Как это все случилось?

А я уже было почти поверил критикам. Но стал перечитывать «Окаянные дни» Ивана Бунина и нашел запись, сделанную в ночь на 24 апреля 1919 г.: «Все будет забыто и даже прославлено! И прежде всего литература поможет, которая что угодно исказит, как это сделало, например, с французской революцией то вреднейшее на земле племя, что называется поэтами, в котором на одного истинного святого всегда приходится десять тысяч пустосвятов, выродков и шарлатанов».

Фильм «Солнечный удар» и создан по дневникам Ивана Алексеевича Бунина «Окаянные дни», которые он вёл в Москве и в Одессе с 1918 по 1920 гг., и по рассказу «Солнечный удар», написанному уже в эмиграции в 1925-м. Точнее, как подчеркивал неоднократно Никита Михалков, по мотивам этих произведений.

Я посмотрел фильм. И за обличительным пафосом открылась мне подлинная суть большинства рецензий, которыми либеральные критики с примкнувшими к ним радикалами сразу после московской премьеры поспешили «выстрелить» в «Солнечный удар».

Началось это до выхода фильма в широкий прокат, чтобы заранее отбить у зрителей охоту смотреть «такое» кино. Эдакий подленький приёмчик. Зато – вполне либеральный… Цитируя высказывания такого рода, не стану потому называть ни авторов, ни издания.

Пишет один из них: «Жаль, что на "Солнечный удар" почти никто не пойдет — за последнее время (а особенно после вторых «Утомленных») имя Михалкова стало раздражать, кажется, всех». Пишет второй, такой же «аналитик»: «Солнечный удар» как и сам Михалков, чрезмерно политизирован, и главная его идея в том, что либеральные учителя, вроде того, который рассказывает детям про Дарвина, до добра не доведут, а значит с ними надо бороться. А если с ними, то и с просвещением вообще, что, очевидно, является главным посылом режиссера». (Sic!)

Ну, и третье, столь же «просвещенное», мнение:

«В прошедший День народного Единства главный федеральный канал расщедрился, и показал новоявленный шедевр нашего гуру от кинематографа в вечерний прайм-тайм. И это при том что на широкий экран фильм вышел всего месяц назад! Случай беспрецедентный. Объяснение лежит на поверхности — Россия вновь оказалась на развилке. Куда идти? Каким путём?

Увы «Солнечный удар» не только не даёт ответов на эти вопросы (да и не должен), но и искажает реальные причины, приведшие к краху Российскую империю. Во всех интервью Никита Сергеевич упрямо заявляет, что сценарий основан на двух произведениях Ивана Бунина — собственно «Солнечном ударе», и «Окаянных днях». И если в отношении «Солнечного удара» режиссёр был милостив, и сохранил основную канву рассказа, то от «Окаянных дней»… я ни нашёл ничего».

Между тем, эти рецензенты, да и не только они, умудрились не заметить, что в фильме рефреном звучит мучительный вопрос: «Как все это случилось?» И на протяжении трех часов звенит пронзительный ответ… Его не почувствует, не заметит, не поймет только тот, кто не захочет.

Вот легко скользит по волжской воде изящный пароходик с задиристым названием «Летучий». Пассажиры беззаботны, веселы, сыты и довольны собой, женщины привлекательны, дети воспитаны, небо голубое, облака белые – райская идиллия.

Когда-то именно в такой атмосфере беспечности и благодушия, тоже на корабле, под освежающим ветерком на палубе Ивана Бунина вдруг осенило…

Название «Солнечный удар» пришло к нему позже. Перед тем Бунин трижды переписывал рассказ под заголовками и «Случайное знакомство», и «Ксения». На полях рабочей тетради писатель сделал пометку: «Ничего лишнего». В фильме рассказ проходит как фон, как контекст, как чувственная декорация для безысходной трагедии, в которую погрузилась Россия. Рецензенты, в массе своей, так и не поняли, что на суд соотечественников представлено главное – раздумье о судьбе сегодняшней страны. А скорее, вообще не хотели понять. Для них, похоже, важнее другое: «Теперь скажу о том, что меня впечатлило в великом 180-минутном фильме больше всего – это его бюджет в 24 миллиона долларов. По нынешнему курсу – 965 миллионов рублей, и все ради единственного полового акта, оставившего глубокий след в психике придурковатого поручика. Трехстраничный рассказик – и почти миллиард рублей на его экранизацию!».

