Евразийские неучи
Итак, книга Александра Дугина "Проект Евразия"…
Прошло уже полтора десятка лет, как автор впервые порадовал нас своими "евразийскими открытиями", но за все это время так и не удосужился понять русскую историю. Это было бы даже забавно, если бы Дугин не впадал в менторский тон.
Самое первое предложение в книге: "История – это дисциплина, отражающая мировоззренческие установки того общества, в котором ее изучают". Прямо-таки, по Марксу. Но все дело в том, что общество не бывает однородным и, следовательно, мировоззренческие установки в нем разные. Да и значительная часть исторической науки вообще не связана с мировоззрением, с идеологией. В обработке источников, в краеведении или в топонимике – какая идеология? Никакой.
Историк реконструирует прошлое. Он имеет дело с фактами. Без них истории нет. А может ли философия существовать без фактов? Может. Она спокойно без них обходится. Время, бесконечность, свобода – эти категории, как и многие другие, к фактам отношения не имеют (кстати, Дугин называет себя философом). Более того, часто философские доктрины строятся вопреки историческим фактам, как тот же марксизм, к примеру.
Дугин чаще всего не утомляет себя исследованием фактической стороны дела. Так чего он привязался к истории? Почему она для него так важна? А все дело в том, что без истории невозможно обосновать его евразийские утопии. Именно в истории первые наши евразийцы искали подтверждение тому, что русские – евразийский народ. Ни европейский и ни азиатский, а евразийский. Особенно евразийцы в прошлом, как и ныне Дугин, напирали на то влияние, которое на Русь оказали якобы тесные контакты с азиатскими кочевыми народами. Хотя любому нормальному, не философствующему историку понятно, что кочевые и оседлые народы несовместимы. Для того, чтобы кочевникам пригодилась культура оседлых народов, им надо самим стать оседлыми. И наоборот. Так что никакого синтеза тут быть не может, его никогда и не было. Русские, по мнению Дугина, чуть ли не поголовно когда-то ходили в татарских шапочках. Шапочки, конечно, можно было позаимствовать у кочевников, а мироощущение – нет.
Не менее странный довод и о том, что на Руси имело место этническое смешение с монгольскими и тюркскими племенами. Однако достаточно просто посмотреть на современных русских, чтобы понять, что сколько-нибудь массовой ассимиляции не было. А значит, человек, получавший татарское прозвище или фамилию (Тургенев, Аксаков и т.д.), во втором поколении становился русским без всяких последствий для русского этноса. Те же турки на протяжении многих веков заполняли свои гаремы женщинами всех рас и народов, но остались турками. Любой историк скажет, что абсолютная чистота крови не важна, важен архетип, т.е. психологические типажи, которые национальная матрица воспроизводит из века в век в почти неизменном виде.
Разобравшись с зависимостью истории от мировоззрения, Дугин взялся за русскую историческую мысль и разбил всех мыслителей на некие "семейства". При этом в одном "семействе" у него оказались: Герцен, Чернышевский, Лавров, Плеханов, Покровский и советские историки. По мнению Дугина, их объединяет то, что для этих мыслителей на первом месте - "народ". Но ведь народ в понимании Герцена и Чернышевского (притом что сами они мыслители разных направлений) – это не то же самое, что народ у марксистов. А все советские историки дружно отрицали школу Покровского.
В другом "семействе" у Дугина собрались Хомяков, Киреевский, братья Аксаковы, Леонтьев, Данилевский, Трубецкой, Вернадский, Савицкий, Устрялов. Для них, по Дугину, главное – геополитическая общность, цивилизация (можно предположить, что и сам Дугин в этом ряду). Но ведь для славянофилов народ значил не меньше, чем для Герцена и Чернышевского, не говоря уж о марксистах. И народ совершенно конкретный, русский. И у Данилевского на первом месте русский народ, а не геополитическая общность.
Что касается евразийцев: Трубецкого, Вернадского и Савицкого, то их эмигрантский крик души по Блоку звучал так: "Да скифы мы, да азиаты мы". Поддержанный ГПУ, этот крик появился только потому, что русские эмигранты столкнулись с ледяной неприязнью Европы. Вот и принялись изобретать вместо европейской (как все они полагали раньше) России, какую-то Туранию, которой никогда не существовало.
Далее Дугин взялся за Московскую Русь. По его словам, "московская идея" была "пропитана евразийскими энергиями". Когда "евразийцам" сказать нечего, они всегда прибегают к высокому стилю, к поэзии. И Дугин сказал много чего. Орда утратила могущество, пала Византия, и вот, в качестве их евразийской преемницы появляется Московская Русь. Все бы хорошо, но правители Московской Руси чувствовали себя частью христианского мира, они числили себя в одном ряду с европейскими государями. Иван Грозный рвался в Европу, а не в Азию. Шансы его сына занять польский престол были очень высоки, поляки выбрали бы Ивана Ивановича на свой трон… Другой вопрос, что русскую православную цивилизацию Европа воспринимала враждебно. Но не русские в этом противостоянии, которое длится не одно столетие, были зачинщиками.
Если бы на Московском престоле сидели "евразийцы", то что бы они сделали? Они объединились бы с врагом Европы, с "евразийской" же Турцией. Вот вам тогдашний евразийский союз. Геополитически он был бы отчасти выгоден России. Но ведь это в Москве и в голову никому не пришло. Почему? Потому что турки были мусульманами? Но ведь это не мешало некоторым европейским государям заключать время от времени союзы с Турцией. А дело в том, что не было в Московской Руси никаких "евразийских энергий". Просто была сила русской нации, которая вполне понимала свое отличие от азиатских народов.
