«Каждый надеялся, что не будет этого у нас…»

Знакомьтесь – Владимир Н., 29 лет. Шахтёр из города Краснодон. Находился в местном ополчении, когда началась украинская заваруха. Потом вместе с семьёй бежал от Национальной гвардии через пропускной пункт Изварино – как раз в день его обстрела украинской армией. Теперь Володя в Москве, где мы с ним и встретились. Благодаря этой встрече я получил ответы на некоторые вопросы, в которых не мог разобраться раньше, находясь на расстоянии от происходящих событий. Вот его история.

Родился я в Краснодоне, там же и проживал. Учился в Восточноукраинском национальном университете на кафедре экономической кибернетики. Потом в армии служил. А после армии, так как по специальности у нас работать негде, пришлось пойти сначала водителем, а потом и шахтёром, в шахту Молодогвардейская. Где и работал, пока не пришлось уехать.

Наш Краснодон – небольшой шахтёрский городок, где во время Великой Отечественной были молодогвардейцы, которые подвиг совершили.

У нас всё всегда держалось за счёт угольного предприятия. Сейчас осталось всего шесть шахт, они в руках частного предпринимателя, а остальное всё позакрывали, посчитали нерентабельным. Платили нам стабильно, определённую ставку, но в других городах, я знаю, платят больше. Ну, а деваться-то куда? Все мои друзья, с кем я учился – все у нас в шахте работают. А у кого была возможность уехать к родственникам – в тот же Киев или ещё куда – те уехали. Но большинство остались.

Работа, конечно, очень тяжёлая. Спускаешься, до рабочего места – 8 километров под землёй. Сначала довозит электровоз, потом дизель, а потом уже пешком. И там – в зависимости от того, куда ты попал: или на крепление горной выработки, арку деревом или металлом ставить, или рубать нишу отбойным молотком – рубаешь, и тут же на конвейер грузишь. Или вот ещё лучше – на расштыбовку: это когда с конвейера высыпается уголь, и ты постоянно, не останавливаясь, шесть часов его кидаешь лопатой. Практически до упаду иногда, поднимаешься наверх, а у тебя уже руки не шевелятся. Иногда приходилось и в воде работать, и в мачмале (жижа такая из воды и угольной пыли) ползать на пузе, когда как повезёт. Отработать я там успел два года.

Мой дед 38 лет работал под землёй, отец столько же, и я следом. Другой же работы нет, чтоб обеспечить свою семью. Ещё я пошёл горное образование получать, в техникум. Два года отучился, и ещё один остался. Уже планировал жизнь – мне шло повышение, горного мастера вот-вот должны были дать… Я бы уже тогда ходил, как инспектор. Прошёл, замерил метан, проверил крепление, записал всё… То есть работа уже не лопатой, а головой. Но вот пришлось уехать. А техникум, вроде, продолжает работать и дальше, но неизвестно, как там будет потом, так как у нас город сейчас вообще пустой остался. И дальше что будет – неизвестно.

Когда начался Майдан, мы не сразу среагировали. У нас ведь как получается – все работают, всё нормально, зарплату всем платят. Ну, собрались там на этом Майдане – да и Бог с ними! Только обидно было смотреть на бездействие властей, на то, как милицию закидывают бутылками со смесью. Ребята-срочники стоят, а их просто сжигают заживо. Я ж сам был солдатом, знаю: приказ есть приказ – стоять, значит стоять!.. И вот мы смотрели на это всё, и никто не думал, что зайдёт так далеко, что начнётся конкретная война против народа. Так-то думали, что, может, нас это не коснётся. Только когда уже начались бои в Славянске, Краматорске, когда по Луганску бомбоудар нанесли, люди начали задумываться. Но опять же, на шахте говорили: «Да ну, вроде, мы ж как – работаем, мы им деньги отчисляем! Зачем мы им нужны? Не воюем с ними, ничего плохого никому не делаем!» Народ трудится, своя культура, свои дела.

