«Я вижу город Петроград в семнадцатом году…»

В очередной раз побывал в Санкт-Петербурге. Раньше просто любовался строго расчерченным городом, где сплелись классицизм, русский ампир, модерн. На сей раз все было по-другому. Я вышел из ворот Петропавловской крепости, ступил на набережную и наткнулся на силуэт «Авроры», вросшей в невский лед. Сверкнули в памяти знакомые до слез с детства строки: «Я вижу город Петроград в семнадцатом году…»

На меня надвигалась громада Исаакиевского собора. Я подставлял лицо ветру с Финского залива. Прикасался к резным решеткам, чугунным воротам. Окунался в музейную тишину. Всматривался в великие портреты. Шагал по Лиговке, Литейному, Садовой…

Санкт-Петербург был пушкинским, блоковским, ахматовским, гумилевским. О революциях семнадцатого не думалось. А теперь…

На Невском – людское море. Праздничная кутерьма – улыбки, смех. В ресторанах, кафе – оживление. В магазинах – теснота.

И вдруг, словно вспышка…

Тот же город, те же дома, улицы, проспекты, колодцы дворов. А время другое. Январь 1917 года.

О, Санкт-Петербург! Странный, таинственный город! Сегодня здесь оживает все, что остановилось и затаилось 100 лет назад. Впрочем, тогда город звался Петроград…

Люди в шинелях, пальто, тулупах. Кругом вывески: мясные, бакалейные, кондитерские магазины. Однако прежнее изобилие исчезло. На то есть веская причина – мировая война, бушующая уже четвертый год, пожирает все ресурсы страны – людские, экономические. Но страна живет, дышит, хотя и не полной грудью.

Вдруг пронесся слух, – кто его пустил, Бог весть, паникеров и вредоносной публики хватало всегда – что в лавках будут отпускать только один фунт (400 граммов) хлеба на взрослого и полфунта – на малолетнего горожанина. Стало быть, запасы хлеба в городе на исходе?! Спасайтесь, граждане, и запасайтесь – Царь-голод грядет!

То была явная ложь – и хлеба в Петрограде хватало, и муки. Да и в Москве положение было совсем не аховое, о чем и объявил московский градоначальник Мрозовский: «…Булочные не в состоянии удовлетворить потребности публики в спросе хлеба во всем объеме, и то благодаря только тому, что первые очереди захватывали количества хлеба больше, чем нужно, в целях накопления запасов, и потому стоящим в конце очереди ничего не оставалось, и они уходили домой без хлеба. Эти нежелательные явления вынуждают меня обратиться к населению с указанием, что для подобной тревоги в настоящее время никаких оснований нет».

Куда там! Народ не унялся, а еще больше распалился, длинные хвосты очередей в Петрограде и Москве продолжали змеиться. Лавки опустошались, а нервозных покупателей все прибывало.

В очередях проклинали всех и вся – надоевшую до смерти войну, продажных генералов, царицу-шпионку, императора, который довел страну до крайности. Переодетые жандармы, внедренные в толпы, слушали крамольные речи и исправно доносили начальству.

Петроградскую полицию начали обучать стрельбе из пулеметов. Но дальше теории дело не пошло. К счастью…

Начальник Петроградского охранного отделения Константин Глобачев:

«Докладывал Протопопову (министру внутренних дел – В.Б.) о том, как прошел день 9 января – годовщина событий 1905 года. В этот день в Петрограде забастовало до 200 тыс. рабочих. Охранным отделением были ликвидированы три подпольные организации, взяты три нелегальные типографии и много печатного нелегального материала. Протопопов тут же при мне позвонил по телефону к председателю Совета министров кн. Голицыну и доложил: «День 9 января прошел благополучно, забастовок не было – так, какие-то пустяки. Мы арестовали три боевые дружины с большим материалом».

Улицы Петрограда загустели народом, задвигались. В шеренги демонстрантов вливались разносортные горожане: рабочие, студенты, курсистки - со знаменами, лозунгами. Но такое и прежде бывало: искры высекались и разлетались, но ничего окрест не воспламеняли.

За шествиями наблюдали с тротуаров прохожие – и простой люд, и зажиточная публика: респектабельные мужчины, дамы в дорогих шубах, барышни с томным взором, их щеголеватые кавалеры. Глядели настороженно, иные – испуганно.

Из переулка с гиканьем и свистом выскакивали казаки, охаживали демонстрантов нагайками. Лошади с ржанием взвивались на дыбы, вращая бешеными глазами…

Городовые и полицейские усмехались вслед разбегавшимся людям. И не ведали, что скоро полетят с домов двуглавые орлы, а их, верных слуг самодержавия, погонят прочь с петроградских улиц. А иных стражей порядка подвергнут жестокой расправе…

Грядет революция! Словно гигантский зверь, рыча и сверкая глазами, готовится вырваться из клетки.

