«Каменное воинство» Александра Опекушина

Памятники — чтобы помнили. Но, как показывает исторический опыт, человечество любит и хочет забывать. И поэтому памятники сносятся, а на их место ставятся новые. А затем следующие поколения крушат их с не меньшим остервенением. И возникает вопрос — то ли с нашим наследием что-то не так, то ли мы не умеем (не достойны) им пользоваться.

Так разрывается связь между поколениями.

28 ноября по нов. ст. исполняется 180 лет со дня рождения великого русского скульптора Александра Михайловича Опекушина. Посвятивший жизнь увековечению русских монархов, выдающихся деятелей, поэтов, творя «на века», он стал свидетелем, сколь скоро люди свергают своих кумиров...

На эту тему размышляет кандидат философских наук И. Кравченко: «Уничтожая памятники, мы лишаем себя целого пласта социально-ценностной информации, транслируемой из поколения в поколение. Они выступают особым символическим способом трансляции социально значимой информации, в которой фиксируется, осознается, оценивается и переживается прошлое, настоящее и будущее».

Мне представляется, что Опекушин будто бы становится со своим «каменным воинством» в один ряд, повторяя его судьбу. Основательный, густобородый, вросший корнями в русскую землю, он был сначала превознесен и прославлен обществом, а затем — унижен, отброшен и фактически раздавлен.

А.М. Опекушин родился в 1838 г. в крестьянской семье в деревеньке Свечкино. Даниловский уезд Ярославской губернии, из которого происходил род Опекушиных, издревле славился своими ремеслами. В Свечкине, Рыбницах, Давыдкове, Овсяниках жили и работали семейные династии потомственных каменотесов, лепщиков, штукатуров — Дылевы, Лапины, Козловы, Курпатовы. В этом ряду стоял и род Опекушиных. Отец скульптора — Михаил Евдокимович — слыл мастеровитым лепщиком. Так что, можно сказать, опекушинский художественный дар выкристаллизовался генетически, вбирая память целых поколений народных мастеров.

В этой среде будущий скульптор произрастал, получал первые навыки лепки, приобщался к ремеслу. Отец Александра не мог не обратить внимание на одаренность сына и приложил все усилия, чтобы устроить его в рисовальную школу при Обществе поощрения художеств в Петербурге. Благодаря исключительным способностям и трудолюбию Опекушин к 17-ти годам окончил школу и курсы при мастерской скульптора Д. Йенсена.

После смерти отца на плечи юного Опекушина легли заботы о семье. Однако на фоне болезней и финансовых проблем он не оставлял надежды избавиться от крепостной повинности. (Скульптор признавался: «Я боюсь, что буду художником, но не свободным человеком».)

Наконец, в 1860 г. Александр откупился от помещицы Ольхиной. Вольная стоила ему 500 рублей. И уже в следующем году молодой и свободный, полный надежд скульптор обвенчался с крестьянкой Евдокией Ивановной Гуськиной.

Судьбоносную роль в судьбе Опекушина сыграл его знаменитый коллега Михаил Микешин, пригласивший начинающего ваятеля принять участие в работе над памятником «Тысячелетие России» в Новгороде. Памятник представлял собой огромный колокол, «призванный благовестить потомкам о героическом прошлом России». На нем тремя ярусами размещены 129 фигур — деятели, творившие историю России — от Рюрика до Лермонтова. Опекушин выполнил одну из самых заметных фигур — Петра I.

Неожиданной, но заслуженной наградой Ученого совета Академии художеств стала для молодого ваятеля Малая серебряная медаль — за барельеф «Ангелы, возвещающие пастухам Рождество Христово».

Вскоре скульптор обрел популярность, и многочисленные заказы позволили обеспечивать большую семью. Опекушин занимался отделкой московских особняков, создавал декоративные композиции, статуэтки, вазы, большие серебряные блюда и прочие ювелирные изделия. Кроме того, им было выполнено множество мраморных и бронзовых бюстов: Аристотеля, Платона, Жуковского, Вяземского и других.

* * *

Самое известное творение Опекушина — конечно же, памятник А.С. Пушкину на Тверском бульваре в Москве. В течение нескольких лет лучшие скульпторы Российской империи неустанно трудились над макетами первого памятника великому русскому поэту.

По всей стране шли сборы пожертвований на монумент. Специальная комиссия, в которую вошли академики, адмиралы, выпускники Царскосельского лицея, отбраковывала работы, представленные на конкурс, — одну за одной. Пушкин в этих проектах был мифологизирован донельзя: он представал то в окружении сонма сомнительных аллегорических фигур, то с лавровым венком, со свитками, с гусиными перьями и прочими атрибутами любимца муз. К слову, один из проектов Опекушина тоже был выполнен в этом ключе и представлял собой следующее: «Пушкин в необычно длинном одеянии с гордо скрещенными на груди руками стоит на вершине четырехгранной пирамиды в окружении героев его произведений — «Бориса Годунова», «Сказки о рыбаке и рыбке», «Полтавы». В общей сложности А.М. Опекушин сделал более 30 (!) проектов памятника из глины и пластилина.

