Владимир Карпец: «Наша задача – соединить красные и белые проекты»

Сегодня Россия будто ищет образ будущего, каждый задается вопросом – к какому идеалу общественного устройства мы должны стремиться? Писатель и философ Владимир Карпец выдвигает концепцию социал-монархизма, которая соединяет идею социальной справедливости и державности (монархической власти), синтезирует красный и белый проекты. В ближайшее время ожидается выход его книги, посвященной этой теме. А пока своими самобытными мыслями Владимир Карпец делится с нашими читателями.

– Владимир Игоревич, вы автор концепции социал-монархизма. В чем ее суть и актуальность?

– Сегодня все наше общество остро ощущает запрос на социальную справедливость и суверенную власть, способную отстаивать интересы России, как во внешней, так и во внутренней политике. С другой стороны, мы знаем, что с XIX века в русской действительности открыто противостояли два принципа, две идеологии: монархическая и социалистическая. Это противостояние вылилось в русскую революцию, произошедшую в начале ХХ века. И возникло представление, что монархия и социализм – это антагонисты. Но если мы внимательно посмотрим, то увидим, что противопоставление этих двух принципов ложно. Проблема монархии – это проблема государственного устройства. А проблема социализм/капитализм – это проблема экономическая. Надо понимать, что политика – это судьба, а экономика вторична по отношению к политике, а значит социализм – «вспомогательное явление». Об этом в свое время говорил основатель теории социального государства Лоренц фон Штейн: социализм – это распределение общественных благ по справедливости и большая степень общественной собственности на орудия и средства производства. И такой социализм совсем не обязательно становится орудием в руках революции. Он совместим с любым государственным общественным устройством.

– То есть это трагедия нашей страны, что социалистическую идею «оседлали» революционеры, «бесы» разрушения?

– Да, получилось так, что в XIX веке социалистическая идеология, концепция общественного управления средствами производства, оказалась в руках революционной силы, хотя она могла и не оказаться. И произошел социальный эксперимент в нашей стране, который ранее, применительно к другим цивилизациям, хорошо описал философ и математик Игорь Шафаревич в книге «Социализм как явление мировой истории». Он показал, что изначально социализм  прошлых веков – это стремление к самоуничтожению, танатос. Но возможен и другой социализм – созидательный. И он органичен для русской цивилизации.

– России, похоже, противопоказан капитализм, он в наших условиях «нерентабелен» – холодный климат, большие расстояния приводят к большим затратам и маленькой прибыли. А вот социализм – с его общинностью, заботой сильного о слабом – более органичен для нас. Так?

– Да, в России существовала матричная модель такого социализма. Это Московская Русь. В ней каждый был обязан служить государству, включая самого государя. Аристократия служила царю. Крестьянство было прикреплено к земле, но не к аристократии. Кровь барина обменивалась на пот мужика. Историк Василий Ключевский называл это сословно-тягловым государством. И при этом власть не была оторвана от народа. В высших законосовещательных органах было представительство от боярства, дворянства, детей боярских, духовенства, слободских, купечества вплоть до крестьян. На самых главных земских соборах присутствовали и крестьяне. Общее представительство носило сословный, социальный и территориальный характер. Вот вам матричная модель социалистического устройства, вот формула социал-монархизма.

Власть государя была единоличной, наследственной и юридически неограниченной, хотя ограниченной нравственно. При этом власть была неабсолютной. Ни один московский государь не мог сказать: «Государство – это я». Моделью социал-монархизма является Московская Русь с эпохи Иоаннов до середины царствования Алексея Михайловича, до Раскола. Это наша русская матрица. И мы на протяжении всей своей истории к ней возвращаемся. Чаще всего – не полностью. Либо нам не хватает социальности, как в XVIII и XIX веках. Либо, наоборот, у нас не складывается полноценная монархия, как это происходит сейчас.

– А в Советском Союзе ведь тоже были черты «социал-монархизма»? Даже генсеки – воспринимались народом как полновластные правители…

– Философ Петр Струве называл СССР обезбоженной и обездушенной копией Московской Руси. И в принципе он был прав. Структура была практически та же. Государство было «тягловым», социальным, с сильной властью. Вспомним, как воспринимали Сталина. Но слабое место СССР было в духовной, идейной сфере. Марксизм и ленинизм – это идеология, порожденная Западом, взращенная на ценностях Просвещения. Она довольно корректно описывает ситуацию в Европе и США. Но для России это все не подходило. Поэтому Советский Союз развалился – не смогли выработать свою идеологию. Начиная с перестройки попытались «встроиться» в западный проект. И опять ничего не получилось. Пережили на себе всю пагубность и разрушительность западного либерализма. Нужно предлагать свой цивилизационный проект, взяв все лучшее из разных эпох.

