Наш Чапаев

Артист с «нежной» фамилией Бабочкин был невысок, крепок, с пронзающим, сабельным взором. Когда он появлялся – нет, являлся! – на подмостках Малого театра, грохотали аплодисменты. Бабочкин был человеком известным, орденоносным, дважды лауреатом Сталинской премии. Переиграл множество ролей в классических постановках, ставил спектакли, которые неизменно шли с аншлагом.

Он был актером без амплуа – трагиком и комиком. Мог сыграть что угодно и кого угодно. Персонажи Бабочкина поражали достоверностью, образы – выразительностью. «Его исполнительское мастерство отличалось поразительной точностью, – вспоминала в книге «Амплуа – первый любовник» (не Бабочкин, а Георгий Менглет) актриса Маргарита Волина. – Найденный им закон внутренней жизни своего героя становился для него самого непреложным… Я не сторонник строго научного объяснения того, что есть тайна искусства. Тайна – она потому и называется тайной, что не подлежит ни объяснению, ни разгадке. Но я хочу назвать черту его артистической натуры, которую ценю никак не меньше непознаваемого, а с течением лет все более. Профессионализм».

Бабочкин играл, по образному выражению Б. Пастернака – до «полной гибели всерьез». Подобно Борису Андреевичу нынче вряд ли кто так исполнит свою роль – страстно, окрасив чувствами, как кровью.

Та же Волина говорила, что «его правдивость была дерзкой, а упрямость суровой и непреклонной».

Однако публика, взирая с партера и галерки на поседевшего, постаревшего Бабочкина, видела не столько его театральных персонажей – Хлестакова из «Ревизора», Репетилова из «Горе от ума», Власа из «Дачников», Кулигина из «Грозы», сколько Чапаева. Хотя сыграл Борис Андреевич в одноименном знаменитом фильме давным-давно, на заре своей карьеры, когда ему было едва за тридцать.

Образ героя Гражданской войны озарил Бабочкина вечной, неувядшей до самой смерти славой. Но и сложностей, неприятностей участие в картине братьев Васильевых принесло лицедею немало.

Едва ли не от каждой, даже внешне благополучной судьбы в ту мрачную пору тянулась тропинка к беде. За неосторожные, брошенные в запальчивости или гневе слова могли обесчестить, лишить наград, выслать, заключить под стражу. Несчастье маячило и перед Бабочкиным…

«Папе популярность действительно мешала, – вспоминала дочь артиста Наталья Борисовна. – Одно время он даже ненавидел фильм. Постоянно слышал: «Чапаев, Чапаев…» Но если бы не картина, то его просто не было бы в живых. После 1937 года за отцом постоянно ходили два человека, сменяя друг друга.

Однажды отец обратился к одному из соглядатаев: «Не надоело ходить за мной?» «Да ничего, Борис Андреевич, – отвечает тот, – завтра все кончится, не волнуйтесь». Отец пришел домой и говорит маме: «Ну что, Катя, надо бы белье приготовить… » Все это очень плохо кончилось бы для отца, если бы «Чапаева» можно было убрать с экрана...»

Режиссеры фильма братья Васильевы – на самом деле никакие не братья, а однофамильцы. Они – Сергей и Георгий Васильев – подружились и стали вместе снимать кино. Сначала позвали Бабочкина на роль ординарца Петьки. Но все изменила шутка – артист загримировался под комдива, стал лихо крутить ус и рассуждать «по-чапаевски». Васильевы сразу поняли, кто должен играть главную роль.

Между прочим, Бабочкин и сам участвовал в Гражданской войне. Лихим кавалеристом не был, однако недурно ездил верхом. И потом использовал свое умение в легендарном фильме.

Болтали, впрочем, что артист «скакал» на… стуле. Да нет же! Кто сомневается, пусть пересмотрит кадры кавалерийской атаки чапаевцев и убедится, что все снято без обмана.

Создатели картины подстраховались – на случай, если трагический финал гибели комдива не понравится начальству, сняли несколько «альтернативных» концовок. На одной из них Чапаев говорит Анке и Петьке: «Счастливые, вы, молодые. Вся жизнь впереди».

…Первым зрителем картины, был, разумеется, Сталин. Причем ленту для него крутили несколько раз. На один из просмотров в ноябре 1934 года генсек позвал Кирова, Молотова с женой, Жданова, Калинина. Присутствовал и начальник Главного управления кинопромышленности Комитета по делам искусств Шумяцкий.

Сталин поинтересовался у него, как пресса отнеслась к фильму. Тот ответил, что «Правда» дала положительную, хотя и «не энергичную оценку». В «Известиях» рецензент, некто Херсонский, требовал усилить роль комиссара Фурманова, поднять ее выше образа Чапаева. Шумяцкий заметил, что считает это «критическим загибом».

Сталин согласился: «Ох, уж эти критики. Такие вещи пишутся неспроста. Они дезориентируют. Люди нашли очень правильные краски для создания образа комиссара. А их тянут в другую сторону».

После просмотра картины все хвалили Бабочкина, Леонида Кмита (исполнителя роли Петьки) и Варвару Мясникову (Анку).

Сталин сказал: «Чем больше смотришь “Чапаева”, тем он кажется лучше, тем больше находишь в нем новых черт». По некоторым данным, он смотрел фильм 38 раз. Количество зрителей в первый год проката было ошеломляющим – 30 миллионов.