Но где же сами революционеры? Далече! Одни - за границей, как Ленин и Троцкий, другие, как Сталин, Каменев – в ссылке. Да и не чуют они, что гигантский бикфордов шнур уже подожжен и тлеет…

А вот во многих свидетельствах, дневниках современников – нередко присутствуют слова о том, что Россия на пороге великих перемен, несется к пропасти… Писали и о близкой революции. Французский журналист Анэ говорил, что каждый русский предсказывал революцию на следующий год, в сущности, не веря своим предсказаниям.

…Вереница саней. Извозчики сидят, покуривают. Солидный барин обращается к бородачу в надвинутой на брови шапке:

«До Дворцовой докатишь, братец?»

Он усмехается сквозь едкий махорочный дым:

«Не могу-с. Боязно».

«Все равно ж сидишь без дела, – настаивает господин. – А так бы гривенник заработал».

Извозчик озлился, насупился:

«Сказал, не поеду. Мне своя голова дороже твово гривенника. Глянь, какой народ нынче оголтелый».

Что верно, то верно. Учтивый, спокойный говор слышится редко, чаще – возмущение, препирательства, ругань. Тумак или зуботычину можно получить запросто – за неловко брошенное слово, косой взгляд…   

Вопят во весь голос мальчишки-газетчики, размахивая свежими газетными листами: «Упорные бои русских с германцами!», «Наши аэропланы бомбили вражеские позиции…»

Вечерами и ночами в Петрограде тревожно – крики, топот, выстрелы. То грабеж, то убийство. Горожане попрятались по домам и с трепетом прислушиваются к шуму за окнами и шагам на лестнице…

Разбойники обнаглели до такой степени, что нападали даже на влиятельных особ. Едва не пострадал морской министр России Григорович, в одиночестве гулявший по Крестовскому острову. Его пытались ограбить, однако он не оробел и, выхватив револьвер, обратил двух злодеев в бегство…

Горожанам часто приходится коротать время при свечах – электричество то и дело гаснет. Да и холод гуляет по квартирам. «Сильные морозы в Петрограде, доходившие до 30-35 град., показали во всей неприглядности беспомощность столицы с ее шестиэтажными громадами, в которых тепло едва достигало 8-9 град, – писала одна из газет. – Особенно жалким было положение жильцов в домах с паровым и газовым отоплением: ...трубы не обогревались, вода замерзала, а благодетели тепла - истопники заявляли неожиданные претензии, что нагрянувшие морозы доставят им слишком много хлопот и лишней работы...»

Фырчат автомобили. Звенит трамвай, набитый пассажирами. Кондуктор, седоусый старик, объявляет: «Финляндский вокзал». Со скрежетом отодвигаются двери, высыпают наружу представители всех чинов и званий – с баулами, чемоданами, мешками, корзинами – и спешат на перрон, к поездам.

Пройдет немного времени и зашумит у вокзала многолюдный митинг. Подкатит к толпе броневик, взберется на него вернувшийся из эмиграции Ленин и всполошит массы эмоциональной речью.

Ну а Николай II с народом разговаривать не пожелает. Да и своих приближенных слушал неохотно.

Из книги Председателя государственной Думы Михаила Родзянко

«Крушение империи»:

«Из моего второго рапорта вы, ваше величество, могли усмотреть, что я считаю положение в государстве более опасным и критическим, чем когда-либо. Настроение во всей стране такое, что можно ожидать самых серьезных потрясений. Партий уже нет, и вся Россия в один голос требует перемены правительства и назначения ответственного премьера. Постоянная смена министров вызывает сперва растерянность, а потом равнодушие у всех служащих сверху донизу. Вокруг вас, государь, не осталось ни одного надежного и честного человека. Ни для кого не секрет, что императрица помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры ездят к ней с докладом и что по ее желанию неугодные быстро летят со своих мест и заменяются людьми совершенно неподготовленными. В стране растет негодование на императрицу и ненависть к ней…»

« Дайте факты, – сказал государь, – нет фактов, подтверждающих ваши слова…»

…Стоят, прилепившись друг к другу, здания-монументы, придуманные Баумгартеном, Гунстом, Жибером, Лидвалем, Тоном и другими изумительными зодчими. Декоры, портики, колоннады, пилястры. Целый музей архитектуры. Жаль только, что за сто лет многое пришло сегодня в запустение, обветшало…

Широкие лестницы в сумрачных подъездах. Пронзительная тишина. Дверь бывшей дворницкой закрыта на замок. Из-под облупившейся штукатурки проступает кладка, уложенная старательным каменщиком. В былые времена трудились на совесть, что и говорить.

На высоких дверях квартир тускло отсвечивают стертые медные таблички: «Статский советник Тобольцевъ», «Врач г-н Коттенъ. Прием по вторнiкамъ и четвергамъ». Нажать бы пуговку звонка, постучать ручкой-кольцом. Да ведь давно съехали те жильцы – кто в Париж, кто – на Волково или Смоленское кладбище…

Скрипнула дверь черного хода. Где-то зазвонил телефон, мяукнула кошка. И опять – тишина…

Невольно представляешь, как жили петроградцы зимой 1917-го, в преддверии революции: влюблялись, женились, растили детей. Читали, слушали граммофон, музицировали. Инженеры проектировали, медики лечили. Поэты сочиняли стихи, художники писали картины.