– Вашу концепцию социал-монархизма подтверждает сама жизнь: в Новороссии возникло два проекта – красный и белый, которые олицетворяли Губарев и Стрелков…

– Да. Социал-монархическая идея предполагает две составляющие. Во-первых, это монархия как государственное устройство. Во-вторых – социализм как экономический уклад. Монархия должна быть полноценной: то есть власть – должна быть самодержавная и наследственная, со всеми вытекающими. Социализм можем взять образца позднего Сталина и Брежнева. И эти две вещи соединяются. Они не противоречат друг другу.

В Новороссии было две тенденции. Русско-социалистическая и монархическая (белая) со стороны Стрелкова. И красная, антиолигархическая со стороны Губарева. И они сближались на почве православия. И Губарев – православный, и Стрелков – православный. И казалось, что этот синтез возможен. Но он был сломан значительной частью элиты в Москве.

– Почему?

– Для нашего республиканско-демократического олигархического капитализма союз Губарев-Стрелков – смерть. В Новороссии намечалось идеологическое примирение двух стихий – народной, красной стихии и белой, аристократической. И казалось вот-вот оно возможно, вот оно будет. Но буржуазия плюс бюрократия это сломали.

– В том числе при помощи Кургиняна, который выступил против Стрелкова…

– Кургинян при всех его марксистко-ленинских симпатиях оказался игрушкой в руках буржуазно-бюрократического союза. Он выступил против возрождающегося в народе красно-пролетарского и белого-аристократического сознания, которые на этот раз могли оказаться союзниками. Вот о чем речь. Но все равно – запрос на этот синтез остается.

– Но ведь Кургинян оказался прав. Сегодня все снимают шляпу перед точностью его анализа и прогнозов – Стрелков, увы, встал в оппозицию…

– Определенные люди знали, на чем Стрелкова можно сломать. И его сломали. И Кургинян здесь сыграл решающую роль. Он выполнил провокационную работу. Произошла игра на человеческих слабостях Стрелкова. И сейчас он стоит на грани предательства – выступает с критикой руководства страны. Это недопустимо, когда Россия ведет войну в Сирии против ИГИЛ. Критикуй в мирное время, а не в военное. Впереди выборы. Стрелкова могут использовать как фигуру, которая соберет вокруг себя патриотические силы, а потом сольет их.

Вся эта история со Стрелковым – лишь частный случай. Наше общество продолжает делиться на белых и красных. Это видно по тому, как ведется дискуссия вокруг станции «Войковская», «екатеринбургских останков», Ельцинского центра. Споры о прошлом – это одновременно и споры о том пути, по которому должна двигаться Россия.

– Вы интересно пишете о символике белого и красного цветов. Расскажите, пожалуйста, об этом.

– В истории культуры мы видим особое соотношение цветов: черного, красного и белого. Возьмем пасхальную службу. Богослужение Великой Субботы посвящено сошествию Христа во ад и воскресению – пути от смерти к жизни. Мы видим, что происходит переоблачение: сначала духовенство облачено в черное, потом переоблачается в белое, а потом в красное. Что это означает? Черное – это нисхождение в землю, в смерть. Белое – это очищение. Красное – это воскресение. Или возьмем Средневековую Русь. Облачение царя было красное, царские хоругви – красные. Одновременно царя называют «белый царь». Понятие «белый царь» появилось после того, как Иван III перестал платить дань Орде. Народы Востока называли русского царя – белым царем. В то же время царские облачения тождественны пасхальным. Царь осмыслялся как белый и красный одновременно. Белое и красное нельзя отделять друг от друга, так же как и черное. Черное – это чернозем, черная земля, черный народ. Подчеркну, что в понятии «черный народ» – ничего плохого нет. Как черное духовенство – это монашество, которое принимает обеты и не вступает в брак. А белое духовенство – свободное, которое может вступать в брак. Белое и черное также связаны. И эта триединая формула: черное-белое-красное, является формулой любого социального мироустройства. Вспомните знаменитую революционную песню:

Белая армия, черный барон

снова готовят нам царский трон.

Но от тайги до британских морей

Красная армия всех сильней.

Правда, с каким пониманием сути вещей написана это песня… Здесь все сделано с глубоким смыслом. В народном сознании подменили цвета. Народу вменили красный цвет, а с другой стороны аристократию сделали белой, а она изначально красная. Это заведомо искаженная алхимическая формула. И она тоже работала на разрушение России. Теперь наша задача – соединить красные и белые проекты, синтезировав их в социал-монархизм.

– Сегодня мы видим, что капитализм находится в кризисе. И есть запрос на иную экономическую модель. Что вы об этом думаете?

