Нам здорово повезло с этим кукольником

Судьба подарила мне знакомство с Сергеем Владимировичем Образцовым, когда он был уже признанным театральным деятелем, писателем, народным артистом СССР, лауреатом Сталинской и Ленинской премий, первым в стране Героем Социалистического Труда среди артистов, руководителем Центрального театра кукол, профессором ГИТИСа, президентом Международного союза кукольников и советского центра этой организации… А в моей памяти он остался просто уникальным человеком, встречи с которым я буду вспоминать всю оставшуюся жизнь.

В молодости я учился в железнодорожном техникуме по учебникам академика В.Н. Образцова: "Энциклопедия путей сообщения", "Железнодорожные узлы", "Проектирование железнодорожных станций". Тогда же от преподавателя Федора Яковлевича Рогозина узнал я, что сын Образцова, Сергей Владимирович, оказывается, намного превзошел своего отца по известности и популярности, хотя он всего лишь кукольник. Понять такое было невозможно. Потому что одно дело проектировать для страны стальные магистрали, отмеченные В.И. Лениным как "самое яркое проявления связи между городом и деревней", и совсем другое - играть с куклами. Ерунда какая-то.

Пройдет немало времени, прежде чем до меня дойдет истинный смысл высказывания педагога, а главное то, что находить пути к сердцам людей ничуть не проще, нежели прокладывать для них железные дороги.

…Представил меня Образцову не кто-нибудь, а председатель Всероссийского театрального общества, художественный руководитель Малого театра М.И. Царев. Вот, дескать, молодой человек, «наш уважаемый капитан хочет подготовить книгу о деятелях театра, связанных с Вооруженными Силами. Ему уже дали интервью Гоголева, Уланова. Со мной он тоже беседовал…»

- Не знаю, Михаил Иванович, - перебил Царёва Образцов, - какое отношение имеет к армии Галя Уланова, за исключением того, что за ней ухаживали многие генералы и маршалы, но я, в отличие от тебя, ни дня не служил в войсках. Так что даже не представляю, о чем «ваш уважаемый капитан» может со мной разговаривать.

Облизав от волнения пересохшие губы (пусть читатель вообразит себе на мгновение картину: два титана отечественной культуры почти что препирались из-за моей персоны), я заметил Сергею Владимировичу, что во время войны он был откомандирован Главным политуправлением Красной Армии в Сибирский военный округ, где готовил концертные кукольные бригады, а потом со своим театром ездил по фронтам. Чем не основание для беседы? Тень серьезности мелькнула на лице Сергея Владимировича, после чего он написал мне рабочий телефон и причудливое имя и отчество своей секретарши Пирои Абдуловны. Не откладывая в долгий ящик, я заготовил болванку предстоящего интервью. И передал его Образцову через упомянутую секретаршу. Спустя какое-то время Пироя Абдуловна позвонила и упавшим голосом пригласила меня на встречу с шефом...

Не успел я переступить порог диковинно обставленного в стиле ампир кабинета, как услышал из уст его хозяина лавину упреков, припомнить которые сейчас даже не берусь из-за их давности. Но еще больше - из-за моей тогдашней растерянности.

В страшном сне нельзя было представить такого жуткого разноса. Сергей Владимирович размахивал испещренной его сердитыми замечаниями рукописью и громогласно возмущался. Но под конец вдруг неожиданно смягчился и сказал: «Я приношу вам извинения за то, что сильно отчитал. Но и вам это будет уроком. А теперь, если располагаете временем, можем поговорить...»

Так с тех пор между нами наладились хорошие, в чем-то даже доверительные отношения. Я мог запросто наведываться к Образцову в театр, чтобы пообщаться с ним. Он был рассказчиком от Бога. Не представляю себе, кого в этом смысле можно поставить рядом с ним даже не просто по артистическому дару повествования. Этому-то, в принципе, и научиться можно.

Но чтобы по ходу светского разговора основательно вскрывать глубинные основы того или иного явления, события, а главное, всегда высказывать нестандартные, нелицеприятные, а то и крамольные мысли по любому поводу, - на такое был способен в те времена только Образцов! И такое, пожалуй, только ему и прощалось.