Этот «трехстраничный рассказик» Михалков, по его признанию, переписал от руки раз одиннадцать. Как диктант по русской истории. Слово в слово. Точка в точку. Пусть это и может звучать банально, но впечатление такое, будто он не просто пытался постичь глубинную сущность – нет, не рассказа, а того, что Бунин не досказал, не выразил, не донес до нас или мы до сего дня не поняли. По сути, Михалков словно каждый раз писал послание в прошлое, надеясь получить оттуда ответ: «Как все это случилось?».

Во весь огромный киноэкран показан временный лагерь для добровольно сдавшихся в плен русских офицеров. Их здесь несколько сотен. Они пришли сюда, потому что командующий Южным фронтом Михаил Фрунзе обещал им не только сохранить жизнь, но и отправить морем за границу.

Однако над их опустошенными лицами, серыми полевыми шинелями со срезанными погонами уже витает призрак смерти. Ее приметы повсюду. Но их никто предпочитает не замечать. Наивный мальчишка-юнкер настойчиво и многократно приглашает всех к фотографированию на память «новым аппаратом» и по причине «отсутствия визиток» раздает написанный на клочках грязной бумаги парижский адрес, по которому каждый всенепременно сможет получить сделанную общим планом фотографию. И во время съемки он видит всех перевернутых вниз головой, но дело не только в том, что так была устроена тогда фотографическая техника. Это знак: так распинали мучеников-христиан – головой вниз. Этих фотографий не будет, потому что большевики утопят в море баржу со всеми офицерами…

Страшной трагедийной силы эпизод, их в фильме много. Они будто острая бритва – безжалостно и быстро разрезают периодически пеструю ткань жаркого буйства красок и чувств и мгновенно переносят нас из одной эпохи в другую, по сей день делящую Россию на «красных» и «белых». И с самого начала фильма не покидает предчувствие грядущей беды. Она случится, она непременно случится, вот только неизвестно – когда. Однако нельзя художественное произведение принимать за историческое, хотя оно и изобилует историческими деталями, а параллели истории врываются в каждое слово, в каждое действие. Но это сейчас мы такие прозорливые - как каждый русский мужик, который только задним умом крепок. А тогда?..

«Окаянные дни». Бунин делает такую запись: «Москва, 1918 г. 8 февраля. Приехал Д. – бежал из Симферополя. Там, говорит, «неописуемый ужас», солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови». Какого-то старика полковника живьем зажарили в паровозной топке».

«2 марта. … открылась в гнуснейшем кабаке какая-то "Музыкальная табакерка"… Читал новый рассказ Тренева («Батраки»). Отвратительно… Читал о стоящих на дне моря трупах, – убитые, утопленные офицеры. А тут "Музыкальная табакерка"».

И вдруг 22 марта появляются такие строки: «Ночью в черно-синем небе пухлые белые облака, среди них редкие яркие звезды. Улицы темны. Очень велики в небе темные, сливающиеся в один дома; их освещенные окна мягки, розовы».

А в фильме речной ветер вдруг решил поиграть с полупрозрачным голубым шарфиком. Той самой дамы, которая забудет (или оставит?) этот шарфик в гостиничном номере. И достанется он хозяйке заведения. А пока шарфик взлетает над пароходом, запутывается в стае голубей… Он – как легкое дуновение жизни, как символ мимолетности нашего пребывания на этой грешной земле. И рождаются аллюзии. Мне вспомнилось из Гоголя, из его «Сорочинской ярмарки»: «Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему».

