Зенитка для астронома

В Великой Отечественной войне было много великих сражений. Но некоторые из них стоят особняком. Наши солдаты открыли дверь к Победе в морозной Москве, прошли через холодный ад Сталинграда и пекло Курской дуги, а окончательно прищемили немцам хвост в Берлине. И через всю эту военную круговерть прошел зенитчик Владимир Баженов, начав свой путь лейтенантом и закончив его командиром батареи.

В 1939 году, когда в СССР войной еще и не пахло, а Молотов с Риббентропом заключали пакт о ненападении, старенькая 90-летняя бабушка Баженова, не умевшая ни написать, ни прочитать ни единого слова и потому узнававшая все новости по радио, предупреждала внука: "Не верь этим германцам. От них нынче все зло на земле". Владимир тогда не поверил ей. Еще бы - время было такое, радостное, все трудящиеся считались братьями, где бы они ни жили. Но 22 июня 1941 года все иллюзии были развеяны. Разом. Однако поначалу ненависти к нацистам не было. Она пришла позже.  

Баженов явился в военкомат в первый же день войны. И попросил отправить его прямиком на фронт. Это тогда считалось нормой. Причем недостаток лет в свидетельствах о рождении никого не смущал - каждый надеялся уговорить неприступного человека в погонах, а не получится - попросту удрать поближе к линии фронта. Авось оттуда не выгонят. Были такие намерения и у 17 -летнего Баженова, только что закончившего школу. Но умница военком не стал доводить дело до греха и поступил хитро - отправил Владимира в артиллерийское училище в Краснодар.  

Москва на крови  

По военным меркам Баженов учился очень долго - почти полгода. Зато в действующие войска пришел отнюдь не лапоть, которого еще учить и учить, а качественный военный, пусть и молодой. Ну да в 2З-й стрелковой дивизии новичков быстро обучали. Выхода другого не было - дивизия закрывала подступы к Москве на северо-западном направлении, со стороны Селигера. Над этими местами к столице шли армады бомбардировщиков Геринга, а истребителей не хватало катастрофически. Так что драться с поднаторевшими в бомбежках немецкими пилотами приходилось с земли. Кроме того, здесь же к Москве рвалась 16-я немецкая армия генерала фон Буша, сумевшая выбраться на оперативный простор. В таких условиях выход один - либо быстро учиться, либо погибать.  

Сейчас почему-то принято считать, что солдаты и младшие офицеры во время той великой войны были не более чем пушечным мясом в руках высоких чинов из Ставки Верховного главнокомандующего. Ерунда. Само собой, над каждым бойцом никто не трясся и личных телохранителей ни у кого не было.

Но и на смерть, откровенную и бессмысленную, никого не посылали, даже штрафников.

А что до опасности - так на то она и война, чтобы рисковать. Ну а если командир - дурак и шлет своих бойцов на гибель, то таких быстро приводили в чувство. Что бы сейчас ни говорили о СМЕРШе, военная контрразведка тогда работала четко и занималась своим настоящим делом, то есть ловлей шпионов, дезертиров и т. п. в рядах Красной армии, которых, опять-таки, что бы там сейчас ни говорили, в прифронтовой полосе было полно. В отделении Баженова один раз пропали пружины к автоматам - как раз перед немецким прорывом. И вывернулись тогда зенитчики просто чудом. Да и другие подобные вещи случались. Так что шпионы - отнюдь не досужий вымысел чекистов.  

Что же касается самих солдат - от рядовых до офицеров, то именно под Москвой они наконец-то начали становиться настоящими профессионалами. Время, когда наших били в хвост и гриву, уже заканчивалось. И дело вовсе не в заградотрядах и не в приказе Сталина под номером 227 - за отступление расстрел на месте. Просто когда русских основательно прижало, они, как ни странно, поверили в свою победу. Может, в этом и есть пресловутая загадка русской души.  

Как бы то ни было, но в январе 1942 года никакого уныния в нашей армии не было. Баженов, приняв орудие, постреляв и став уже практически своим, с удивлением обнаружил, что все бойцы до единого верят в то, что до победы осталось меньше года. А ведь немцы тем временем угрожающе нависли над Москвой, бросая в наступление все новые и новые части. А наши их перемалывали.  

