Валерий Рубаков: «“Черные дыры”, к сожалению, есть не только в космосе...»

Выражение лица грустное, морщины кажутся глубокими на еще молодом лице, взгляд потухший. Это портрет академика, когда речь заходит о реформе РАН. И сразу же лицо преображается, а глаза вспыхивают, будто звезды, стоит нам заговорить о том, что происходит в глубинах Вселенной.

Мы познакомились с Валерием Анатольевичем в тот год, когда он стал самым молодым действительным членом Академии. Случилось это в 1997 году, и Рубакову тогда едва перевалило за сорок. С тех пор мы виделись довольно часто, и не только в стенах Академии и его Института ядерной физики, но и на конференциях на Северном Кавказе и на Валдае, где частенько встречаются физики-теоретики, чтобы обсудить последние достижения их науки. На таких встречах голос Рубакова всегда звучит весомо, так как на нынешний день он среди самых авторитетных ученых России. Его обеспокоенность судьбой РАН вполне понятна и предельно ясна: он один из тех, кто ведет бескомпромиссную борьбу за будущее нашей науки в эти тяжкие для нее времена. Когда атаки чиновников следует одна за другой, и требуются немалые силы, чтобы отбивать их.

– И кто же чаще выигрывает сражение? – спрашиваю я.

Он отвечает с грустью:

– Не мы. Но надеюсь, что пока…

Так начинается наша непростая беседа.

– Первая Конференция научных работников прошла в августе 2013-го. То было время турбулентности, больших страстей, связанных с появлением закона о реформе Академии наук. Конференция объявила себя постоянно действующей, сейчас будет уже ее третья сессия.

– Именно тогда научная общественность заявила, что будет контролировать ход реформы и попытается сглаживать ее острые углы?

– Да, это так. Два года было некое затишье для научных работников. Реформа академической науки была заторможена. Федеральное Агентство научных организаций (ФАНО) только начинало организовываться – происходило становление новой бюрократической структуры, которое по замыслу реформы должно руководить наукой.

– Тогда, помнится, президент ввел «вето» на операции с собственностью Академии…

– И это тоже. Теперь ситуация изменилась. Появились документы, свидетельствующие, что наступил реальный этап реформ, который касается всех институтов Академии наук. Впрочем, не только институтов РАН. Это проекты документов со звучным названием «Программы фундаментальных исследований Академии наук Российской Федерации» и «Рекомендации по субсидиям на выполнение государственных заданий». Появился и план так называемой реструктуризации системы институтов РАН. То есть реформа РАН начинает набирать обороты. А документы очень серьезные в том смысле, что если они будут приняты, то это будет коренной переворот в организации науки, ее финансировании и жизни научных работников.

Например, документ по фундаментальной науке, подготовленный Министерством образования и науки, предусматривает, что ею будет руководить некий координационный комитет, который займется и перераспределением ресурсов. Значит, мы все будем зависеть от того, что решит этот комитет. Если он решит, что ту или иную область науки не нужно финансировать совсем, то так и будет. В этом документе много разнообразных положений, и они очень сильно меняют ландшафт организации и финансирования науки. Другой документ, мягко именуемый «Рекомендациями», вообще очень жесткий. Сейчас финансирование делится на базовую часть – ту, что дает им возможность существовать, и «грантовую», что дается по конкурсу коллективам и отдельным личностям на непосредственно исследования. Теперь же предлагается практически все финансирование вести по конкурсам, а базовое ликвидируется. Конкурс в основном внутриведомственный, то есть он будет осуществляться между институтами, которые подведомственны тому же ФАНО.

– А не «пресытились» ли вы конкурсами, которые проводятся у нас дело не по делу, а на самом деле становятся питательной средой для коррупции?! Примеров тому не счесть…

– Предполагается, что конкурсы будут проводиться не только между институтами, но и лабораториями и даже группами. Это значит, что какие-то группы будут получать финансирование, какие-то не будут получать, а при отсутствии базового финансирования они должны исчезнуть. Такой подход не только полностью ломает сложившуюся практику, но и структуру всей науки.

– Очередная попытка чиновников стать «над учеными»?

– Конечно. Это «сталкивание нас лбами», нас провоцируют чуть ли не грызть друг другу глотки, так как проигравший оказывается не у дел и ему хоть уходи из науки. А по опыту известно, что в конкурсе проигравшие далеко не всегда слабые. Ясно, что исчезнут многие лаборатории…

– Но судя по тому, как предполагается осуществлять реформу РАН, похоже, этого и добиваются чиновники?

– Если подобные документы будут приняты, то, убежден, что от нашей науки ничего не останется. Будут происходить слияния и поглощения, и в этой «мутной воде» чиновники станут чувствовать себя великолепно, ловя свою «рыбку». Ведь до нынешнего дня никто нам так и не пояснил, каковы цели реформ, чего хотят власти получить в итоге – звучат лишь общие слова, доверия к которым у ученых нет.

