Среди крови и слёз

Иракская военная кампания или война 2003 – 2011 годов (её участником мне довелось быть в качестве начальника медслужбы миротворческих сил Вооруженных сил Республики Армения в период с июля 2005 по февраль 2007 гг.) стоит в ряду тех запутанных военных конфликтов современности, бессмысленное кровопролитие которых явилось очередным подтверждением глубокого смещения нравственных ориентиров в мировом масштабе…

Ограбление с повинной

В одном из контингентов страны, некогда входившей в общий с нами Союз ССР, с командованием которого я был дружен, случилось ЧП. Солдаты этого подразделения, в очередной раз заехав на одну из американских баз, посетили местный «би-экс» (по-нашему военторг), и, набрав импортного барахла, попытались тайно уйти, не расплатившись. Хуже того, когда американец-продавец, поймав их на месте преступления, попытался пресечь воровство, они оказали ему сопротивление. Побоев особых не нанесли, но пинка под пятую точку американцу вроде бы дали. Один из солдат при этом блокировал его в углу, давая товарищам время и возможность для беспрепятственного ухода. Одним словом, средь бела дня ограбив американскую торговую точку, они беспрепятственно покинули магазин. Затем на рысях запрыгнули в свою технику, дали газ и покинули базу в надежде, что не будут идентифицированы. Но не случилось…

Не знаю, как это получилось, но за мной на базе закрепилась слава переговорщика и дипломата с хорошо подвешенным языком. Короче говоря, меня пригласили на экстренный «военный совет» на территорию военного контингента некогда братской союзной республики, понесшей репутационные потери. На столе стояла распечатанная и уже опустошенная наполовину бутылка (без закуски), а за столом сидел несчастный командир контингента и, подобно Васисуалию Лоханкину и старому еврею вместе взятым, раскачивался из стороны в сторону, ни слова не говоря. На него было больно смотреть, и мне был понятен весь ужас его положения.

Оказалось, что американец, хозяин военного магазина (а он был гражданским лицом) уже написал соответствующее письмо-доклад военному командованию США в Багдаде, сообщив о налете на магазин также и американскому подразделению военной полиции своей базы. Ситуация складывалась отвратительная и подпадала под военное преступление, ведь случившееся тянуло на разбой. Прежде всего, мне нужна была дополнительная информация, и через час с небольшим она у меня появилась: письмо командованию еще не отправлено, а военная полиция базы еще не поставила в известность свое руководство в Багдаде. Эта медлительность мне показалась странной.

Однако скоро обрисовалась и единственная возможная причина подобного поведения американцев: коалиция и так трещала по всем швам, и дополнительные проблемы ситуацию не улучшили бы.

Но хорошо зная принципиальность представителей гражданского сообщества США, я был совершенно уверен, что просто так хозяин военторга этот инцидент не оставит, и утечка в прессу, как минимум обязательно последует, с поименным обозначением и страны, и участников преступления.

А имиджевые потери целой страны и замаранный флаг – это не хухры-мухры. Командир контингента был неплохим парнем, и мне от души захотелось ему помочь.

Я докурил сигарету, выкинул окурок в окно и улыбнулся качающемуся на стуле живому «маятнику»:

– Ну что, земляк, давай один «Хаммер» нам с тобой, другой готовь с автоматчиками сопровождения, едем к амерам в гости, брат…

«Маятник» уставился на меня и моя уверенность по-видимому заронила надежду в его душе. Я обратился к нему вновь:

– Времени у нас мало, но оно у нас все еще есть. Позови-ка своих разгильдяев-виновников происшествия.