В то время у гитлеровцев преимущество было практически во всем: в танках, в самолетах, в живой силе. За одним лишь только исключением - теплой одежды у них не хватало. Вот с этой штукой немцам приходилось туго - шинелишки легкие, на русский мороз никак не рассчитанные.

Бывало, что в бой они шли, укутанные в несколько одеял.

 Зато у наших были и полушубки, и варежки, и даже жилетки меховые. Не только у командиров, но и у большинства рядовых. Ерунда, кажется? А вы попробуйте хотя бы денек в 40-градусный мороз пошляться по улице в легком пальтишке, тогда на такие вещи по-другому будете смотреть. А солдаты в таких условиях жили неделями, ночуя в землянках и наскоро вырытых норах, питаясь замороженным до окаменелости хлебом, который приходилось резать пилой, а потом отогревать на груди. Об этот хлебушек зубы ломали - это отнюдь не метафора.  

А дороги? Это же ужас один был. Сделанные из настланных бревен (а ничего другого в той болотистой местности не придумаешь), они буквально выворачивали ездоков наизнанку. К тому же было достаточно одной точной бомбы, чтобы привести такую дорогу в полнейшую негодность. И тогда прерывалось снабжение. А на фронте нет хуже беды, когда по тебе стреляют, а ты не можешь ответить – попросту нет боеприпасов.  

Впрочем, выход находился. В таких случаях продовольствие и снаряды сбрасывались с самолетов, причем немцы поступали точно так же. И как-то само собой получилось, что образовались настоящие призовые команды, охотящиеся за такими вот грузами. Немцы охотились за нашими, наши - за немецкими. Иногда дело доходило до перестрелок и даже рукопашных. Но приз того стоил. Однажды русские так внезапно захватили немецкий аэродром, что гитлеровцы еще два дня сбрасывали туда грузы. В первый - контейнеры с консервами, на второй - боеприпасы, а в довесок к ним выбросили на парашюте интенданта, который должен был на месте разобраться, куда это так бесследно уходят казенные вещи.

Консервы солдаты взяли себе, а интенданта отдали в СМЕРШ - поделились, так сказать.

Только весной русские наконец-то сравнялись по силам с немцами. Заработали эвакуированные заводы, и на фронт волной пошла техника. Баженов со своими бойцами удивлялся: откуда все взялось?! Да и немецкие самолеты с небес стали сыпаться намного чаще - зенитчики набрались опыта, как и другие рода войск, которые уже не желали подставляться фрицам и сами теперь стали брать не столько числом, сколько умением. И когда наступление Красной армии стряхнуло немцев с московских окраин и погнало их обратно, в сторону Берлина, этому никто особо не удивился. Тот день, день начала контрнаступления советских войск, запомнился зенитчикам Баженова совсем другим - дикая стрельба подняла из болот мириады комаров, облепивших деревья, орудия и, естественно, самих солдат. Причем пальба кровососов ничуть не пугала, а химикатов, ясное дело, ни у кого не было. Хуже всех приходилось наводчикам – облепленные комарами, они никак не могли поймать прицел. Вот так и началась эта знаменитая операция для лейтенанта Баженова и его подчиненных - с хлопков по всем частям тела и проклятий в адрес кровопийц. Причем зенитчики имели в виду отнюдь не нацистов.  

Жесткая земля Сталинграда  

Москву отстояли, и задышалось куда легче. Но под столицей дверь к победе была только лишь приоткрыта. Настежь ее распахнул Сталинград.  

