«Я весь набальзамирован войною…»

Он воевал с шестнадцати лет: «Девятый класс окончен лишь вчера. / Окончу ли когда-нибудь десятый? / Каникулы - счастливая пора. / И вдруг - траншея, карабин, гранаты…» Имя Иона Дегена (1925-2017) не было на слуху, хотя стихи его читали многие, вставляли в публикации, но фамилию автора не называли. То ли не знали, кто он, то ли думали, что убит. Наконец, Евгений Евтушенко включил строки Дегена в антологию русской поэзии «Строфы века». И он встал в один ряд с поэтами-фронтовиками.

В СССР часто говорили о мужестве, отваге. Героев воспевали, в их честь слагали стихи, им ставили памятники. Но страшных подробностей избегали, опасались шокирующей правды. Их вымарывали суровые редакторы и бдительные цензоры. Хотя, даже находясь вдали от сражений, лишь по рассказам бывалых солдат можно было понять, что такое война. Кстати, фронтовики неохотно вспоминали о ней. Прошлое являлось к ним в жутких снах и бередило сердце…

Но щемящие строки все же пробивались к читателям. Медленно, как кровь из-под бинтов. Такие, как у Семена Гудзенко:

Снег минами изрыт вокруг 
и почернел от пыли минной. 
Разрыв — 
и умирает друг. 
И значит — смерть проходит мимо…

Мне кажется, что я магнит, 
что я притягиваю мины. 
Разрыв — 
и лейтенант хрипит. 
И смерть опять проходит мимо…

Но мы уже не в силах ждать. 
И нас ведет через траншеи 
Окоченевшая вражда, 
Штыком дырявящая шеи… 

Были и строки Всеволода Багрицкого, Михаила Кульчицкого, Бориса Слуцкого, Юлии Друниной, Александра Межирова, других фронтовиков, которые ошеломляли. Они прятались в памяти и вдруг оживали. Нет, почему же, вдруг, а очень даже к месту… Глядя на старика, увешанного наградами, при виде пожилой женщины в глазах которых спряталась давняя, привычная грусть. Или при звуках военной мелодии.

…Ион Деген был на «передке» всю Великую Отечественную. «Я был убежден, что на третий день войны Красная армия победоносно вступит в Берлин, где ее цветами будут встречать немецкие пролетарии, – вспоминал он. – Но почему-то через месяц после начала войны мой взвод сражался на дальних подступах к Киеву, а «немецкие пролетарии» перли на меня в танках и на мотоциклах».

Деген был пехотинцем, потом – танкистом. «На фронте не сойдешь с ума едва ли, / Не научившись сразу забывать. / Мы из подбитых танков выгребали / Все, что в могилу можно закопать…» Он попадал в сложные, а порой и невероятные ситуации, из которых, казалось, не было выхода. Но – выбирался, хотя смерть устраивала за ним бешеные гонки.

Ни плача я не слышал и ни стона.
Над башнями надгробия огня.
За полчаса не стало батальона.
А я все тот же, кем-то сохраненный.
Быть может, лишь до завтрашнего дня.

Как-то его спросили: «Разве вам никогда не было страшно?» Он горько усмехнулся: «Еще как было. Но еще страшнее было показать, что тебе страшно». 

…В сорок первом остатки роты, где служил Деген, выходили из окружения на Украине. Завязывались бои с небольшими группами немцев – дело часто доходило до рукопашной. Рядом погибали одноклассники, семнадцатилетние ребята. Для него это было потрясением, он с трудом сдерживал слезы, когда хоронил убитых товарищей.

Дегена ранило в ногу, он брел из последних сил. Где-то в районе Кременчуга добрался до Днепра. В темноте спустился по крутому откосу, поплыл. С трудом выбрался на берег и обессиленный растянулся на песке: «Дрожа от холода, решил ждать рассвета. Но вдруг на фоне ночного неба увидел два силуэта с автоматами и услышал немецкую речь. Я затаился, вдавил себя в песок...»

На войне он видел всякое – не только героизм, но и трусость, разгильдяйство, подлость. С продовольствием бывало худо, солдат часто выручали трофейные продукты, они уважали немецкие консервы, шнапс, шоколад. С ненавистью фронтовик вспоминал, как кичились и важничали «тыловые крысы», иных «вразумляли». Усмехался: «Да еще на нашу голову сваливались всякие замполиты, проводившие бесчисленные никому не нужные партийные и комсомольские собрания… Отдыхать нам особо не приходилось. И когда у меня выпадали свободные часы, то я всегда уединялся, читал или писал стихи».

…И думаешь, что завтра, может быть,
Ты не увидишь нежной паутины,
Кровавых ягод зябнущей калины,
Что экипажу остается жить
До первого снаряда или мины...

Я так хочу, чтоб этот ад утих.
Чтоб от чумы очистилась планета,
Чтоб в тишине теплилось бабье лето,
Чтобы снаряды не врывались в стих,
Чтобы рождались не в бою поэты.

…На братской могиле в бывшей Восточной Пруссии на гранитном обелиске среди других выбито его имя и фамилия. В январе сорок пятого он задыхался в подбитом танке, но его спасла маленькая, худенькая девушка – Марина Парфенова. Каким-то чудом она извлекла его из башни, по броне опустила на землю и оттащила от пылающей машины.

«Нашли мои обгоревшие погоны и решили, что я тоже погиб. Но это были мои запасные погоны... – вспоминал Деген. – Наши ремонтники соорудили обелиск и на нем написали фамилии экипажа. На четвертый день обнаружилось, что я живой. Хорошо, что хоть похоронку на меня не отправили, просто я тогда не знал, где находится и жива ли вообще моя мама, а данных о других родственниках в моем личном деле не было».

Его тело, руки и ноги были пробиты пулями и осколками. Началось заражение крови, и врачи разводили руками. Но, к счастью, в госпиталь приехал гениальный хирург, профессор Василий Чаклин, который практически достал Иона с того света. Впрочем, не его одного…

Закованный полностью в гипс, он все время думал только об одном: что будет делать после войны он, инвалид на костылях, без образования и профессии? Но, видя работу врачей, спасающих жизни раненых, он сделал свой выбор. И никогда о нем не пожалел.

Чаклин и Деген встретились спустя много лет. К тому времени Ион доучился в школе, окончил медицинский институт и работал ортопедом в Киеве. Многие пациенты запомнили его жгучие черные глаза и серебряную шевелюру. Но, конечно, куда больше – золотые руки врача.

…В 1977 году Деген эмигрировал из Советского Союза. Не то, чтобы он так сильно стремился на Землю Обетованную. Но антисемитизм на Украине тлел, нередко воспламенялся, обжигал. Сколько раз ему приходилось отстаивать свою честь кулаком – не сосчитать! Увы, всех антисемитов не «перевоспитаешь». И он покинул родину… 

Орденоносец Ион Деген написал несколько книг. Название одной из них – «Война никогда не кончается». Это действительно так – то время навсегда осталось в его сердце: «Я весь набальзамирован войною. / Насквозь пропитан. / Прочно. / Навсегда. / Рубцы и память ночью нудно ноют, / А днем кружу по собственным следам…» 

Он беспрестанно вспоминал своих павших боевых товарищей, ставших для него родными. Эпитафией им стало самое знаменитое стихотворение поэта:

Мой товарищ, в смертельной агонии,
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай, на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.

Больше ничего не скажешь. Надо просто помолчать. И помянуть ушедших солдат Великой Отечественной.