В комнату вошли трое рослых и угрюмых солдат, один с печатью явного дегенератизма на лице. Физиономия одного из них уже была разукрашена по полной расквашенным носом и «фонарями», у двух других были также разбиты носы и тоже «светило» по одному фингалу под глазом. По-видимому, это и была вся спонтанная реакция на произошедшее со стороны их командира, прежде чем он вошел в состояние человека-метронома, погруженного в ступор. Я попросил командира распорядиться, чтобы принесли личные вещи попавшихся солдат и вытряхнули содержимое на пол. Как я и предполагал, на полу образовалась нехилая гора из военторговских шмоток, также было очень много дорогих часов и других предметов импортного производства. Все они были с магазинными бирками…Кроме того, в контингенте мне сказали, что наличной валюты у солдат не было, чтобы все это накупить…Почему я был уверен, что наворованного на самом деле много? Потому что понял, что тот случай в военторге не был первым, так как они действовали дерзко и нагло, уверенные в своей безнаказанности. А так «первоходок» не действует…

Я спросил у солдат, на чем именно они попались в тот день. В ответ услышал, что на попытке вынести дорогие военные майки, сшитые из спецматериала. Я отделил майки от остального барахла. Затем попросил положить все, что было вывалено на полу в отдельный армейский мешок. Майки я отложил отдельно.

Командир выделил два «Хаммера», мы одели с ним каски, бронежилеты, настроили рацию, взяли оружие, боекомплект и ударили «по газам». За нами вслед из базы вылетел «Хаммер» охранения с пулеметчиком на башне и автоматчиками внутри.

Также я предложил взять с собой наиболее «разукрашенного» виновника «торжества». Миссия была секретной, никого из польского командования и командований других стран мы в детали не посвятили. Мы многим рисковали, отправившись в самовольный вояж далеко за пределы нашей провинции. В случае подрыва на маршруте и последующей атаки или преследования нас партизанами мы наверняка погибли бы… После выезда из базы о нас, конечно же, доложила в TOC (tactical operational center) охрана периметра и центральных ворот, и наверняка командование нашей базы попыталось выяснить, куда мы направляемся в нарушение боевого расписания. Но мы отключили рацию… Я также не предупредил и своего командира контингента. Но в этом проблемы не было бы, так как мы с ним были в хороших отношениях, да и мужик он был нормальный, из семьи кадрового военнослужащего, как и я.

– Придумаем потом, что-нибудь, – сказал мне командир в ответ на мой вопросительный взгляд, и щелкнул кнопкой тумблера, выключающего рацию.

Нам казалось, что мы ехали целую вечность. Вокруг мелькали населенные пункты, пыльные пальмовые рощи, бетонные магистрали сменялись грунтовыми дорогами. Мы неслись, как угорелые, держа стрелку на спидометре на уровне 100 км/час. Обычно, когда колонны готовились на выход из базы загодя, внутренние информаторы боевиков (которые всегда имелись среди обслуживающего нас местного населения) заранее передавали наружу информацию как о маршруте колонны, так и о составе боевого охранения, грузе и т.п. В нашем же случае о готовящемся выезде никто не знал. Вполне возможно, что именно поэтому мы, представляя собой лакомую и легкую добычу, все же не нарвались на засаду по пути нашего следования. Но уже в процессе движения по маршруту ты становишься видимым, т.е. о тебе информаторы боевиков, находящиеся уже вовне, докладывают им по мере твоего прохождения через те или иные населенные пункты, чтобы те могли рассчитать место твоего перехвата на маршруте. Вот почему мы постоянно меняли направление своего движения, петляя, вводя в заблуждение боевиков. И на этот раз нам удалось это сделать.

Идя на бешеной скорости, мокрые от напряжения, мы приблизились, наконец, к американской базе, и лишь тогда снизили скорость, когда заметили, что стволы крупнокалиберных пулеметов наблюдательных вышек охранного периметра стали разворачиваться в нашу сторону.

Мы сбросили скорость до минимума и стали медленно объезжать бетонные блоки скоростного замедления. Затем остановились и вышли из машины, давая группе боевого охранения центральных ворот базы себя хорошенько рассмотреть. Все формальности были соблюдены, мы предъявили индивидуальные, официально выданные коалиционные «бэйджи» с фотографиями (т.е. воинские удостоверения коалиции), наша техника была тщательно проверена вне пределов военного объекта, и наконец, нам разрешили въезд на территорию базы. Мы сразу же, не откладывая, поехали к военторгу, ведь драгоценное время стремительно уходило.

