«Инвентаризация Медведева»

Любителям мировых шпионско-политических бестселлеров Роберта Ладлэма понятно, откуда взялся заголовок этого комментария: «Идентификация Борна», «Наследство Скарлатти», «Круг Матарезе»… Во вполне реальном глобальном дипломатическом сюжете наших дней от нового президента России одни ждут полного отказа от внешней политики Владимира Путина, другие – полного ее сохранения. Что же делает Медведев? Он занят инвентаризацией внешнеполитического наследства. Как методов российской внешней политики, так и того, что происходит с глобальной политикой в целом.

Именно слово «инвентаризация» он использовал в своем недавнем выступлении в актовом зале МИД России на Смоленской, на регулярно проводимом совещании российских послов и постоянных представителей страны при международных организациях. Правда, касалось это слово узкого вопроса – сложившихся к нынешнему дню отношений между Россией и Западом, прежде всего в сфере безопасности, которая, по словам Медведева, «не может держаться на честном слове».  

«Прежде всего, стоило бы проинвентаризировать то наследие, которое нам досталось, включая Хельсинский акт и основные документы взаимодействия Россия – НАТО», – сказал президент. И предложил разобраться, почему принципы безопасности, заложенные в этих документах, перестали применяться. После чего или вернуться к их выполнению, или найти новые принципы.  

Можно ли считать, что перед нами новая, «медведевская» внешняя политика?

 Для того, чтобы океанский супертанкер развернулся, ему нужно описать дугу радиусом в несколько километров – такова инерция его хода. То же касается внешней политики глобальной державы. Но никто не говорит, что новый президент России вообще хотел бы тут каких-то крутых разворотов, тем более – отдавал бы команду к таковым. Происходит нечто иное: меняется мир, он требует новых решений.  

Посмотрим, например, на судьбу одного весьма эффектного и по-своему замечательного документа. Новая концепция внешней политики России была утверждена президентом Дмитрием Медведевым еще 12 июля, но в российское информационное поле она попала лишь после того, как президент упомянул об этом - причем неоднократно - как раз на совещании послов на Смоленской. Те, кто знаком со скоростью написания и обкатки подобных документов, понимают: конечно, концепция начинала составляться еще при президентстве Путина. Точно так же, как Путин в свое время унаследовал такую же концепцию от своего предшественника: она была утверждена 28 июня 2000-го.  

Сравнивать тексты этих двух документов предельно интересно. Прежняя концепция отражала реалии конца 90-х годов, когда Борис Ельцин, пытавшийся спасти Югославию от бомбежек, жаловался окружающим, что «мы стучим кулаком по столу, но нас не слушают». Главным мотивом старой концепции был если не изоляционизм России во внешней политике, то определенная скромность, эдакий принцип экономии усилий: мы не пытаемся лезть во все международные сюжеты, а делаем это только тогда, когда действительно в том нуждаемся и, вдобавок, имеем шанс добиться своего. Нынешняя концепция строится на ином фундаменте.

Вот цитата из ключевой, вступительной части: «Эволюция международных отношений в начале XXI века и укрепление России потребовали по-новому взглянуть на общую ситуацию вокруг нее, переосмыслить приоритеты российской внешней политики с учетом возросшей роли страны в международных делах… и открывшихся в связи с этим возможностей участвовать не только в реализации международной повестки дня, но и в ее формировании».

Здесь ключевая разница двух концепций – и двух эпох.

Высокопоставленный дипломат, находящийся сейчас на серьезной должности вне стен МИДа, поступил предельно профессионально: положил перед собой две распечатки концепций, 2000 и 2008-го. По его оценке, объем нововведений в более свежем документе минимален, «возможно, полторы-две страницы». Эту точку зрения подтверждают мои собеседники, имевшие непосредственное отношение к написанию проекта новой концепции: они замечают, что ломать прежний документ никто не пытался, новшества в него вписывались по принципу экономии усилий. Эти же источники дают иную ценную информацию: никто из президентского аппарата не пытался серьезным образом менять то, что подготовили в МИДе, за одним исключением: любимая Дмитрием Медведевым Италия была повышена в предложенном списке ключевых партнеров на пару позиций.  

Итак, что перед нами - новый документ или подредактированный старый?  

Оппозиционные российские СМИ дают свою оценку ситуации – по их мнению, новый документ радикально отличается от предыдущего, по духу и букве. Наиболее характерные оценки здесь принадлежат «Коммерсанту», с его блестящей фразой насчет того, что новый документ констатирует: Россия встала с колен и хочет поставить на колени весь окружающий мир.  

В газете также отмечается, что авторы прежнего документа ругали однополярный мир, отмечая, что «Россия будет добиваться формирования многополярной системы международных отношений». Новый же документ констатирует, что эта миссия успешно выполнена. Его авторы говорят о «перспективе утраты Западом своей монополии на глобализационные процессы». В главе «Региональные приоритеты» восемь лет назад «первостепенной задачей» называлось «укрепление Союза России и Белоруссии». Теперь же Кремль фактически констатирует смерть этого образования, упоминая лишь «создание условий для поэтапного перехода к рыночным отношениям» между Москвой и Минском. Из всех стран СНГ отдельного упоминания удостоились лишь четыре: Казахстан и Белоруссия — в положительном ключе, как активные члены ЕврАзЭС, а также Украина и Грузия — как кандидаты в НАТО. Восемь лет назад две последние не упоминались вовсе.  

