«Где каштаны по-русски лопочут…»

По счастью, в долгие годы харьковской жизни у меня была нередкой отрадная возможность, приезжая в Киев, «мать городов русских» и «удел Пресвятой Богородицы», всякий раз неизменно приходить в лавру, любоваться ее благолепием, бывать здесь на храмовых службах, прося Богородицу и святых отцов Киево-Печерских ходатайствовать за нас пред Престолом Божиим.

Впервые я попал в Киев на один день, десятилетним, дело было в июне 1969 г.: наш удивительный 3-й отряд пионерского лагеря «Юность» белгородского завода «Энергомаш» был награжден такой автобусной поездкой. Второй раз — в августе 1975-го, когда отдыхал с родителями в пансионате в Боярке, той самой, где Павел Корчагин самопожертвованно строил узкоколейку. Третий — на один сентябрьский день в 1977 г., едучи на практику на Львовщину из Белгородского индустриального техникума. Тогда зародилось и впоследствии не пошатнулось впечатление, что Киев — возможно, самый прекрасный город из тех, где мне довелось побывать (а довелось немало), что благодатна и простая прогулка по нему.

Впечатление от светлого города на Днепре не ушло и в ту пору, когда до меня стали доходить смыслы остроумных суждений «киевлянин — это не доехавший до Москвы одессит», а «украинец — это русский, укушенный поляком».

Мне внятны были восхищенные слова: «Какой ты красивый, мой родной Киев! Добрый город, святой город! Какой ты прекрасный, какой ты ясный, мой седой старик! Что солнце между планетами, что царь между народом, то Киев между русскими городами. На высокой горе стоит он, опоясан зелеными садами, увенчан золотыми маковками и крестами церквей, словно святою короною; под горою широко разбежались живые волны Днепра-кормильца. И Киев, и Днепр вместе… Боже мой, что за роскошь! Слышите ли, добрые люди, я вам говорю про Киев, и вы не плачете от радости? Верно, вы не русские». 

Нет, это не Гоголь, как вы вполне резонно могли бы подумать. Поэтичный и вдохновенный, с высокой любовью и пафосом исполненный пассаж принадлежит писателю Евгению Гребёнке (по-малороссийски — Грэби́нке), уроженцу полтавского села. Гребёнка в русской культуре остается автором слов знаменитого романса «Очи черные» и песни «Помню, я еще молодушкой была» (в оригинале «Молода еще я девица была…»).

И малоросс из городка Нежина Николай Васильевич Гоголь-Яновский, великий русский писатель, сделавший героев своих сочинений Хому Брута и сыновей Тараса Бульбы киевскими бурсаками, Киев очень любил, мечтал о жизни в «прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками, со своими как бы гармоническими обрывами, и подмывающий ее мой чистый и быстрый, мой Днепр».

Он и в эпистолярном жанре оставался поэтом: «В одном письме ты пишешь за Киев. Я думаю ехать. Дела, кажется, мои идут на лад... Ты рассмотри хорошенько характер земляков: они ленятся, но зато, если что задолбят в свою голову, то навеки. Ведь тут только решимость: раз начать, и всё... А воздух! а гливы! а рогиз! а соняшники! а паслин! а цибуля! а вино хлебное, как говорит приятель наш Ушаков. Тополи, груши, яблони, сливы, морели, дерен, вареники, борщ, лопух!.. Это просто роскошь! Это один только город у нас, в котором как-то пристало быть келье ученого...».

«...Туда, туда! В Киев, в древний, в прекрасный Киев!.. Там или вокруг него деялись дела старины нашей...», — восклицал Гоголь в другом письме, предвосхищая за несколько десятилетий знакомую всему миру «чеховскую» интонацию «В Москву! В Москву! В Москву!»

Николай Васильевич мечтал приобрести в Киеве дом, «если можно, с садиком, и если можно, где-нибудь на горе, чтобы хоть кусочек Днепра был виден из него...».

Картины эти столь благолепны и усладительны, что решительно непонятно — откуда же взялось то страшное и абсурдное, что рассказали нам о киевских событиях 1918–1919 гг. Булгаков и Паустовский. Неужели в городе жили те же люди, что и во времена гоголевские?

А в советское время русский губернский город Киев был раздут до степени столицы УССР, после того как первой столицей Советской Украины побыл Харьков (с 1921 по 1934 гг.), большевики провели жестокую насильственную украинизацию.

Широко известно, что в высшем руководстве СССР за семь десятилетий было немало украинцев. Взять лишь Хрущева и Брежнева! И. В. Сталин добился для УССР представительства в ООН! В новосозданной международной организации наша большая страна представительствовала тремя голосами — Украины, Белоруссии и собственно СССР. А как же РСФСР? — резонно спросите вы, и мы с вами только руками разведем. И с прищуром поглядим на знаменитый сталинский тост 1945-го года о «великом и терпеливом русском народе». 