– Тех, кто хочет разобраться в современной экономике, отсылаю к трудам Сергея Глазьева и Валентина Катасонова. Подчеркну, что для критиков капитализма не является главным борьба с частной собственностью. В средних и малых отраслях экономики она возможна. Но при этом она не является чем-то священным, как утверждают протестанты, так же она не является абсолютным злом. Абсолютным злом является банковский процент. Мы должны стремиться к тому, чтобы сложилась беспроцентная экономика.

– Чем плох ростовщический или банковский процент? Современные люди не могут этого понять, а ведь это вещь метафизическая?

– Ростовщический процент – это производство денег из ничего. Это запрещено всеми мировыми религиями. Иудаизмом это запрещено между своими. Христианство в его изначальном виде запрещает всяческое употребление ростовщичества – как для тех, кто дает, так и для тех, кто берет. Ислам запрещает категорически ростовщичество. В идеале, к которому мы должны стремиться, должно быть полное упразднение банковского %. Для этого нужна национализация крупнейших банков, отрыв их от мировой банковской системы за счет создания независимой платежной системы, суверенной эмиссии. И еще один важный момент – «электронная безопасность», связанная с идентификацией (и чипами).

– Вокруг этого много разных страхов. Дескать, всех чипизируют, будем жить в электронном концлагере…

– В современном обществе без систем идентификации жить невозможно. И в то же время, мы все по опыту знаем, что такое получить одну справку. Система идентификации нужна. Но она должна быть как альтернатива мировой сатанинской идентификационной системе. То есть нам нужна национальная идентификационная система, которая бы была полностью свободной от международной и сатанинской символики. Штрих-коды не должны быть зарегистрированы в международных центрах. И, разумеется, никакой чипизации людей.

– Власть может использовать ваши идеи о социал-монархизме?

– Есть объективный ход событий: российская власть имеет монархический потенциал, а демократического не имеет. Это нам «не сродно» как говорил Григорий Сковорода. Российская власть сродна только монархическому принципу. Рано или поздно она либо саморазрушится, либо придет к монархии – традиционной, юридически неограниченной, наследственной. До того момента пока не будет обретен подлинный монарх, мы можем действовать через институт преемничества. Сегодня мы президента воспринимаем как Верховного правителя. И это нормально, если Верховный правитель передает свою власть, кому считает необходимым. Его выбор можно закреплять референдумом или общенародными выборами. Этот принцип должен войти в нашу жизнь как бы помимо Конституции. Как в советское время была Конституция, но помимо нее всем управляла партия и Генеральный секретарь, и это не имело отношения к Конституции. Институт преемничества должен органически войти в нашу жизнь.

– Как можно прийти к монархии на практике?

– Идеальный вариант – назначение преемника, являющего при этом полноценным государем. И второй вариант: Верховный правитель созывает Земский собор, который определяет государя по близости к прежде правившим законным династиям, а не по идеологическим соображениям и даже не по заслугам. Это в соответствии с русской традицией. После чего все восстанавливается своим чередом. Никаких революций. Но для этого нужно принять определенное решение на внутреннем, философском уровне. Оно должно затронуть и элиту, и народ. Этот принцип должен стать ясен всем. Должен быть консенсус в обществе в пользу монархического принципа. Это решение должно поддерживаться Церковью и всеми направлениями культуры.

– А как быть с социализмом?

– Осуществить это сложно в силу постоянно провозглашаемой необратимости приватизации. Люди должны понять, что капитализм у нас просто не работает. В силу разных причин, в том числе суровых природных условий. Олигархи должны принять решение: «Да, я в свое время заработал денег, но сейчас, чтобы физически сохраниться, я должен сделать свое предприятие государственным. И если я буду честно работать, спокойно могу быть директором или управляющим». Кто этого не принимает, должен уехать. Также, кто не хочет принять точку сборки в виде монархии или принципата тоже должен уехать. Это вопрос выживания для России. Государственная власть должна осуществить революцию сверху либо при нынешнем Верховном правителе, либо при следующем. Как я уже сказал, была попытка сделать шаг в сторону социал-монархизма в Новороссии. Но наша система этого испугалась.

Когда идет война, мы не критикуем власть. Мы видим, какая есть угроза на Ближнем Востоке – ИГИЛ и стоящие за ним глобалистские силы. Угроза на Ближнем Востоке заставила нашего Верховного правителя переключить усилия на Сирию, чтобы не воевать на два фронта. Но ничего не потеряно. Идеи русской весны, идеи Новороссии – живы. У нас есть Верховный правитель и главнокомандующий. Он выполняет роль местодержателя царского места. В Успенском соборе стоит пустое царское место, которое ждет монарха.

Беседу вела Татьяна Медведева