Важнейшими европейскими партнерами России, продолжает «Коммерсант», восемь лет назад были названы Великобритания, Германия, Италия и Франция. Теперь же этот набор таков: Германия, Франция, Италия, Испания, Финляндия, Греция, Нидерланды и Норвегия — то есть приблизительно все основные партнеры России в газовой сфере. Про Британию отдельно сказано, что Россия надеется на взаимодействие с ней в «этом же русле».  

Обширно в новой концепции прописана необходимость развития отношений со стратегическими партнерами РФ Индией, Китаем и Бразилией.

Зато Иран, например, в отличие от концепции восьмилетней давности, упомянут вскользь — в одном ряду с Турцией, Египтом, Алжиром, Саудовской Аравией, Сирией, Ливией и Пакистаном, то есть основными покупателями российского оружия.

Нетрудно увидеть, что перечисленное газетой вполне вписывается в рамки «полутора-двух страниц». Хотя заметила она далеко не все новшества. Есть и другие разделы, где нынешняя концепция вполне достойна внимательного прочтения не одних лишь профессионалов. Скажем, в той ее части, где говорится о «сетевой дипломатии», идущей на смену «блоковой дипломатии». Идея абсолютно точная: постоянно действующие «лагеря» с внутренней дисциплиной больше не работают, вместо этого создаются переговорные группы для решения конкретных вопросов – по Ирану, или Северной Корее, или Ближнему Востоку. Это очень верное наблюдение: мы живем в другом мире, чем 10 лет назад, и даже не очень хорошо представляем себе его сложность, в том числе для профессиональных дипломатов.  

Интересен - хотя не нов - ответ на вопрос о том, почему российская дипломатия в последнее время встречает даже большее сопротивление со стороны Запада, чем вчера: «Реакция на перспективу утраты историческим Западом своей монополии на глобализационные процессы находит свое выражение, в частности, в инерции политико-психологической установки на «сдерживание» России».  

Заметим и пассаж, где упоминается о новых правилах игры в глобальной конкуренции – сегодня это конкуренция различных моделей развития и разных ценностных ориентиров. Это тоже очень верное наблюдение, дающее российской внешней политике массу новых возможностей.  

Оценки этих мыслей могут быть разные, но, в общем, получился очень умный и серьезный документ. Хотя, конечно же, не избегший унылого перечисления стран и регионов, с которыми Россия будет развивать отношения: так принято. Однако за частностями все же следует видеть целое. Россия прежней «концепции» бралась только за очень ограниченный круг дел.

Нынешняя закрепляет за Москвой и без того уже выполняемую ею задачу формирования нового мироустройства.

И это – задача, в соответствии с конституцией, Дмитрия Медведева, как человека, определяющего направления внешней политики.  

Как же, в таком случае, будет выглядеть именно «медведевская» дипломатия?  

Выступая на Смоленской, президент напомнил о первой, по сути, своей акции на западном, европейском направлении – о том, что он предложил во время своего недавнего визита в Германию. Речь о своеобразном «Хельсинки-2», по примеру хельсинской конференции 1975-го, заложившей тогда почти на четверть века основы безопасности на континенте. Сейчас, в Германии, Медведев предложил новый юридически обязывающий договор о европейской безопасности. В котором на равных могли бы участвовать все государства Европы «не как государства, ассоциированные в объединения и блоки, а именно как государства, как суверенные образования».  

Здесь можно усмотреть, как это сделал «Коммерсант», элемент исключительно европейской политики Москвы – ее давнее желание обуздать ОБСЕ, превратившуюся в инструмент давления одной группы стран на другие, и создать «новую ОБСЕ».А можно оценить эту инициативу по-другому: как проявление желания Медведева начать хотя бы европейскую политику с чистой страницы.

На Смоленской президент упомянул, что первая реакция на его инициативу «как минимум, нейтральна» и «кое в чем обнадеживает». И это понятно: инвентаризацией ситуации в мире занимается не только Москва. А сейчас, с приходом нового президента России, а потом и нового президента США, пришло неплохое время для поиска принципиально новых решений.  

Что еще сказал Дмитрий Медведев, выступая перед российскими послами?

Следует констатировать, что многие его высказывания звучали по-путински жестко, ставя дипломатам амбициозные задачи, требуя от них «агрессивности» - например, в странах СНГ, чтобы Москву оттуда не выдавили «внерегиональные игроки».

Как понять этот тон? Можно – действительно как второе издание «стиля Путина». Можно и по-другому: новый президент недоволен, он не очень высоко оценивает то, чего достигла российская дипломатия к данному моменту, и хочет неких перемен.  

Каких – пока не очень ясно, в том числе ему самому. И далеко не факт, что медведевская «агрессивность» будет выражаться именно в более жесткой фразеологии или жестких подходах. Вполне возможно, что речь идет о чем-то ином – более тонкой и активной политике, соответствующей пришедшей в наш мир очередной эпохе перемен.