Известно, что есть ряд организаций, которые хотели бы заполучить институты и ценности, которыми владеет РАН, и они готовы (более того: делают все возможное!) ликвидировать нашу Академию наук. И такие опасения вполне обоснованы. Так что ситуация с наукой очень серьезная. И на нее очередная Конференция научных работников не может не реагировать. Надеемся, что наши предложения и наши опасения найдут отражение в решениях правительства.

– Насколько известно, власти надеются сместить центр тяжести научных исследований в высшие учебные заведения, и уже многое для этого сделано. Ваше мнение на сей счет?

– Никто не спорит: ученые должны преподавать в вузах, по возможности вести там научную работу. Такая форма существует давно, и себя в определенной степени оправдывает в разных странах, в том числе и у нас. Опыт у нас есть. Была программа интеграции высшей школы и Академии наук, в отдельных регионах она успешно реализуется. Однако подмены одного другим быть не может в наших условиях. Наука в вузах, кстати, находится в тяжелом состоянии. Если же передать в них академические институты, как планируют некоторые, то никакого эффекта не будет, так как, как говорится, нельзя скрестить ежа с ужом – слишком уж различные цели у этих учреждений! В вузах надо готовить специалистов – это главная задача, а в Академии – развивать фундаментальную науку.

– Но ведь на Западе наука «делается» в университетах?

– Это заблуждение. В тех же Соединенных Штатах работают национальные лаборатории, численность сотрудников каждой из них соизмерима с числом научных работников нашей Академии, и ученых там несравненно больше, чем в университетах. Аналогичная ситуация и в Европе. На Западе иные системы финансирования, которых у нас пока нет, да и появление их не предвидится. А потому слепо копировать их не только бессмысленно, но и вредно. Легко у нас все порушить, а вот создать не так просто, как кажется иным чиновникам. Конечно, реформа науке нужна. Однако осуществлять ее необходимо бережно, тщательно изучая ситуацию в каждом конкретном случае и, безусловно, учитывая мнение научного сообщества, которое заинтересовано в ней больше, чем чиновники, так как работать в новых условиях предстоит им.

Что касается такого рода конкурсов, то они хороши в том случае, если есть базовое финансирование. Сильный коллектив выигрывает конкурс, а значит, получает дополнительные средства на свои исследования. Конечно же, это прекрасно! Но если же конкурсная система подменяет базовое финансирование, это совсем другое дело. В нашем случае – это всего лишь попытка резко сократить численность научных работников в стране.

– А если система конкурсов все-таки будет реализована?

– То, повторю, это в первую очередь ударит по региональным научным центрам. На протяжении полувека последовательно и целенаправленно создавались в разных регионах страны «научные точки роста», и они играли и играют большую роль в жизни страны, а теперь многим из них предстоит исчезнуть. Ради чего?

– Выстраивается цепочка реформ – от образования через энергетику, здравоохранение, социальные структуры к науке. То есть в них будет вовлечено все общества. Как физик-теоретик вы можете спрогнозировать, какая наука будет более востребована в ближайшем будущем в России?

– Прежде всего, необходимо поднять академическую науку с колен, и в этом заинтересованы и общество, и власть. Иного не дано. Я не вижу какой-то кардинальной необходимости менять систему академической науки в России именно сегодня. Хотите получать эффективные результаты в вузах? Хорошо. Созданы федеральные университеты, посмотрим, как пойдут там дела. А ученые сами придут на подмогу, если что. Или новые научные центры типа «Сколково». Молодые ученые потянутся туда, если увидят, что там лучше, чем в институтах Академии наук. К сожалению, опыт развала науки у нас уже есть. В 90-е годы была «рассыпана» вся прикладная наука, практически уничтожена. А «собрать» ее до сих пор не удается. Именно с этим связаны многие беды развития нашей экономики. Любая реформа должна происходить эволюционно, а не революционно. Особенно это касается науки.

– Поучительна история фонда «Династия» в этом смысле…

– Я хорошо знаю работу фонда «Династия» - это помощь молодым ученым, причем реальная, и популяризация науки. На мой взгляд, деятельность фонда была весьма успешной. Молодежь соревновалась за гранты, конкурсы всегда были очень содержательными, и те, кто выигрывал, гордились тем, что победили – это был определенный знак признания их возможностей. Молодые люди видели, что их заметили, что их поддерживают, что они нужны обществу. Да и материальная поддержка была вполне ощутимой. Сам по себе факт, что фонд, который ищет таланты и помогает им, прекращает свою работу, печален. «Династия» – это хороший пример частного благотворительного фонда, и была надежда, что это первая ласточка, за которой потянется стая.

Кстати, у нас есть несколько ребят, которые занимаются довольно экзотической наукой – сугубо пока что теоретической. Она называется «квантовая теория «черных дыр».

– Экзотика?