Что касается формулы "Москва – Третий Рим", то из нее уж точно, хоть тресни, никакого "евразийства" не выведешь. Дугин же считает, что за этой формулой стоит желание русских спасти весь мир. Это не совсем верно даже в религиозном смысле, не говоря уж о геополитическом. Формула: "Москва – Третий Рим" гласит, что спасется тот, кто примет истинную религию, то есть православие. У людей всех народов и рас есть право выбора: принять православие или не принять, спастись или нет. Но русские никогда не навязывали свою религию иным народам. Спасение дается верой, но для победы веры в Московской Руси никто не собирался расчищать геополитическое евразийское пространство. Дугин здесь явно путает идеи советских марксистов с религиозным смыслом православия.
Но, пожалуй, самое животрепещущее в книге Дугина – это его приговор нациям. В самом деле, глобализм наступает, мир становится все более универсальным, всеобщим и нации вот-вот отомрут. Так кажется не только глобалистам и "евразийцам", что на деле одно и то же; трагичным мир видится и тем, кто вовсе не хочет глобализации человечества. У Дугина для России выбор невелик: самоликвидация или "евразийство". Хочешь, не хочешь, а евразийцем станешь, деваться-то некуда.
Но это утверждение ложное, поскольку исходит из исторически некорректных посылок. Процитируем нашего философа в самом интересном месте его текста: "Евразийцы считают "государства-нации" в их современном виде устаревшей формой организации пространств и народов, характерной для исторического периода XY –XX вв. На место "государств-наций" должны придти новые политические образования, сочетающие в себе стратегическое объединение больших континентальных пространств со сложной, многомерной системой национальных, культурных и хозяйственных автономий внутри". Зачатки таких образований Дугин видит в Империи Александра Македонского, Римской империи, в Евросоюзе и СНГ. От одного этого перечисления не знаешь, чего больше хочется: смеяться или плакать? Римская империя, Европейский Союз, СНГ – все для нашего философа в одной куче. Но если говорить серьезно, то желание покончить с национальной, независимой Россией налицо. И не у одного только Дугина. "Россия, как государство русских не имеет перспектив", - это сказал Гайдар, тоже глобалист.
Дугин, правда, обещает сохранить русским "самобытность" - это одно из его любимых словечек. "Самобытностью", под которой не ясно, что понимать, он откупается от русских патриотов. Мол, отвяжитесь, самобытность вам гарантируем в нашем Евразийском союзе. На самом деле слово "самобытность" – это из девятнадцатого века, когда дворянин, в пику французской моде щеголяя в шелковой поддевке, приходил в дворянское собрание. В наше время слово "самобытность" звучит все более в ироничном контексте. Государство либо есть, либо его нет, а самобытным оно никак быть не может.
Итак, Дугин хоронит "государство-нацию". Он утверждает, что в мире возникнет четыре-пять громадных территориальных объединений. Он полагает, что это ново, и что эти объединения упразднят нации (оставив, в лучшем случае, автономную самобытность). Но ведь не случайно он вспомнил Римскую империю, где тоже пытались упразднить "государства-нации" (слово "нации" используется здесь для простоты восприятия).
Разочарую Дугина, а также всех прочих, кто считает, что универсальный мир – это будущее человечества, где не будет места отдельным народам и нациям. Вся известная нам история человечества единая и универсальная. Многие тысячи лет назад в духовных центрах по всему миру приходили к одним и тем же выводам. Обмен идеями, товарами, специалистами (как мы сейчас бы выразились), смешение рас и народов – все это существовало всегда. Более того, в мире никогда не было многих "центров силы", а значит, и политической власти. Их всегда было несколько. А значит, то, чем Дугин пугает в будущем, было и в прошлом. И в основе каждого "центра силы" была сила конкретного этноса. Этнос, народ всегда первичен, а государство вторично, - вот в чем дело! И ни марксистам, ни Дугину, ни глобалистам первым пришло в голову вывести единую породу людей. Это и до них пытались делать многократно. Но рано или поздно наднациональные построения разрушались...
Только за последние две тысячи лет было несколько попыток построить универсальный мир. Это, к примеру, Средиземноморская цивилизация, которая объединила ряд мощнейших культур, греческую, римскую, ближневосточную, египетскую и прочие и прочие. И что, удалось там вывести в один универсальный народ? Да ничего подобного. Один из известнейших римских поэтов в самый рассвет "универсального мира" был сослан в дальнюю провинцию (нынешнюю Румынию), и до такой степени ему там погано было среди чужаков, хотя и граждан Рима, что он разразился письмом к друзьям с жалобами.
А возьмем несколько последних сотен лет европейской истории. Что нового по сравнению с днем сегодняшним? Много там было центров силы? Париж, Лондон, Москва, Вена, чуть позднее Берлин. Чего проще слиться в одно целое? Не слились. Это пытались насильно сделать Наполеон и Гитлер, тоже не получилось. Почему у нынешнего Вашингтона это должно получиться? Или почему это должно получиться у наших "евразийцев"?
Тот же Дугин по телевидению ратовал за уступки среднеазиатским народам со стороны России - чтобы создать единый евразийский союз. Да хоть мы все им уступим, не будет никакого "союза" с центром в Астане, в Казани или еще где-либо. А вот если Россия станет сильным национальным государством, чем она всегда и была по факту, то евразийский союз образуется вокруг нее, мгновенно, и без всяких заклинаний Дугина и его странных поклонников. И этот союз уже бы образовался, проводи Россия политику в защиту своих национальных интересов, а не пытаясь подачками склеить "Великую Евразию". Если есть центр силы, то вокруг него будет все, что он захочет. Но без сильной национальной России, против чего так отчаянно борется Дугин, никакой "единой Евразии" быть не может.
Все перепутал наш философ. Не Евразия родила Россию, а Россия родила Евразию, если понимать под таковой бывшую Российскую империю или Советский Союз.