Зенитчики ехали туда одними из первых. Вообще, средства ПВО всегда посылали на нужное место в первую очередь – самолеты противника вездесущи, а из винтовки от них не отстреляться. Так что сначала зенитчики обживали и укрепляли станции, будущие места дислокации войск и другие стратегически важные объекты, и только потом уже туда прибывали основные силы. И расхожее мнение о том, что зенитки всегда располагаются в тылу, истине ничуть не соответствует. Баженов со своими подчиненными частенько вылезал даже на ничейную полосу - если, конечно, ситуация того требовала. И стрелять по пехоте и даже по легким танкам ему приходилось. Орудие-то скорострельное, хоть и предназначено для борьбы с воздушными целями. Но на войне чего только не бывает - ну нет под рукой ничего, кроме зенитки. А на тебя танк прет. Тут и из патефона стрелять начнешь.  

Город уже на подъезде встретил солдат едким дымом из горящих элеваторов. Немецкие бомбардировщики уже успели поработать над зернохранилищами, засыпав бомбами всю округу в радиусе десятков километров. Пепел висел в воздухе, не давая как следует дышать - ведь хлеб не полыхает, а только тлеет, распространяя едкое зловоние.

Зенитчики споро сгрузили тяжелые орудия возле еще нескошенного поля пшеницы, как вдруг... Из этого поля поднялось множество людей: старики, женщины, дети, скрывавшиеся там от бомбежек.

 Беззащитные перед бомбами сталинградцы просили солдат уйти на другое место, не привлекать немецкие самолеты. А те этого сделать не могли – приказ был стоять именно здесь. Но теперь бойцы уже научились обходить дурацкие приказы, не нарушая их. И Баженов поставил свою батарею таким образом, чтобы не попасть на линию бомбометания и не дать немцам зайти со стороны солнца. А заодно переместился подальше от жителей. Как оказалось, он был прав во всем - и сталинградцы не пострадали, и стрелять так было сподручнее. Во всяком случае, два немецких самолета раскидали свои запчасти по жесткой волжской земле возле той станции.  

Да уж, землица под Сталинградом была жесткая - во всех смыслах. А окапываться, бывало, приходилось по три раза на дню. Ведь советские войска первыми пошли в наступление - наши, а не немцы. И даже прошли 20 километров. С ними шли и зенитчики, окапываясь на каждой позиции. Они ведь были очень тяжелыми и долгими, эти километры. А не зароешься в землю, не замаскируешься - конец. Собственно, это умение закапываться и отличало бывалых бойцов от желторотиков. Те еще не знали вкуса БСЛ – большой саперной лопаты. Но после первых же бомбежек влюблялись в нее, как в девушку.  

Вот тогда и началась мясорубка. 6-я армия Паулюса пошла вперед, сминая оборону Красной армии. Все было плохо. На русских двигалась сплошная масса танков, самолетов, пехоты, а противопоставить им было нечего. На том участке фронта, который занимал Баженов, из воздушной поддержки было только два советских «ишачка» (устаревшие самолеты И-1б). А что они могли сделать против сотен самолетов противника?  

30 августа 1942 года Баженов получил приказ прикрыть остатки разбитой танковой армии и потрепанного дивизиона «катюш». Под его командой тогда остался один огневой взвод - два орудия. И только зенитки прибыли на позицию, появились «штуки» - пикирующие бомбардировщики гитлеровцев Ю-87, которых наши еще называли «лапотниками» из-за неубиравшихся шасси. Немцы искали остатки танков и «катюш», которые собрались в ближайших оврагах. Но наткнулись на пару зениток, открывших по ним шквальный огонь. И самолеты щедро высыпали свой груз на взвод Баженова.  

Понимал ли Владимир, что практически идет на самоубийство, вызывая огонь на себя?

Конечно, понимал, как и все его бойцы. Два орудия против десятков самолетов. Но танки и реактивные минометы остались целы. А позиция зенитчиков превратилась в ад. Те, кто был под бомбежкой, знают: летящие на тебя бомбы очень хорошо видно. Те же, кого бомбят регулярно, быстро учатся понимать, когда эта воющая смерть падает прямо на твою позицию и надо бежать прочь от орудия, а когда взрыв пройдет мимо. Но в этот раз уходить было нельзя.  