В послевоенные годы Москва сделала УССР самой процветающей республикой Советского Союза — в промышленности, сельском хозяйстве, образовании, жилищном строительстве. Вся страна пела украинские песни и смотрела кинофильмы студий УССР. 

Иными словами, в составе советской империи Киев и территории, которые мы называли УССР, достигли наибольшей суверенизации в своей истории; прежде тут столетиями не было опыта государственности. Чего же боле?

Тем не менее, в конце «перестройки» в Киеве задули такие ветра самостийщины — «геть вид Москвы!», что и нам, живущим в русском Харькове, пришлось спешно хвататься за фундаментальные источники. Мы ничего бы и не знали о своей тысячелетней истории — героической, святой и трагической, если бы не русские летописцы; поначалу это были ученые монахи, то есть люди, записывавшие хотя бы значимые события и сохранившие для нас то, о чем историк Н. М. Карамзин, уже на рубеже XVII и XIV cтолетий, сказал: «Россия нам Отечество: ее судьба и в славе, и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского от начала до нынешней степени оного. Увидим толпу Князей недостойных и слабых, но среди их увидим и героев добродетели, сильных мышцею и душою. В темной картине междоусобия, неустройств, бедствий являются также яркие черты ума народного, свойства, нравы, драгоценные своею древностию. Одним словом, история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь Отечество».

Помним, что живя именно в Киеве поэт Анна Горенко (Ахматова), начала переписываться с поэтом, исследователем Африки Николаем Гумилёвым, который ухаживал за ней еще в Царском Селе. В апреле 1910 года Анна и Николай обвенчались — под Киевом, в селе Никольская Слободка.

Похоже, провидец Гумилев уже тогда понимал в киевской природе вещей то, что было сокрыто до поры чуть ли не ото всех; «Из логова змиева, / Из города Киева / Я взял не жену, а колдунью, — напишет он в знаменитом стихотворении, своеобразном мостке между Н. Гоголем и М. Булгаковым, — 
Твержу ей: крещенному, 
С тобой по-мудреному 
Возиться теперь мне не в пору; 
Снеси-ка истому ты 
В днепровские омуты, 
На грешную Лысую гору».

Эта пара наших выдающихся поэтов родила миру выдающегося ученого Льва Николаевича Гумилева, апологета и движителя теории этногенеза.

И кто упрекнет этого остроумного человека, заметившего, что «когда украинец умнеет, он становится русским», если взглянуть на проницательную реплику украинского националиста Ивана Лысяка-Рудницкого, несколько лет не дожившего до «нэзалэжности»: «Самым верным способом для окончательной компрометации бандеровщины было бы допустить ее на некоторое время к власти. Несложно себе представить, чем бы это закончилось. К сожалению, это слишком дорогостоящий эксперимент, чтобы мы могли себе его позволить. Ибо бандеро-националисты втянули бы неминуемо в позор и катастрофу всё наше национальное дело».

Но киевская пагуба все-таки поползла. Говоря словами булгаковского Мастера, «тьма накрыла великий город». Кстати, знаменитый писатель родился и учился в Киеве, был наречен в честь Михаила Архангела, небесного покровителя города.

Так откуда же киевская пагуба-то, где ее начала? Что стало причиной киевской ереси, гордого взрастания малоросского Каинового комплекса ревности о брате-великороссе? 

Подвижная идентичность, мимикрия ума, особая чувствительность к магии, всему потустороннему, страстная тяга к манипуляции души? Или цивилизационный подвох заключается в том, что во главу угла украинской ментальной самоидентичности полтора столетья назад был поставлен стихотворец Шевченко? Обратим внимание: с Пушкиным в уме и сердце резать братьев нельзя, а с Шевченкой, ставшим идолом в каждой украинской семье, — оказалось, можно!

Известный современный православный проповедник протоиерей Андрей Ткачёв внятно определил пагубность шевченкового наследия: «Он — деструктивно мыслящий человек, и он отравил сознание украинства на взлете. Когда украинство отпочковывалось от русского мира и осознавало себя самобытным, оно впитало всю эту Тарасову поэтику, его главную идеологему: все виноваты кроме нас. Я считаю, что Тарас Шевченко — творец ложных идей, губительных на протяжении всей истории Украины».

Киевский златоуст о. Андрей, львовянин, последние годы перед госпереворотом 2014 г. был настоятелем храма Алипия Печерского в Киевской лавре, но из-за угроз со стороны нацистов вынужденно уехал в Москву. 