Мы обсуждали (прошу учесть: конец семидесятых стоял на дворе) тяжелые последствия для страны и народа репрессий 38-го года. Он показал мне папку материалов (наверняка она у родственников где-то хранится), в которых пытался высказать свое суждение о той всенародной беде, но редакции центральных газет неизменно возвращали ему "вредную писанину". По этому поводу с ним даже общался представитель горкома партии, некто Петруничев.

- Но партии на меня трудно влиять, хотя, конечно, она влияет, потому что я, может быть, единственный в Советском Союзе беспартийный директор театра. И сколько мне предлагали вступить в партию, я отказывался. Я сумел всех убедить в том, что беспартийным больше принесу стране и народу пользы. Меня и в мире слушают только потому, что я беспартийный.

В определенном смысле той прошлой тоталитарной системе здорово повезло с этим кукольником. Он оказался суперталантливым глашатаем и пропагандистом социалистических ценностей. Да, строптивым, да несговорчивым, иной раз и способным на дерзкую выходку, как, например, с демонстративной посылкой книг осужденной Серебряковой. Но в отличие от подавляющего большинства записных идеологических столпов тоталитаризма, которые служили системе, в основном, по корыстным соображениями, Образцов, один из немногих, восхвалял счастливую жизнь советских людей по глубокому убеждению. Которому, к слову, остался верен даже, несмотря на то, что дожил до "перестроечных буйных ветров". Он им не сопротивлялся, наоборот, вроде бы даже радовался тому, что все так замечательно получается, что "среди кремлевских геронтократов нашелся такой умный и молодой Горбачев". Но своей «советскостью», теми самыми "принципами" не поступался. Хотя в то же время Нину Андрееву называл "взбалмошной женщиной".

- Мой отец был беспартийным и членом ВЦИКа двух созывов. Его именем названы институт, техникум, улица в Москве. Он сразу после революции понял, что созидается новая страна. Не все интеллигенты поступали как отец. Многие даже руки ему не подавали. Ну и что? Он оставался советским человеком. И я такой. Но что у нас плохо: мы хорошие, правильные идеи превратили в лозунги и их заштамповали. А есть замечательная (я такой старый, что "закон Божий" сдавал в свое время в школе!) заповедь: "Не поминай имени господа Бога твоего всуе". Вот мы и затрепали свои идеи, как полотнище флага на ветру. А без идей молодежь не может. Она должна быть чем-то увлечена. Я проехал 48 стран и знаю, что так, как живут во многих странах, жить нельзя. Поэтому коммунизм будет, я в этом глубоко уверен. Может, не такой, как мы себе его представляем, но будет...

Однажды он, показывая мне свои картины и очень интересно рассказывая о живописи вообще, как бы между прочим, обронил, что терпеть не может "примитивную мазню Айвазовского".

Как можно даже не просто не любить, а не терпеть творчество классика - понять такое было выше моих сил! Сергей Владимирович внятно и доступно пояснил, почему не приемлет именно Айвазовского. А в конце заметил:

- Только я своего мнения по этому художнику никому не навязываю.

Что правда, то правда. Даже притом, что Образцов отличался поразительной публицистической плодовитостью и выступал в советских СМИ по широчайшему спектру проблем, от воспитания подрастающего поколения до языкознания, многие читатели, пожалуй, только из этих заметок узнают о его нелюбви к Айвазовскому.

Интеллигентный и мудрый старик редко делал из своих антипатий факты общественной значимости. Хотя в конкретном случае имел на то полное право: был человеком художественно образованным и сам писал весьма недурственные полотна.

Еще бы, ведь закончил ВХУТЕМАС. Его однокашниками были Пименов, Гончаров, Вильямс - крупнейшие советские художники.

А мог ни с того ни с сего из мухи слона раздуть. Однажды долго и с неподдельным пафосом осуждал то, что я по телефону представляюсь: Миша. А надо-де, в моем возрасте, всегда полностью сообщать свое имя и отчество.

В другой раз дотошно рассуждал о том, что каждый человек обязан обо всем иметь собственное суждение и никогда не следовать различным модным веяниям в чем бы то ни было.