– Конечно. В природе вообще-то «черные дыры» существуют. Есть рядом с массой приблизительно с миллион солнечных масс. Она не самая большая, в других галактиках есть и побольше.

«Черная дыра» – это пропасть, куда все падает и ничто не вылетает. Гравитация настолько сильная, что даже света нет. Дальше можно только формулы писать…

– Если реформа будет осуществлена в том виде, который нам предлагают, то такого рода исследования будут исключены?

– В принципе да. «Черные дыры», к сожалению, есть не только в космосе, но и на земле. Если прекратится базовое финансирование, то такие группы, конечно же, пропадут.

– Ваш учитель академик Марков однажды попросил маститых физиков – около ста человек – написать, что будет через четверть века…

– Я не знал об этом.

– …и потом сравнил их предсказания. Ошиблись все! И только китайский ученый написал, что он уверен: будет не так, как мы думаем. Таким образом, было доказано, что прогнозы на будущее практически невозможны. А как вы думаете?

– Сейчас в физике временные масштабы, конечно же, другие, но главный принцип остается: если собрать записки о том, что будет через 50 лет, то ни одно пророчество не подтвердится. Сейчас, к примеру, заработал новый большой коллайдер. Что там наоткрывают, представить невозможно. Это в области элементарных частиц.

– Кстати, о коллайдере. Вы знаете, сколько академических институтов принимало участие в его создании?

– Это и теоретики, и экспериментаторы, и инженеры. Практически все институты физического профиля в той или иной степени имеют отношение к его созданию.

– Что даст его работа нам, не физикам?

– Новых технологий не даст. Однако это новый пласт фундаментальной физики. Мы закончили построение так называемой «Стандартной модели», с экспериментом она согласуется великолепно, открыли бозон Хиггса – последний кирпичик в это здание. Делаем следующий шаг…

Надо быть честным: пока открытия последнего времени в области элементарных частиц не привели к новым технологическим прорывам. Это не значит, что так будет всегда, но сейчас о практических результатах говорить нельзя. А что будет с бозоном Хиггса через пятьдесят или сто лет, никто сказать не может. Эйнштейн написал общую теорию относительности в 1916-м году, и всем было ясно, что это сугубо теоретическая работа и ничего из нее не проистечет. А сегодня ее надо учитывать, иначе ничего не поймем в тех же самых «черных дырах».

– На Байкале пущен большой нейтринный телескоп. Он ведь имеет прямое отношение к вашему институту?

– Да работа идет интересная и очень важная. В первых числах апреля 2015 г. учеными Института ядерных исследований Российской академии наук (Москва) и Объединенного института ядерных исследований (Дубна), а также ряда российских научных организаций, входящих в коллаборацию «Байкал», был развернут и введен в эксплуатацию уникальный экспериментальный комплекс – глубоководный нейтринный телескоп мультимегатонного масштаба «Дубна». Он является первым кластером создаваемого нейтринного телескопа кубокилометрового масштаба. Детектор предназначен для исследования природного потока нейтрино высоких энергий. Нейтрино, пройдя сквозь толщу Земли, может, с некоторой вероятностью, взаимодействовать в воде озера Байкал и породить каскад заряженных частиц. Черенковский свет от заряженных частиц распространяется в воде озера и регистрируется оптическими модулями установки. Кластер «Дубна» содержит в своем составе 192 оптических модуля, погруженных на глубины до 1300 м, и уже является одним из трех наиболее крупных детекторов нейтрино в мире… Регистрация нейтрино на Байкале позволит понять высокоэнергичные процессы, протекающие в далеких астрофизических источниках, установить происхождение космических частиц самых высоких когда-либо зарегистрированных энергий, открыть новые свойства элементарных частиц и узнать много нового об устройстве и эволюции Вселенной в целом.

Уникальность этой частицы, как носителя информации о процессах, протекающих во Вселенной, обусловлена её сверхслабым взаимодействием с веществом. Природный поток нейтрино несет в себе богатейшую, и во многих отношениях уникальную, информацию об окружающем нас мире. Исследование этого потока в различных энергетических диапазонах способно дать ключ к пониманию ранних стадий эволюции Вселенной, процессов формирования химических элементов. А также понять механизм эволюции массивных звезд и взрывов Сверхновых, пролить свет на проблему темной (невидимой) материи, на состав и внутреннее строение Солнца сегодня и в достаточно удаленном прошлом, и даже продвинуться в понимании проблемы внутреннего строения одного из наиболее трудных для изучения объектов – планеты Земля.

…Спустя несколько дней академик В.А. Рубаков выступил на Конференции научных работников. Он говорил кратко, ёмко и, как всегда, убедительно. Зал (а в нем было около тысячи человек) поддержал его активно. Жаль только, что мало кто во власти узнал о происходящем, так как чиновники предпочли не присутствовать на Конференции.

Пропасть, что появилась между властью и наукой, и на этот раз преодолеть, увы, не удалось…

Беседу вел Владимир Губарев