Наконец было озвучено требование к конкурсному проекту — чтобы «форма… соединяла бы в себе характер величия с возможною простотою...».

Неожиданно в борьбу включились прославленные мастера — П. Антокольский и И. Шредер.

Ажиотаж вокруг конкурса породил множество досужих разговоров, сплетен, недоброй критики. Александр Михайлович вспоминал: «В течение ряда лет ночи не спались как следует. Было три лихорадочных конкурса. В двух из них участвовали все скульпторы того времени. Ах, какая жара была! Ах, какая суматоха! Сколько зависти было друг к другу; каждый хотел быть ваятелем, по выражению Белинского, “вековечного памятника”».

Наконец, в 1875 г. комиссия присудила победу А. Опекушину. Именитые соперники-скульпторы негодовали: разве мог победить «какой-то крестьянин Опекушин»?

«Это не фигура поэта, но приличный статский человек — вот и все», — так характеризовал опекушинского Пушкина Иван Крамской в письме Павлу Третьякову.

Академия художеств тоже сделала все возможное, чтобы досадить победителю: его заставили в срочном порядке освободить мастерскую.

Памятник Пушкину был торжественно открыт в Москве 6 июня 1880 г. при большом скоплении народа. Проникновенные речи в честь поэта произнесли прославленные гости — Достоевский, Тургенев, Аксаков.

Что бы ни говорили современники-недоброжелатели, опекушинский Пушкин на века — уже можем с уверенностью говорить об этом — стал одним из символов Москвы, нежно любимым горожанами.

(Здесь напрашивается аналогия с Эйфелевой башней, которая сначала была принята в штыки, а потом стала важным сущностнообразующим артефактом для французов).

Именно об опекушинском памятнике поет Булат Окуджава:

«Мы будем счастливы
(благодаренье снимку!).
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку
на фоне Пушкина!
И птичка вылетает».

Любовь (очевидно, это именно любовь, а не что-либо иное) человека к памятнику живейшим образом отражена в очерке Марины Цветаевой «Мой Пушкин»: «...Потому что мне нравилось от него вниз по песчаной и снежной аллее идти и к нему, по песчаной или снежной аллее, возвращаться, — к его спине с рукой, к его руке за спиной, потому что стоял он всегда спиной, от него — спиной и к нему — спиной, спиной ко всем и всему, и гуляли мы всегда ему в спину, так же как сам бульвар всеми тремя аллеями шел ему в спину, и прогулка была такая долгая, что каждый раз мы с бульваром забывали, какое у него лицо, и каждый раз лицо было новое, хотя такое же черное. (С грустью думаю, что последние деревья до него так и не узнали, какое у него лицо). 

...Потому что мне нравилось, что уходим мы или приходим, а он — всегда стоит. Под снегом, под летящими листьями, в заре, в синеве, в мутном молоке зимы — всегда стоит. 

…Памятник Пушкина был первым моим видением неприкосновенности и непреложности». 

Изначально памятник стоял в начале Тверского бульвара, лицом ко Страстному монастырю. В 1950 г. монумент был перенесен на место снесенной монастырской колокольни и развернут. Многие коренные москвичи это перемещение восприняли болезненно. Так писал Валентин Катаев: «Для людей моего поколения есть два памятника Пушкину. Оба одинаковых Пушкина стоят друг против друга, разделенные шумной площадью, потоками автомобилей, светофорами, жезлами регулировщиков. Один Пушкин призрачный. Он стоит на своем старом, законном месте, но его видят только старые москвичи. Для других он незрим. В незаполнимой пустоте начала Тверского бульвара они видят подлинного Пушкина, окруженного фонарями и бронзовой цепью. А Пушкин сегодняшний для меня лишь призрак».

Александру Опекушину принадлежат и менее известные памятники Пушкину — в Петербурге (1884), Кишиневе (1885), Остафьево (1913).

* * *

Еще одна магистральная тема творчества Александра Опекушина — монументы, посвященные его высокопоставленным тезкам — Императорам Александру II и Александру III. С обоими правителями скульптор неоднократно встречался, представители Царской династии всегда тепло привечали его и содействовали его творчеству.

Особенно поддерживал Опекушина Государь Александр III, поручивший ваятелю создать московский памятник его отцу.

Также скульптора высоко ценил Великий князь Сергей Александрович.

Об Александре II Опекушин говорил: «Мне кажется, я мог бы вылепить статую покойного Императора, закрыв глаза, — до такой степени у меня жив в памяти его образ».

И это немудрено, учитывая, сколько раз Опекушин изваял Александра II. Его монументы были воздвигнуты в Астрахани, Кишиневе, Ченстохове, Владимире, Москве, Рыбинске, Бутурлиновке Воронежской губернии, Новой Ладоге, Пскове, Новгороде и ряде других городов. Самым удачным и значительным принято считать монумент Царю-освободителю, открытый в 1898 году в Московском Кремле.