В своей книге «В театре и кино» Бабочкин назвал главное, по его мнению, достоинство фильма: «”Чапаев” для зрителей тридцатых годов – или во всяком случае для громадного большинства этих зрителей – был не фильмом, заранее придуманным, подготовленным, срепетированным, а потом снятым на пленку. Это был подлинный, несомненный и реальный кусок жизни, захватывающий и трагический…»

Артист описывает, как на центральной площади маленького городка Кингисеппа Ленинградской области собрался народ. Десятки людей грелись у костров, кипятили чайники. Тут же стояли распряженные лошади, от которых шел густой пар. Это были крестьяне окрестных сел и деревень, съехавшиеся посмотреть «Чапаева». Картина шла в местном доме культуры круглые (!) сутки, и они ждали своей очереди.

«Через много лет я встречаю одного зрителя, бывшего военного, – писал Бабочкин. – Единственного, который сознается, что не любит картину, не может о ней вспоминать хладнокровно. Почему? Около кинотеатра в толпе ему тогда сломали ногу, такая была давка...»

Кино было частью моего детства – большой, важной. Скопил, урвал от школьного обеда денежку или мама раздобрилась на двугривенный, сейчас же – в кино. Тем более, постоянно выходили какой-то замечательные фильмы. Я смотрел на экран и поражался – как же чудесно снято! Как здорово выглядят и как точно выражаются герои!

Я выстаивал в очереди к кассе кинотеатра с беспокойно колотящимся сердцем – боялся, что кончатся билеты. Наконец, добирался до заветного окошка, бросал на блюдечко горсть монеток и получал вожделенный голубой листок. Бежал к дверям, нырял в темноту зала, где уже разносились музыкальные аккорды и бежали по экрану титры…

В праздничные дни вход в кинотеатры был свободным, то есть бесплатным. Обычно показывали патриотические картины: «Адмирал Нахимов», «Олеко Дундич», «Депутат Балтики», «Ленин в 1918 году», «Мы из Кронштадта», «Секретарь райкома», «Константин Заслонов» и другие ленты.

Моим же любимым фильмом был «Чапаев». Кадры из той картины запомнились навсегда.

Под барабанный бой четким строевым шагом идут на позиции красных шеренги белых офицеров. Один из чапаевцев, сворачивая козью ножку, усмехается: «Красиво идут». Другой соглашается – то ли презрительно, то ли уважительно молвит: «Интеллигенция…»

Без устали строчит пулемет Анки, грохочут ружейные выстрелы, рвутся гранаты. Атака белых отбита. Но из-за косогора с гиканьем и свистом несутся кавалеристы. «Казаки!» – тревожно вглядывается в горизонт бородатый солдат. Сдергивает в отчаянии шапку и закрывает глаза Анка…

Вдруг лицо ее озаряется восторгом – она узнает в несущемся навстречу всаднике в лихо сбитой набок папахе и развевающейся бурке Чапаева. Вслед за бесстрашным комдивом с обнаженной шашкой разливается кавалерийская лава, грохочет молодецкое «ура!». Позиции белых смяты, они в панике бегут…

Как же я переживал, когда белые под покровом ночи коварно напали на чапаевский штаб! Комдив с Петькой бились до последнего, но им пришлось отступить к берегу Урала.

В истерике бьется белогвардейский пулемет, свистят пули, будоража речную гладь. Начдив ранен, но плывет, плывет: «Врешь, не возьмешь…» Еще немного, и он доберется до берега. Так хотелось, чтобы Чапаев уцелел, спасся…

Этот фильм я смотрел десятки раз и выучил наизусть. Но никогда не видел, как погибает главный герой. Незадолго до смертельного мига я выбегал из зала и вслед мне доносился печальный вздох…

Но, оказывается, комдив выжил! В 1941 году, вскоре после начала войны вышел пятиминутный фильм «Чапаев с нами». И там строчил вражеский пулемет по плывущему герою. Он скрылся под водой, но потом все же вынырнул! С берега его подбадривали бойцы – уже не Гражданской, а Великой Отечественной: «Давай, Василий Иваныч, давай!»

Чапаев выходит на берег. Расправляет плечи, надевает папаху, набрасывает бурку: «Ну, что у вас тут? Опять немцы полезли?» Красноармеец подтверждает: «Опять полезли, проклятые…» Лицо Чапаева вспыхивает гневом: «Врешь, не возьмешь. Били и будем бить!»

Гремит марш, маршируют солдаты с винтовками наперевес. Разносится окрест громовой голос Чапаева: «Построили вы великолепную жизнь на нашей земле. И эту жизнь у нас отнять хотят?! И кто? Поганая стая, фашистская. Бей ее в кровь, бей без жалости! Так, чтобы следа от нее не осталось!»

Печатают шаг шеренги советских воинов, мчатся танки, гудят в небе краснозвездные самолеты. Скоро очистят они родную землю от жестоких пришельцев. И не будет пощады кровавой вражьей стае! 

…«Небитым» его назвать было трудно – был бит, не раз и жестоко, а вот рубцы и шрамы он скрывал тщательнейшим образом», – вспоминала Волина. Она не уточняла, что у Бабочкина нередко случались конфликты – шумные, ожесточенные – с коллегами: Царевым, Жаровым. Отголоски тех «войн» доходили до самого верха, до министра культуры Фурцевой.

Борис Андреевич чем-то походил на «своего» Чапаева, сражался безудержно, отважно, размахивая шашкой убеждений, взглядов на искусство, сценическую профессию. И – надорвал свое сердце…

В 1975 году Бабочкин начал репетировать в Малом театре «Чайку». Однако ему нездоровилось. Как-то жена Игоря Ильинского, Татьяна Битрих-Еремеева, встретила Бориса Андреевича в театральной поликлинике. У него был нездоровый вид, всегда живые глаза поблекли. «Пошаливает сердце», – пояснил он. Женщина посетовала и, как обычно, в таких случаях, посоветовала поберечь себя, остановиться.

Бабочкин пристально посмотрел на нее, усмехнулся: «А оно и само остановится». Борис Андреевич имел в виду сердце. Но он не думал, что оно замрет так скоро…