У нас и не было никогда такой ненависти, какую они к нам испытывают. Ну, есть там Западная Украина, «бандеры»… Да нам всё равно было, абсолютно! Но чтоб так, как они к нам пришли, с такой жестокостью!.. Я даже и не знаю, как они могли вырасти на таком?

Мы работали до последнего. Про ополчение были мысли, но это если уже конкретно когда подопрут. А так - каждый надеялся, что не будет этого у нас. Вот уже в Славянске началось, в Краматорске… А мы всё думали: ну может, они остановятся? Не все же хотели воевать! Да, у нас стояли блокпосты, некоторые ходили на них, и я сам ходил. Дежурили ночью, с оружием, машины проверяли. Но когда началось уже в Луганске – с военными частями перестрелки, бои в городе в центре, многие у нас стали рассчитываться и уезжать. Потому что боялись. Сам пойми, там армия обучена, как показывают – в горах их там учили, на полигонах… А у нас кто? Ну, кто-то умеет стрелять, охотники… Но это ж ничто против обученных бойцов, которых конкретно готовили к войне!

С моей работы мужик – 55 лет ему где-то, офицер запаса, пошёл в ополчение. Сыну сказал уехать: «Я за него буду воевать. Пусть он живёт, а я свою жизнь уже отжил!». И ушёл в ополчение. И многие так.

Мы в начале мая построили блокпост – между Краснодоном и Свердловкой, ближе к границе, и я начал ходить на него в ночь дежурить. С 8 вечера до 8 утра у нас была смена. Поначалу очень много людей приходило – человек до пятидесяти бывало. Охотники все собирались. У кого что было, с тем люди и шли. Каждый шёл не из-за того, что там как будто деньги платят – никто никому не платил ни копейки! Люди шли просто защитить своё. За свою свободу. Насчёт еды – это у нас было, кто что принесёт. Несли воду, чай, кофе. Рядом там село – Новоалександровка – с него бабушки притащат сало, яиц сварят. Вот это и было всё.

На машинах многие ездили с российскими флагами. А у нас единственный флаг висел – большая георгиевская лента. На посту стояли только местные. Кто рядом живёт – мы все собирались, я приходил к восьми, переодевался. Обмундирование своё было, так как я охотник. Только у нас народ не всегда понимал, относились очень плохо некоторые. Мы знак ставили: «Остановись! Выключи фары!» - а некоторые пёрли напролом, иногда приходилось стрелять по колёсам. Многие обижались сначала, ворчали: «Да лучше бы вас тут не было! Лучше бы мы жили под другими, под теми! Да если бы не вы – не было бы вот этого всего!». Неизвестно, конечно, чем бы вообще оно всё кончилось! Зашли бы в город эти «Правый сектор» и Национальная гвардия, и просто всех подряд начали бы расстреливать! Им всё равно, в кого стрелять – в детей, женщин – они никого не щадят! Я понимаю – на войне, когда тебе деться некуда, стреляешь: или ты, или тебя! Но против женщин и детей воевать – это уже перебор!

Но они у нас не появлялись. Иногда так на машине кто-то подъедет, развернётся и убегает. А у нас мобильные группы – их догоняли и отвозили в штаб. И что там дальше – допрашивали или что, не знаю. Но были всякие случаи, как говорится… Наш народ – немножечко принял на душу, и ему всё равно: он или летит напролом, или кустами пытается обойти… Мы, соответственно, как по кустам зашуршало – в воздух начинаем стрелять, а они потом обижаются! Но чего обижаться-то – мы ж никого не трогали никогда, никто никому оскорбительного слова не сказал! Всё по-культурному: «Здравствуйте! Откройте, пожалуйста, багажник!». А многие на это: «Да пошёл ты! Кто ты такой? Мне всё равно! Я вас не признаю!». Люди разные бывали. Кто-то понимал, а кто-то относился нехорошо.