Газета «Московские Ведомости» отмечала: «Уже прошло более месяца со дня открытия памятника Императору Александру II, а между тем каждый день видишь около него все те же вереницы, почти толпы народа. Поучительно наблюдать настроение толпы. Это не простой осмотр, публика ходит тихо, с каким-то благоговением, разговор происходит чуть не вполголоса». 

После 1917 г. почти все опекушинские памятники были уничтожены. Эту хронику невозможно читать без содроганий — «…уничтожен… уничтожен, уничтожен»: памятник адмиралу Грейгу в Николаеве — открыт 21 мая 1873 г., уничтожен после 1917 г., памятник русскому промышленнику и благотворителю И. Г. Харитоненко в г. Сумы Харьковской губернии — открыт в мае 1895-го, уничтожен в 1920-х. Самый крупный по размерам монумент в дореволюционной России, памятник Н. Н. Муравьеву-Амурскому в Хабаровске, — открыт в 1891-м, уничтожен в 1925 г., восстановлен к 1992 г. по модели, сохранившейся в Русском музее (напомним, что до революции он назывался «Русский музей Александра III»).

Все памятники русским царям, государственным деятелям, известным промышленникам были снесены после специального ленинского декрета от 12 апреля 1918 года «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической революции».

По счастью, сохранились работы, не уничтоженные временем и человеком, — известный памятник академику Русского географического общества Карлу фон Бэру в Тарту (1886), памятник поэту Лермонтову в Пятигорске (1889) и другие.

Какова глубина трагедии ваятеля, который видит, как рушится все, во что он верил, что создавал, чему посвящал время, творческие усилия, на что положил жизнь. Рушится воочию. Сильное, тяжелое впечатление производит серия фотографий, на которых запечатлен процесс разрушения памятника Александру III около храма Христа Спасителя. На одном из этих снимков огромная отломленная голова царя скатывается по грубо сколоченным доскам, и зеваки глазеют.

Почти мистической на этом фоне кажется история этой «головы» — Опекушин переделывал ее несколько раз: «…формовкой статуи лепщики меня замучили, вместо трех месяцев, как обещали, тянут восемь… Да в добавление варвары разбили голову царя и с короною вдребезги — приходится лепить новую».
После революции Опекушин потерял сбережения в банках, накопленные благодаря титаническим трудам, дом и мастерскую в Петербурге.

Убогий быт семьи Опекушиных предстает перед нами в письме дочери скульптора Марии от 1918 г: «Живем мы так плохо, так плохо, что сказать нельзя, голодаем буквально в этом смысле, папа от болезни и голода так истощал, что лежит в постели. Бывают дни, а их очень много, что мы до 6 ч. вечера сидим голодные, денег не дают, продаем все что возможно, папа продал даже шубу, чтобы на что было прожить некоторое время, а теперь жить становится невыносимо... Доктор советует везти и папу, и сестер в деревню, где есть молоко и хоть что-нибудь из продуктов, а то им грозит голодная смерть, а что я могу сделать, не имея... денег... У папы одна мечта — уехать весною в деревню подышать воздухом, попить молока, да хоть картошки поесть вдоволь...».

Еще одно свидетельство нищеты Опекушиных — обращение самого скульптора к советскому правительству и председателю секции художников: «Я, чтобы не умереть с голоду, вместе с моей семьей принужден продавать все, что только возможно, включительно до носильного белья, теперь уже и этот источник прекращается, и я 80-ти лет, больной, слабый, с пороком сердца, с распухшими от недоедания ногами, принужден вместе с тремя дочерями, также больными (у одной болезнь почек, у другой туберкулез легких в сильнейшей стадии и у младшей тот же порок сердца с теми же отеками, что и у меня), медленно умирать с голоду».

Вместе с дочерьми осенью 1919 г. Опекушин был отправлен за государственный счет на родину, в Ярославскую губернию, где обнищавшую семью приютила двоюродная сестра скульптора Анфия Андреевна.

В начале 1923 г. Александр Михайлович заболел воспалением легких и 4 марта скончался в возрасте 84-х лет.

Скульптора похоронили на кладбище возле Спасской церкви села Рыбницы, где он был крещен. И только в 1972 г. на могиле Опекушина появилась простая надгробная плита, а в 2012 г. — черное гранитное надгробие с надписью: «Великому скульптору от благодарных потомков».

В завершение уместно привести проникновенные слова филолога Натальи Масленниковой: «Скульптуре, пожалуй, как искусству зрелищному, принадлежит важная роль не только в организации внешней (городской или парковой) среды, но и в упорядочении среды духовной каждого из нас, в сохранении исторической памяти народа, памяти его славных предков, одно лишь соприкосновение с которыми способно поднять энергетическую волну, всколыхнуть душу, напитать ее силой, красотой, гордостью от сознания своей причастности к великим пращурам. А потому всякая благодарная душа обязана хранить воспоминание не только о героях наших, чьи изображения украшают город, но и о создателях великолепных изваяний, что дарят нам эти “чудные мгновения” священного трепета».