На тумбах висели афиши. В одном синема предлагал американскую комедию с Чаплиным в главной роли, в другом – русскую драму режиссера Протазанова. В Мариинском театре давали «Раймонду», в Михайловском – танцевала Кшесинская. Везде был аншлаг. И мало кто догадывался, что Россия уже на изломе.      

Солженицын в «Размышлениях над Февральской революцией» ярко и доходчиво описал причины гибели империи. Она рухнула не от голода – его не было. А во многом из-за того, что власть была уже не силой, а воплощением бессилия.

Писатель дает безжалостную характеристику всем, кто «проспал» революцию: «Почему в эти испытательные недели России назначен премьер-министром – силком, против разума и воли – отрекающийся от власти неумелый вялый князь Голицын? А военным министром – канцелярский грызун Беляев?.. Почему главная площадка власти – министерство внутренних дел отдана психопатическому болтуну, лгуну, истерику и трусу Протопопову, обезумевшему от этой власти?

На петроградский гарнизон, и без того уродливый, бессмысленный, — откуда и зачем вытащили генерала Хабалова, полудремлющее бревно, бездарного, безвольного, глупого?..»

И так далее.

А ведь на портретах эти господа с закрученными усами, пышными бородами, смотрятся браво. И голос у них, верно, был властный, с железом. Они шли на доклад к царю с гордо поднятой головой, сверкая позументами, бренча орденами. Говорили вытянувшись в струнку, с почтением глядя на монарха. Тот благосклонно внимал…

«К началу 1917 года российская монархия сохранялась еще в огромной материальной силе, при неисчислимых достояниях страны, – писал Солженицын. – И к ведению войны: уже развившаяся военная промышленность, еще небывалая концентрация на фронте отличного вооружения, все ж еще не домолоченный кадровый офицерский состав и – еще никогда не отказавшиеся воевать миллионы солдат...»

Тут впору усомниться – а как же сонмы дезертиров и возникшие из-за их бегства зияющие бреши в позициях Русской армии, о которых на все лады твердили и военные, и гражданские современники? И разве сохраняли верность царю тысячи солдат в городских казармах и готовы ли были к решительным действиям? Солженицын выше охарактеризовал петроградский гарнизон, как «уродливый, бессмысленный»…

Да и не дело военных – палить в безоружных и рубить их шашками. Кстати, почему Николай II не создал свою личную гвардию – многочисленную, хорошо обученную, беспощадную, способную лечь костьми за Его Величество?

Петроград. Искусствовед Николай Врангель свидетельствовал:

«Миллионы запасных и новобранцев, без надобности призванные, наполняют города. Скверно кормленные, плохо одетые, размещенные в тесноте и грязи, они остаются без присмотра, делу не обучаются, томятся от бездействия и развращаются. Словом, разруха во всем, и всем становится очевидным, что рано или поздно катастрофа неминуема».

Даже когда государственная машина уже сходила с рельс, «машинист» был поразительно спокоен. Родзянко рассказывал, как в феврале семнадцатого во время одного из докладов, касавшегося плохого снабжения продовольствием армии и городов, ужасном положении военнопленных, «государь был рассеян и, наконец, прервал меня:

– Нельзя ли поторопиться? – заметил он резко: – меня ждет великий князь Михаил Александрович пить чай».

Без сомнения, царь был парализован. Но не физически - морально. И потому не предпринял усилий даже для укрепления собственной безопасности и сохранения жизней своих близких, которых горячо любил.   

Прав был историк Мельгунов: «Успех революции, как показал весь исторический опыт, всегда зависит не столько от силы взрыва, сколько от слабости сопротивления…»

…Брожу по современному городу с драматичным прошлым то «ныряя» в него, то снова возвращаясь в наши дни. Сегодня – снова семнадцатый год. И снова, по совпадению, говорят о грядущих переменах, а кто-то и об очередной революции.

Причин на то всегда множество, когда в мире царит несправедливость. Огромная пропасть между доходами рабочего, врача, учителя и - олигарха. Неуклонно растет число людей, влачащих бедное, а то и вовсе жалкое существование. Коррупция, как гидра, опутала все сферы жизни…

Все понимают, что в стране надо что-то менять. Но как? Уж точно, не так, как в 1917-м, уверены люди, на генном уровне помнящие о вырвавшемся когда-то «Звере из бездны».

…Год 2017-й. Метет поземка. Звенят трамваи, шуршат шинами автомобили. Торопятся пешеходы. Выливается из дверей метро людской поток. Смеркается. Вдруг слышу отдаленный гул. Шум нарастает, он все ближе, ближе. Веселая расцвеченная толпа шагает по Невскому, выкрикивает лозунги, поет…

То ли чудится, то ли явь – не пойму. Странный и таинственный город этот Петербург.

Специально для «Столетия»

Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».