Я взял с собой мешки с магазинным барахлом. Командир побледнел. Когда мы зашли в американский военный магазин, я поинтересовался у работников, где находится заведующий. Мне указали на коренастого человека лет пятидесяти с бородкой, цепким, стальным взглядом и упрямой линией рта.

«Эге, да с этим “чуваком” будет непросто», – подумалось мне.

Вдруг я ощутимо почувствовал, как потемнели его глаза. Перехватив его взгляд, я увидел, что он презрительно смотрит на шеврон флага моего товарища, командира контингента… Не думая более испытывать судьбу, чтобы ненароком не состоялось непоправимое развитие событий и укоренение в упрямой решимости американца занять непоколебимую позицию, я выступил вперед и, идя в ва-банк, произнес:

– Сэр, мы прибыли вернуть вам то наворованное, о чем вы и не и подозревали. Точнее, не подозревали, что это также сделали солдаты N-ского контингента, которые ограбили вас день назад. Вот командир этого контингента. А я его друг. Но он принял решение вернуть вам не только украденное в тот день, но и то, что мы обнаружили сегодня, и что явно было украдено у вас ранее…

При этих словах я вытряхнул мешок на пол. Воцарилась гробовая тишина. Американцы – работники военторга – смотрели на награбленное добро и на меня разинув рот: наверняка это была та самая мистическая и не найденная недостача, по поводу которой они вполне вероятно «огребли», в свою очередь, тоже. Командир контингента смертельно побледнел, и смотрел на меня, как на сумасшедшего, в его глазах я читал вопрос: «какого хрена ты это все сделал, теперь мне гарантированная крышка!». Я незаметно ткнул его локтем в бок, молчи, мол. Наконец менеджер военторга заговорил:

– Вы понимаете, что вы сейчас подтвердили факт состоявшегося воровства у своего основного союзника в условиях ведения боевых действий? И не только подтвердили, но и сами признались в том, что ситуация намного хуже, так как воровство оказывается было системным.

Как я и предполагал, «пиджак», т.е. хозяин военторга, оказался крепким орешком и не отказал себе в удовольствии еще раз продемонстрировать военным, кто тут на самом деле является хозяином положения.

Наверняка он уже сталкивался с призывами спустить все на тормозах по данному эпизоду. Но его решимость довести до конца начатое, и непоколебимость пуританина наказать одно из проявлений библейского греха, вкупе с желанием насолить зазнавшимся в своей кастовой круговой поруке военным, сделала тщетными все попытки местного командования. Он был решительно настроен поднять нешуточную волну. Состояние моего друга стало приближаться к предобморочному.

– Конечно, сэр, мы прекрасно понимаем, что мы только что подписали себе приговор, – с печальным, но торжественным достоинством ответил я.

– В таком случае, почему вы сделали это? – уже с удивлением спросил американец.

– Потому что так было бы правильным, сэр, потому что эти вещи по праву принадлежат торговой организации, которая всегда бесстрашно следовала за нами, чтобы военнослужашие никогда не испытывали недостатка в тех или иных вещах и продуктах. И спасибо вам за вашу службу, сэр. Возьмите, пожалуйста, вещи, они не использованы, даже бирки сохранились. И вот возьмите, пожалуйста, также и эти майки, именно они были украдены у вас два дня назад. А теперь разрешите нам покинуть вас, командование контингента, воины которого совершили военное преступление, готовы понести самое суровое наказание…Мы понимаем вашу решимость заявить о случившемся.

Я сделал знак глазами нашим автоматчикам, и в поле зрения работников военторга, словно из ниоткуда появился украшенный «фонарями» уже сам «воплощенный библейский грех» с распухшим расквашенным носом. Американец вздрогнул, узнав грабителя. Мы попрощались и, повернувшись, пошли к нашим «Хаммерам». Командир контингента шел впереди меня, как зомби, по-видимому, твердо уверовав что закат его военной звезды неизбежен. Я спокойно шел к машине, постепенно прибавляя шаг, «библейский грех», тяжело сопя разбитым носом, плелся позади.