Как это все случилось? С чего все началось? В фильме этот вопрос час от часу устало задают себе офицеры Русской армии генерала Врангеля. И тот самый безымянный поручик (уже капитан) из «Солнечного удара» - тоже. Он здесь, в обнесенном проволокой лагере, среди обреченных большевиками на смерть офицеров. Он прошел Первую мировую, навоевался в Гражданскую, и теперь у него остались только светлые воспоминания о той встрече… Эти воспоминания становятся связующими звеньями между прошлым, настоящим и тем будущим, в котором довелось жить уже нам. Он не знал, как это все случилось, но нам-то это хорошо известно. И чем все это закончилось – тоже…

В одном из интервью Никита Михалков говорил: «Мы начали снимать «Солнечный удар», когда никто не мог представить себе, какие события развернутся на Украине. Крым - это то место, откуда корабли с русскими офицерами, солдатами и казаками уходили в неизвестность, в эмиграцию… Если смотреть «Солнечный удар» с сегодняшней точки зрения, то вопрос, как это случилось, не остается без ответа.

Внимательный зритель сразу видит, как постепенно, совершая что-то или не совершая чего-то, общество приходит к тому, что становится беззащитным перед стихией совершенно иного характера. Причем ответственность несет каждый.

Мне бы очень хотелось, чтобы люди, памятуя собственную историю, пытались осмыслить, что они делают сегодня, шаг за шагом, каждый конкретно».

В назидание нам, нынешним, показана кровавая садистка Розалия Землячка (Залкинд). Именно ее, и только ее, Александр Солженицын назвал «фурией красного террора».

Образ Землячки многими кинокритиками был определен как карикатурный, а один из них даже «боднул» Михалкова за то, что тот озвучил в фильме ее настоящую фамилию. Добавлю, и бывший венгерский офицер Бела Кун, тоже «пламенный революционер», выглядит карикатурно. Но таковыми они и были, по воспоминаниям современников. Эта «парочка» руководила карательными акциями в Крыму после эвакуации оттуда Белой армии. Но едва только полуостров был отдан во власть Белы Куна и Розалии Самуиловны (секретаря Крымского обкома партии большевиков), они пригласили в председатели реввоенсовета республики Льва Троцкого, на что тот ответил: «Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного белогвардейца». Большевики - руководители Крыма восприняли эту фразу как приказ к действию.

Уничтожение русских офицеров приняло массовый характер. За первую неделю только в Севастополе Бела Кун расстрелял более 8000 человек. Пулеметы работали день и ночь. Розалия Землячка хозяйничала в Крыму так, что Черное море покраснело от офицерской крови. Тогда она заявила: «Жалко на них тратить патроны, топить их в море». Для большей надежности к ногам офицеров привязывали тяжелые камни. Вместе с интернационалистом Белой Куном и чекистом Фельдманом Землячка ликвидировала в Крыму около 100 тыс. русских, за что и получила весной 1921 г. орден Красного Знамени. Ныне прах революционерки покоится в Кремлевской стене, а ее правнук (есть такая версия) С. Удальцов, по примеру большевиков, готовил с иностранной помощью «белоленточную» революцию в России.

Удивительные выверты совершает порой история. Еще в 1919 г. писал И. Бунин: «Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон… Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже? Конечно, все-таки московские. Но и парижские были неплохи». И немногим далее: «Говорят, Троцкий таки приехал. "Встречали, как царя"» (запись от 11 мая).

В телепрограмме на Первом канале 31 октября 2013 г., еще за три месяца до бандеровского переворота в Киеве, Никита Михалков сказал: «Именно в "Солнечном ударе" миллиметрами, просто миллиграммами, мы видим, как это происходило…

И мы сегодня живем именно в это время. Когда существует Рублевка, страна "Москва" или "Санкт-Петербург" и остальная страна. Когда миллионы гектаров земли не обрабатываются людьми. И мы не думаем о том, что она не может быть долго такой.

Она ждет, она просит, она плачет. А потом придет на эту землю другой».

Посмотрите, обратите, наконец, внимание на то, из какого далекого прошлого тянется к нам эта тревожная мысль.

В «Окаянных днях» есть такая запись от 20 апреля 1919 г.: «Подумать только, до чего беспечно, спустя рукава, даже празднично отнеслась вся Россия к началу революции, к величайшему во всей ее истории событию, случившемуся во время величайшей в мире войны! Да, уж чересчур привольно, с деревенской вольготностью, жили мы все (в том числе и мужики), жили как бы в богатейшей усадьбе, где даже и тот, кто был обделен, у кого были лапти разбиты, лежал, задеря эти лапти, с полной беспечностью, благо потребности были дикарски ограничены». Не узнаем ли мы здесь и нас, беспечно взирающих на российские события и ситуацию, которые мировое «закулисье» опять разыгрывает вокруг «матушки-Рассеи»?