- Вот у меня был хороший приятель - актер Театра сатиры Георгий Тусузов, проживший 92 года и до последнего дня игравший на сцене. На вопрос, что помогло ему так хорошо себя сохранить, отвечал: никогда не делал гимнастики, не женился и не обедал дома. А у меня все иначе. Правда, гимнастикой я тоже никогда не занимался. Но жен у меня было

две. Одна родила мне дочь и умерла, а со второй, слава Богу, уже больше полувека вместе. Наш брак стал своеобразным продуктом эпохи. Несколько лет мы не расписывались. Когда начались репрессии, я потащил ее в ЗАГС. Подумалось: вдруг нас, как многих друзей моих, того же Мейерхольда, заберут среди ночи. Кто тогда передачи будет носить?

Терпеть не мог силовых видов спорта за то, что они прививают подросткам жестокость и насилие. Корриду анафеме предавал, в цирк не ходил принципиально, чтобы не видеть издевательств над животными.

Часто повторял: не каждый, кто в детстве мучил кошку, повзрослев, станет бандитом. Но каждый бандит в детстве обязательно мучил кошку. Если при нем заговаривали, скажем, о женском футболе, баскетболе, а особенно боксе, - прямо-таки выходил из себя. Точно так же относился и к проблемам эмансипации. Считал это побочным продуктом социализма, но добавлял при этом, что таких продуктов еще больше при капитализме.

По-настоящему Сергей Владимирович гордился, как мне представлялось, только двумя вещами, исключая, конечно, детей своих, внуков и правнуков. Во-первых, новым зданием своего кукольного театра, именно помещением, а не только коллективом, к которому привык за долгие годы руководства им, как привыкают к домашним. И не шибко дорожил мнением артистов. На что они временами отвечали ему взаимностью. Острый на язык Зиновий Гердт однажды признался в порыве откровенности: "В нашем театре два самодура. Один по фамилии (С. Самодур, актер и сценарист - М.З.), другой - по призванию". Что же касается здания, то возвести такой театр, в самом деле, было под силу только неординарному человеку, обласканному системой. Подобными подвигами могли похвалиться еще Юрий Никулин и Наталья Сац. Но с писательством посложнее. Во-вторых, поэтому Образцову до смертного одра льстило то обстоятельство, что, будучи артистом-кукольником (так сам себя называл), он вошел в касту "инженеров человеческих душ", "приводных ремней партии". И гордился сим обстоятельством не без основания.

Вот что написал о нем Корней Чуковский: "Это человек феноменального вкуса, изумительных творческих сил и, главное, единственный. Во всем мире нет другого Образцова. Он сам изобрел свою профессию, сам создал целую отрасль искусства, и его куклы талантливее многих живых артистов. Ни в чьих рекомендациях он не нуждается. Мы, писатели, можем только гордиться, что в наши ряды вступает такой сильный и талантливый мастер слова. 22.11.1962 года".

Впрочем, в частых интервью Сергей Владимирович не без гордости заявлял, что его хвалил В. Маяковский, что "Необыкновенный концерт" сыгран был свыше шести тысяч раз: ни один спектакль в мире за всю историю человечества не может похвастаться таким долголетием.

Более пятидесяти лет в его театре шел и спектакль "По щучьему велению". Что тоже на рекорд Гиннеса потянет.

В любой беседе никогда не упускал случая подчеркнуть свой возраст на каком-нибудь факте или событии. Говорил: при мне самолеты стали летать, танки начали воевать, радио возникло, само собой, телевидение. Или подчеркивал: я в тринадцать лет с балкона на Тверской видел царя, царицу и наследника.

...Однажды за чашкой чая, которым нас, как всегда, угощала Пироя Абдуловна, я спросил Образцова:

- А возраст свой вы как-нибудь ощущаете?

- Нет, - ответил он, не задумавшись ни на мгновение, - вот только с некоторых пор начал замечать, что со шнурками на ботинках тяжеловато управляться. Так я перестал покупать ботинки со шнурками.

…Сергей Владимирович по моей просьбе написал-таки для солдатской газеты "Советский воин" заметки о своей "службе без погон" в Сибирском военном округе. Не поверите, но я настоятельно советовал ему описать также все его фронтовые приключения: ведь старик в тылу не отсиживался ни дня. В конце 1982 года в "Новом мире" вышли его воспоминания "По ступенькам памяти". Там была вся война артиста-кукольника, в том числе - и эссе, написанное для воинов-сибиряков по моей просьбе. Благодаря которому мы когда-то и познакомились.