– Постойте, майор, – вдруг послышалось сзади. Обернувшись, я увидел, что к нам идет хозяин военторга. Мой товарищ остановился, подобно некоему механическому устройству, но не повернулся назад. В руках у американца было письмо верховному командованию в Багдаде и заявление в военную полицию. Он медленно их разорвал, а обрывки вручил мне.

– Больше экземпляров нет, как и претензий к вам, инцидент исчерпан – торжественно изрек он и, не прощаясь, развернувшись, ушел к себе в магазин.

Командир пребывал в прострации, и был не в состоянии вести бронированную машину. За руль пришлось сесть мне. Когда мы ехали обратно, то я периодически хохотал. глядя на все еще ошарашенное лицо командира, крепко сжимавшего в руках разорванные части писем (проще говоря, свою судьбу), писем-приговоров, так и не отправленных адресатам. Уже опустились сумерки, когда мы вернулись обратно на нашу базу, и я, тепло попрощавшись с моим другом, так до сих пор и не пришедшим в себя, вернулся к себе в расположение с чувством выполненого перед боевым товарищем долга…Кстати, это может показаться невероятным, но нашего отсутствия на базе либо не заметили, либо решили не замечать. Такая вот история…

Христос везде и во всем

Один из отправлявшихся на родину украинских врачей по имени Валера, узнав, что я православного вероисповедания вынес мне из комнаты в подарок две небольшие православные иконы в деревянной рамке и под стеклом. Это были иконы-образы Господа Вседержителя и Богородицы в виде лика Казанской Божией Матери.

– Возьми их, и пусть Господь хранит тебя, коллега – сказал мне этот исключительно добрый и интеллигентный врач. – Эти иконы сохранили меня на миссии, пусть же теперь они помогут тебе вернуться домой живым и невредимым.

Я сохранил эти иконы, они до сих пор хранятся у меня в доме, стоя рядышком в «святом уголке» как напоминание о том, что Христос везде и во всем. И конечно же, Он был рядом со мной, непутевым грешником, и там, на той непонятной, уже ушедшей в прошлое ближневосточной войне.

И конечно же, я всегда буду помнить Валеру, этого доброго христианина-врача, человека искреннего и сопереживающего.

Документ из СССР

Забавный инцидент произошел в транспортном подразделении американского KBR, где я получал автомобиль. За старшего в конторе сидел грузный и медлительный афроамериканец меланхоличного вида. Он сидел за компьютером и перед ним высилась гора из шелухи «отстрелянных» подсолнечных семечек, и, по всей видимости, он настраивался на открытие еще одной здоровенной пачки. Я вежливо представился и изложил суть просьбы. Он посмотрел сквозь меня пустыми водянистыми глазами и молча протянул форму для заполнения. Я заполнил, как полагается, все графы на английском языке и протянул форму обратно.

– Your driving licence, – бесцветным голосом произнес клерк.

Я протянул ему свое советское водительское удостоверение ярко-красного пролетарского цвета с гербом СССР. Права я получил в Туркмении за 3 года до развала Союза в 18 лет, и постоянно продлевал их уже в независимой Армении. Афроамериканец и так не отличался расторопностью, а тут мне показалось, что время остановилось для него совсем.

Я проследил за его взглядом и понял, что он смотрит на надпись USSR и на герб первого в мире социалистического государства. По меняющемуся на глазах выражению его лица я понял, что мне выпала великая честь иметь дело с представителем поколения американцев, воспитанных на фильмах типа «Красный рассвет».

– I asked for your driving licence, – дрожащим голосом произнес американец, возвращая мне документ (мол, я просил предоставить мне ваши водительские права).

Я вновь их пододвинул к изумленному и уже начавшему на глазах трусить клерку (я был вооружен, и мы были совершенно одни в пустой конторе):

– That’s exactly what you are asking for. Identification card of USSR Communist party’s member has little bit a different format, – с вежливой и почтительной улыбкой ответил ему я (т.е. это не партбилет, который выглядит несколько иначе, это именно то, о чем вы просите).