У нас всё было подготовлено – в случае чего, мы могли задержать, вызвать помощь. У нас были телефоны, рации, везде стояли машины, если кто-то едет – созванивались, передавали по рациям, чтобы все были готовы. Ты же так не поймёшь, кто там в тонированной машине на тебя летит! Соответственно, нам передавали, и мы уже ждём, готовимся к чему-то: или к хорошему, или к плохому.

Был там у нас ветеран один, который воевал в Афганистане, он всех расставил, чтобы было более надёжно. Человек грамотный – «ты стрелять умеешь, ты сюда вставай, а ты – там»… А так, приходили пацаны, дали ему автомат – а он им даже пользоваться не умеет. Стоит и не знает, что с ним делать!

Но у каждого было своё задание: одни стоят здесь, охраняют эту часть, другие – с другой стороны. Кошки огромные металлические лежали на асфальте – в кустах сидели ребята, чтоб их за верёвки дёргать. Бутылки с зажигательной смесью. Все были расставлены.

А потом стало меньше ходить людей. Из-за этого отношения народа. Ты, вроде, стоишь на защите города, а на тебя плюют большинство. Я даже не знаю, как это объяснить.

Эти люди, кто так к нам относился – и ни за тех, и ни за этих. Главное – чтоб их никто не затронул! На референдум, вроде как, все ходили. За независимость все такие были настроены!.. Но когда нас коснулось – люди начали двоякую позицию соблюдать. «Мы как бы и с вами, но в то же самое время, мы не хотим!». И они нас стали считать виноватыми – будто из-за ополченцев вся эта война началась. «Вот вы козлы! Скорее бы вас всех перебили, чтобы мы жили тут спокойно!». Но никто ж не знает, чем бы оно всё кончилось! Ребята, кто приезжал со станицы Луганская, когда там начались серьёзные бои, со Счастья, с посёлка Металлист, кто оттуда убежать успел, рассказывали, что «Правый сектор» заходит, и людей просто вырезает. Насилие и убийства самые жестокие. Мужское население – от 15 до 50 – всех просто расстреливают на месте!

А 20 июня, в пятницу, у нас начались бои. Мой огород выходит к речке Каменка, и там это поречье, где самое и началось. Сначала ночью что-то в поле гремело, какая-то техника. Но утром, вроде как, тихо… Я выехал, прокатился по городу. Мы собирались на всякий случай очередь занять на таможне – она же длинная, мало ли что! Думал, поеду займу. И тут уже в обед знакомый звонит: «Там флаги украинские на танках на бугре!» Я тут же позвонил жене: говорю, собирайся, сейчас я подъеду, и мы уезжаем! И когда я уже был у дома, начались взрывы. Мы в машину всё, что смогли, быстро побросали, и рванули к изваринской таможне. По бокам дороги сидели ополченцы, уже готовились, окапывались. Мы на Изварино встали в очередь – километра четыре она уже стояла. А там кто боялся – убегал оттуда. И тут начали взрывы нарастать. Тогда ополченцы организовали зелёный коридор вокруг таможни, потому что проехать было нереально, если по очереди. Они подъехали к нам, крикнули: «Быстро уезжайте! Тут уже танки!». Стало слышно, как лязгают гусеницы… И вот они, подъезжают! Сразу начались взрывы возле нас. Я на машине резко развернулся, другие так же, и мы помчались по полю. А там ещё километра полтора оставалось машин в очереди. Те, кто пешком, побежали напрямую, через таможню. Я потом с человеком встретился, который там ещё оставался – мы на следующий день поехали регистрироваться в палаточный городок – так он говорит, что их там начали тупо расстреливать всех, когда подъехала техника Национальной гвардии. Люди тогда всё бросили, и побежали. А их просто начали стрелять, как в тире!

Заскочили мы с той стороны российской таможни, вроде как всё затихло…

И тут же снова начались непрерывные обстрелы по всему – и по украинской таможне, и по российской. Трассирующие пули полетели над головой. Просто началось страшное!