Эта бунинская мысль тоже звучит в фильме. 25 апреля 1919 г.: « Боже мой, что это вообще было! Какое страшное противоестественное дело делалось над целыми поколениями мальчиков и девочек, долбивших Иванюкова и Маркса, возившихся с тайными типографиями, со сборами на "красный крест " и с "литературой ", бесстыдно притворявшихся, что они умирают от любви к Пахомам и к Сидорам, и поминутно разжигавших в себе ненависть к помещику, к фабриканту, к обывателю, ко всем этим "кровопийцам, паукам, угнетателям, деспотам, сатрапам, мещанам, обскурантам, рыцарям тьмы и насилия "!»

Один из героев фильма в финале – и кино, и жизни своей говорит постаревшему и со шрамом на лице поручику из «Солнечного удара»: «Своими руками угробили страну». И опять Иван Бунин, одна из записей в его дневнике: «Ночь на 24 апреля. (1919 г.) …вся безграничная весенняя Россия развернулась перед моим умственным взглядом. Весна, пасхальные колокола звали к чувствам радостным, воскресным. Но зияла в мире необъятная могила. Смерть была в этой весне, последнее целование…» Не дать угробить страну еще раз, увидеть уже явные знаки опасности, не сидеть сложа руки - именно к этому призывают авторы картины. И знаковые деятели современного российского киноискусства именно так и оценивают фильм.

Режиссер и директор «Мосфильма» Карен Шахназаров отметил: «Я думаю, что картина "Солнечный удар" весьма актуальна. Она поднимает вопрос гражданской войны, которая произошла почти сто лет назад, но ведь этот вопрос не потерял своей актуальности и сегодня, он современен, адресован в наш сегодняшний день. Многие мысли, которые высказываются и присутствуют в картине, созвучны с нашим временем. Можно очень много проводить параллелей. Картина, кстати, мастерски сделана с точки зрения эпохи, ткани того времени. Она очень точно передает дыхание той эпохи. Михалкову удалось показать глубину и трагизм ситуации. "Солнечный удар" - это очень михалковский фильм, фильм большого художника».

Известный сценарист и режиссер Виктор Мережко убежден, что «Солнечный удар» — это фильм-путешествие: «…как раньше паломники ходили за тысячи верст на богомолье, так и картина, коль скоро она является молитвой художника, превращается для зрителя в богомолье».

Но вот каким будет это путешествие, каким образом его совершить и куда оно приведет — каждый должен решать сам. Приведу здесь слова из рецензии кинокритика Татьяны Москвиной: «В "Солнечном ударе" Никиты Михалкова соединены два момента — абсолютного счастья и абсолютного несчастья. Несчастный человек, офицер Белой гвардии, сдаваясь в Одессе 21 ноября 1920 года в плен красным комиссарам, вспоминает счастье внезапной страсти к прекрасной незнакомке. Сочинение Михалкова по мотивам Ивана Бунина, конечно, вольное, своеобразное, но в этой точке они сходятся: вспышка блаженства внутри полного мрака жизни — бунинская тема. Однако в фильме переход от счастья к несчастью многократен, он осуществляется с неумолимостью механизма, пущенного в ход неведомой силой. От постоянных переходов из одного мира в другой каждый из них получает дополнительное значение».

Для меня трехчасовой киносеанс пролетел как одно мгновение. И когда он закончился, никто не встал с места, не шевельнулся, в зале воцарилась тишина, замерли даже капельдинеры у дверей на выходе. А потом раздался шквал аплодисментов. Кое-кто открыто вытирал слезы…

Стало понятно, почему столь яростно ополчились на фильм и либералы, и радикалы всех мастей. Но мне бы очень не хотелось, чтобы потом кто-то написал так же, как пришлось писать Ивану Бунину: «Одесса, 1919 г. 12 апреля (старого стиля). … Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…».