Афроамериканец еще раз с недоверием взял водительские права, и я указал ему на международную надпись на французском языке сверху: «Permis de Conduire» (водительские права). Он принялся заполнять форму на документ, и я, в конце концов, получил ключи и свою рабочую лошадку. Когда, вырулив из бокса, я проезжал мимо конторы, то увидел, что кейбиаровец все еще изумленно смотрит из окна в мою сторону, прижавшись носом к стеклу. Я немедленно поднял руку и просалютовал ему в приветственной манере Че Гевары – «рот фронт!», после чего клерк мгновенно юркнул за свой рабочий стол и спрятался за монитором…

Боже, Царя храни!

Однажды к нам в медроту прибыл польский военный врач, и какое-то время ожидал конвоя до Эд-Дивании, где в развернутом на базе ECHO польском военном госпитале ему предстояло служить в качестве оперирующего хирурга-травматолога. Это был добряк гигантского роста, физически очень сильный с огненно-рыжей бородой и остриженной наголо головой.

Утром следующего дня я проснулся под звуки разносящегося по коридорам нашей медроты до боли знакомой, торжественной мелодии. Я прислушался и не поверил своим ушам: звучал гимн «Боже, Царя храни!».

Ну все, подумалось, крыша у меня поехала окончательно... Я закрыл глаза и прикрыл голову подушкой. Но и сквозь подушку торжественные слова достигали моего слуха:

Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!..

Я выскочил в коридор. Сомнений не оставалось никаких, как и места для слуховых галлюцинаций: в коридоре польской медроты победно гремел гимн Российской империи 1833 – 1917 гг. Я пошел на звук, и увидел, что в комнату польского доктора-ортопеда приоткрыта дверь, а на прикроватной тумбочке стоит магнитофон, из которого льется:

Перводержавную

Русь православную,

Боже, храни! Боже, храни!..

Хирург-ортопед при этом с очень серьезным и задумчивым видом сидел на кровати. Я, потрясенный, молча вернулся в себе в комнату. Подобная картина повторялась каждое утро на протяжении всех трех дней его пребывания у нас в медроте до самого его отъезда в Эд-Диванию с конвоем... Мне потом врачи-армяне, которые служили с ним в одном госпитале, рассказывали, что именно этот гимн он включал и во время всех проводимых им операций. Это была загадка, на которую никто так и не узнал ответа...

Слепые поводыри слепых

Произошло дорожно-транспортное происшествие с участием наших солдат. К счастью, они отделались легко, сравнительно небольшими травмами, учитывая тот факт, что от машины «Chevrolet Tahoe» почти ничего не осталось. Одного из солдат привезли ко мне в медсанчасть, и мне пришлось зашивать ему мягкие ткани лицевой области. У другого было вывихнуто плечо, которое пришлось вправлять. Мелкие множественные порезы, травмы и ушибы, присутствующие у ребят, были не в счет. 

Это было ДТП в чистом виде, без всяких отягчающих типа нетрезвого вождения и т.п. Машину занесло на нестабильном грунте, и она улетела с полотна, покрытого щебнем (который и послужил причиной плохого сцепления с дорогой) перевернувшись вдоль своей продольной оси несколько раз. Слетелась польская военная полиция, представители американского KBR (именно под их контролем находился гражданский и специальный автотранспорт). Среди американцев нашлись демагоги и популисты, которые тут же начали разглагольствовать, что, мол, в то время как американские пехотинцы передвигаются на своих двоих из-за нехватки автотранспорта, члены коалиции бьют предоставленные Америкой машины, купленные на деньги американских налогоплательщиков... Заявление было явно провокационным. Во-первых, машины в Ираке бились пачками у всех контингентов (включая американский). Во-вторых, я не видел ни одного американского военного, передвигающегося по Ираку пешком. В-третьих, Америка никогда не потратит и цента без четкого понимания перспективы, что заработает на этом доллар. Я сумрачно посмотрел на обрадованного предоставленной возможностью излить желчь провокатора-кейбиаровца и хмуро попросил его очистить помещение перевязочной. Он вначале остолбенело посмотрел на меня, (по-видимому, расценив мое предложение как неслыханную дерзость, проявленную в отношении «его величества») и попытался было для начала придать своему лицу тайного алкоголика медально-надменное выражение. Я выдержал этот взгляд, и сделал шаг вперед по направлению к нему, не отрывая от него взгляда. Моральная победа была одержана, и он, наконец, ретировался.