Нам крикнули: «Убегайте!» Мы помчались, а туда пошли машины с солдатами. Скорая помощь поехала, несколько БТРов… Они проскочили мимо нас, а что там дальше произошло, не видел…

Мы приехали к родственникам жены – к её тёте, в российский Донецк, и до двух часов ночи земля содрогалась. Сверкало так, что не дай Бог!

Мы переночевали, пришли в себя после этого стресса, потом собрали вещи, и поехали в Москву к моей сестре.

А дома у нас осталось всё. Собаку с ошейника мы отпустили, котов на улицу. А остальное как? Кролик в клетке остался, гуси и куры закрыты… Конечно, жалко было, голодной смертью ведь умрут животные… Но просто в тот момент мы думали – себя бы спасти! Правда, через несколько дней знакомый там пошёл посмотреть, говорит, всё нормально, покормил всех.

Один молодой паренёк с Гончаровки, 31 год, со мной в школе учился, и там остался в ополчении – он погиб.

Буквально в тот же день, когда они на границе людей выводили. Про остальных не знаю. Я связывался с ребятами, с кем работал, кто там остался – они говорят, что в городе вообще никого нет. Магазины все закрыты. Город мёртвый.

Конечно, у меня были мысли остаться в ополчении. Потому что нужно защищать своё. Но это отношение людей к тебе… Вот думаешь: стоишь, не зная даже за кого. Да тебя никто не вспомнит, что ты там был даже! Махнут рукой все. И вообще, это же надо было заранее готовиться – когда началось в мае. Нужны же были тренировки, всё не так-то просто!

Из России, из Чечни у нас вообще никого не было. Все свои стояли, у нас город-то небольшой, и ты даже если человека не знаешь лично, но уже где-то пересекался с ним, видел его.

В Славянске, Донецке – там они набирают своих людей. А у нас даже в штабе ополчения когда записывались – они посылали только по Луганску и Краснодону. И всё. Дальше, конечно, они могли послать помощь другим, но опять же, они старались посылать бывших солдат и офицеров, хорошо обученных.

Из моих знакомых в ополчении остались, может, человек десять. Те, кто записались изначально. Семьи свои вывезли. Там же сразу условие: если ты вступаешь – надо, чтобы семьи на территории не было. Чтоб в случае чего, не преследовали. А так, все остальные выехали. Кто в Воронеже, кто-то остался в Ростовской области – в Донецке, в Ростове…

В Изварино, я знаю, ополченцы тогда отстояли пост. Отбились. Украинская армия отступила. Просто если бы они его захватили – больше б никто не выехал оттуда.

А мы 21-го числа поехали в палаточный городок, зарегистрировались. Там очень много людей, палаток много – это лагеря беженцев. Я там одного встретил, с Первомайки – рассказывает, по их дому стрельнули, он просто в чём был – схватил ребёнка, в машину, и сюда прилетел. У него нет ничего – ни денег, вообще ничего… Таких там много людей, в этом палаточном лагере. Но там довольно-таки всё цивильно сделано: милиция, МЧС, всё контролируется, всё для людей стараются делать. Понятно, что в палатке жить – это не в доме, но всё-таки людям-то деваться тоже надо куда-то! Там видно, что и провизию завозят, и вода есть. Всё более-менее нормально.

А тёща моя назад вернулась. Сказала, не может бросить дом. Как говорится, нажила тяжело. Пока, сказала, будет там, а если опять начнётся – уедет.

Хочется, конечно, надеяться, что ситуация как-то изменится, но возвращаться – куда уже? Всё разрушили, теперь даже когда оно всё наладится, и войны не будет – это пока экономику восстановят, все экономические связи…

То через Киев всё шло, а если мы отделились, на это уйдёт, мне кажется, даже не пять лет. Очень тяжело будет. Зарплату опять не будут платить… Вернутся девяностые годы, когда шахтёры по полгода, по году не получали денег. А чем семью кормить?

Материалы по теме:

• Николай Леонов "Украина, боль моя…"