Кстати, о малоросской восприимчивости к «кудесничеству», мистике, суеверию, которые мы долгие годы принимали за набожность, красно говорит знаменитая фраза персонажа из гоголевского «Вия»: «Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы».

А ведь воистину заколдованное место — Киев. Меняются эпохи, происходят грандиозные исторические потрясения, на авансцену выдвигаются различные социальные и этнические слои, разные (подчас — взаимоисключающие) политические силы, но все они почему-то упорно воспроизводят одну и ту же, неизменную, атмосферу городской жизни. С поразительной стабильностью тон в городе задают обширные сообщества людей охотно поддающихся внушению.

Может быть, советский Киев 1960-1970-х был по-особому неуютен для людей ярких и талантливых, круче других регионов страны расправлялся он с инакомыслящими. Оттого многочисленный городской обыватель воспринимал происходящее со стадным безразличием. 

А в киевских оранжевых событиях конца 2004 г., и в инфернальных деяниях, начатых в ноябре 2013-го, весомую роль явно сыграло наличие несметного количества горожан, готовых с большой охотой предаваться стадной эйфории: исступленно суетиться вокруг «майдана»; верить в то, что установка на идеи антимосковского (читай хуторянско-провинциалистского) толка — это и есть «шлях до Европы», принимать в качестве допустимой нормы общественного сознания обороты вроде «язык попсы и блатняка» и призывы «Думай по-українськи!». 

Культурный Киев в результате дрейфа в украино-националистическую (ныне читай — в оранжево-коричнево-антирусскую, необандеровскую, нацистскую) сторону неизбежно стал «более провинциальной русской провинцией», чем Харьков или Одесса, а в связи с этим неизбежно, как и предупреждали многие, включая гетмана Скоропадского, и «более провинциальной украинской провинцией», чем Ивано-Франковск (Станислав) или Львов.

У киевлянина Олеся Бузины были все основания сформулировать саркастический парафраз — как припечатать: «Когда я слышу слова “украинская интеллигенция”, моя рука тянется к мухобойке».

Вот что пишет гражданин нынешней Украины Роман Василишин: «Украина как-то слишком уж буднично и обреченно вступила в эпоху всеобщего упадка. Массовое моральное и физическое страдание и предчувствие грядущих впереди еще бόльших страданий становятся привычным эмоциональным фоном общественного сознания. Подавленность, апатия и нарочито-демонстративное безразличие ко всему увлекают на свою стремнину все новые и новые тысячи ранее вполне успешных, активных и креативных граждан и не позволяют им выплыть на светлые изобильные берега. 

Над Украиной густеет мгла и сочится запах тлена. Общественная атмосфера становится все более и более смрадной, удушливой и едкой. Над Украиной сгущается мрак. Словно Черная Тень из одноименной шварцевской сказки, вырвалась из “украинского коллективного бессознательного”, вобрала в себя из народного чрева все самое постыдное, низкое и мерзкое и накрыла государство тьмой. Уже не видно путеводных огней и не найти спасительной дороги назад. Путь наш — во мраке!».

Известный прозаик, историк литературы и замечательный поэт, харьковец Юрий Милославский — уже в 2014 г. горько, безысходно, но и трезво высказал «в лицо» Киеву:

Бог тебя наказал до последних, засечных камней, 
Не щадя куполов, что ворованным трачены златом. 
Первозванный Рыбарь не побрезговал банькой твоей, 
Но тебя — не отмыть ни огнем, ни водою, ни адом. 

В думах о Киеве порой скатываешься от негодования к отчаянию, видя этот адский угар, в котором находятся нынешние киевские и общеукраинские власти, совершающие все больше преступных необратимых деяний, посылающие на убой сотни тысяч сограждан, расчленяющие каноническую Православную Церковь.

И тут-то приходят на ум разъяснительные и укрепляющие суждения преподобного батюшки, практически нашего современника, почившего в 1950 г. схимника Лаврентия Черниговского (Проскуры), который наставлял настойчиво и строго, с предупреждением: «Наши родные слова — Русь и русский. И обязательно нужно знать, помнить, и не забывать, что было Крещение Руси, а не Крещение Украины. Киев — это второй Иерусалим и мать русских городов. Киев без великой России и в отдельности от России немыслим ни в каком и ни в коем случае».

И еще: «В городе Киеве никогда не было Патриарха. Патриархи были и жили в Москве. Берегитесь самосвятской украинской группы (церкви) и унии».

И предупредил: «Чтобы верны были мы Московской Патриархии и, ни в коем случае, не входили ни в какой раскол…»

Помним, не забываем. И о том, что малороссияне XVII века называли Киев русским Иерусалимом.