Я с горечью подумал про себя, что мы сами поставили себя в такое униженное положение, что каждый присланный сюда плебей, который наверняка в Штатах являлся каким-нибудь трущобным драным «котом», пытался теперь поднять свой рейтинг и самоутвердиться за наш счет в его же собственных глазах.

Будучи юношей, я стал свидетелем развала СССР, после чего целому поколению бывших советских людей был привит некий вирус в виде идеи несовершенства и ущербности абсолютно всего, что у нас было. Причем именно этот комплекс навязанной ущербности по умолчанию и подразумевался в качестве первопричины неудачливости всей восточной цивилизационной попытки, завершившейся, в конце концов, ее коллапсом (Союза ССР, как последнего наследника этой цивилизации) и ее крушением (не будем сейчас говорить о тех, безусловно, предпринятых, тайных и подлых усилиях, способствующих развалу этой огромной страны, которая имела все-таки честь быть нашей Родиной).

Антиподом же, и, следовательно, образцовой матрицей для подражания предлагалась западная цивилизационная модель, причем не та, великая, имевшая некогда в своей основе европейские западно-христианские ценности. Нет, предлагалась какая-то, подозрительно неосязаемая и аморфная в плане ценностей, но масштабно-космополитическая по охвату модель, предполагающая беспрекословное подчинение человеческого сообщества исключительно потребительским ценностям и марионеточным национальным элитам.

Вот нет уже СССР с его бестолковыми и развратившимися вконец комсомольскими и коммунистическими вождями. Вот уже и мы (как в секте Мавроди или в какой-нибудь другой финансовой пирамиде), «новообращенные» члены: «освобожденные» от отсталой восточной, русско-советской цивилизации прибалты, армяне, грузины, казахи и украинцы – теперь уже в составе западной коалиции, и сами, в свою очередь, несем «свет демократии и свободы от тирании» «несовершенным» народам Ближнего Востока. Если отбросить в сторону саму, описанную выше, тошнотворную пошлость всего, произошедшего с нами, – произошедшего, как с пешками в омерзительной игре, которую мы позволили с нами сыграть, то остается один единственный вопрос: а стали ли мы счастливее, или установился ли мир в наших душах после смены этого «коммунистического шила на либеральное мыло»?

С конца 80-х нас развели, как каких-то олухов, тщательно прикрыв хорошими манерами и технологическими «стеклянными бусами» весь снобизм, гордыню, презрительное превосходство, холодность и менторство новоявленных вершителей судеб уже и восточных народов, брошенных в бездуховное и фальшиво-гуманистическое болото общества потребления.

Все это я вживую увидел в Ираке, среди крови и слез, среди взаимоотношений солдат Востока и Запада, среди гнилого нутра претендентов на истину в последней инстанции, рожденного и рождаемого простым ежедневным грехопадением человека-грешника безотносительно от того, какими фиговыми листками из новых, изобретенных им «измов», он пытается прикрыть простое уродство своей упорной и нераскаявшейся гордыни. И независимо от того, какими передовыми технологиями было рождено его горделивое возношение над своими ближними...

Личное счастье человека и целых народов состоит, на мой взгляд, в нелицемерном покаянии и обращении сердец к Богу, а не в следовании за новоявленными слепыми поводырями слепых...

Материалы по теме:

• Виген Татинцян "Земля горела у нас под ногами…"
• Виген Татинцян "Советская песня в пустыне Ирака"