году он в последний раз посещает Италию, которая, по словам одного итальянского исследователя его творчества, была для него «эстетическим местом, где осуществляется слияние искусства с жизнью и полная гармония человека с окружающим миром». Однако вид новых безликих кварталов, которые возводятся в Риме и Милане и которые ничем не отличаются от новых кварталов в других европейских столицах, заставляет его серьезно задуматься о будущем Европы.

В 1939 году он принимает приглашение английского мецената и исследователя икон У. Аллена переехать в Англию. На вилле мецената на юге Ирландии прошли последние годы его жизни практически в полном забвении, там он и скончался от сердечного приступа в феврале 1950 года в возрасте 69 лет.

Еще в 1925 году Этторе Ло Гатто предлагал перевести «Образы Италии» на итальянский язык, но его призыв не был услышан. Итальянцы были слишком избалованы великими именами, такими как Гете, Стендаль или Стерн, которые посвятили Италии прекрасные страницы своих произведений, чтобы заинтересоваться творчеством неизвестного русского эмигранта.

Павел Павлович Муратов должен был подождать всего лишь… сто лет прежде, чем в Италии нашлись энтузиасты, которые взялись за этот нелегкий труд. «Рождением» на итальянском языке «Образов Италии» мы обязаны известной исследовательнице русской культуры Рите Джулиани и переводчику Алессандро Романо.

Что же сейчас так поражает в монументальном исследовании Муратова? Эрудиция и обширность познаний автора? Поэтический портрет той Италии, которой больше нет в действительности, но которая продолжает жить в шедеврах искусства? Отчасти и это, но прежде всего потрясающее, почти невероятное предвидение писателем будущего Европы.

Муратов считал среднего европейца человеком, «потерявшим свой пейзаж», то есть оторвавшимся от своих корней, человеком толпы, но не «народным человеком». Уже в 20-х годах прошлого века он увидел происходившую в Европе борьбу двух типов людей: «человека органического с человеком механическим, европейца с обитателем пост-Европы». К последним он относил тип «путешественника по во всем мире одинаковым отелям, читателя газетного листа, адепта единственного жизненного культа, культа англо-американских обычаев». И пророчески добавлял: «Пост-Европа умеет побеждать тем более прочно, что делает это незаметно… Для этих людей путь не к порядку природы, а к беспорядку техники… к Европе, которая перестанет быть Европой, но сделается пост-Европой».

Сейчас, когда превращение Европы в «пост-Европу» практически завершено и человек полностью подчинен «беспорядку техники» (компьютерам и смартфонам), многие начинают понимать, не является ли возвращение к образам вечной красоты единственным путем к спасению?