Расчет сержанта Киселева тоже это знал, но продолжал стрелять даже тогда, когда бомба летела прямо под станину их пушки. В живых не осталось никого. В расчете другого орудия выкосило половину бойцов. А Баженов вытащил из груди наводчика Цехадзе длинный осколок, пробивший насквозь орден Красного Знамени и остановившийся в миллиметрах от сердца.  

И подобные бои редкостью не были. Вплоть до октября русские дрались отчаянно, отбивая атаки наседающих немцев. И отходили назад. Но вдруг все изменилось. На Сталинградский фронт пошли свежие дивизии, в том числе и танковые. Немцев загнали в котел, в перепаханный снарядами и минами Сталинград. Шли дикие уличные бои, где совершенно нельзя было понять, где свои, где чужие, а где и вовсе мирные жители. Как ни странно, были и они - это в Сталинграде-то, где бой шел практически на каждой улице. Однажды возле завода «Красные баррикады» бойцы обнаружили целый поселок из землянок. Жителям просто деваться было некуда - впереди русские, позади немцы, а между ними минные поля. И они там жили почти пять морозных месяцев. Солдаты так и не смогли понять, чем они питались.  

Тогда Баженов впервые увидел заградотряды. Не наши - немецкие.

 Они стояли за позициями румынских и итальянских войск, пулеметным огнем толкая тех в атаку. Но союзники немцев все равно бежали. Особенно Владимиру запомнился один румын в громадной меховой шапке, приехавший сдаваться в плен прямо… на грузовике. А бойцы Баженова в это время сидели практически без боеприпасов. И недолго думая, румына посадили обратно за руль, сунули ему наряд на снаряды и отправили на склад. И тот исправно возил боеприпасы, зарабатывая себе отпущение грехов. Чего только на войне не случается!  

А окончательно в победу под Сталинградом Баженов поверил тогда, когда увидел бредущего по снежной целине немца, укутанного в невообразимое рубище из одеял и обутого в соломенные эрзац-валенки. У того не было вообще никаких мыслей о сопротивлении, он тупо шел вперед и только бормотал по-немецки: «Где здесь плен? Мне надо сдаться». Вот тогда они и поверили, что все - есть победа.  

Курск броне не верит  

Потом был Курск - заляпанный танковым мазутом и заваленный тоннами железа. Их опять послали туда одними из первых, и зенитчики долго не могли понять, что они тут, собственно, делают. Они рыли, рыли и рыли - окопы, блиндажи, огневые позиции. И конца этому не было видно. Такой глубоко эшелонированной обороны до сих пор не было нигде и никогда. Несколько месяцев солдаты вгрызались в землю. Под Курском же степь, дерево взять негде. Степь и перелески. Так вот, эти самые зеленые насаждения выдрали с корнем, разобрали на бревна все строения, даже телеграфные столбы пустили в дело. Только потом они поняли, ради чего все это затевалось. На сей раз советская разведка опередила даже самих немцев. Те два раза переносили срок начала операции «Цитадель» - так в гитлеровских штабах называлось наступление в районе Курской дуги. И оба раза русские знали эти даты. И когда 5 июня немцы все-таки решились на атаку, наши их уже ждали.  

Батарею Баженова перебросили на передовую ночью, причем позиция уже была подготовлена. Оставалось только установить орудия.

А потом началась артподготовка. Русская - и это перед немецким наступлением!

По сосредоточенным для прорыва гитлеровским войскам нанесли мощнейший удар артиллерией и авиацией. Но немцы собрали очень уж сильный ударный кулак. Потери они понесли громадные, но наступления это не остановило. Началась битва.  

Зенитки Баженова прикрывали пехоту. Небо над войсками было черно от самолетов с крестами, и стоящий рядом командир дивизиона «катюш», долгое время подпрыгивавший от нетерпения, все-таки не выдержал и приказал дать залп из реактивных минометов по небесам. Такого еще не было, да и представить себе нечто подобное профессионалам было трудновато. «Катюши» предназначены для ведения навесного огня по наземным целям, а тут в воздух! Но плотность немецких самолетов была так высока, что шальной «эрэс» смог таки угодить в бомбардировщик.  

А на земле тем временем шла жестокая драка. Фрицам удалось прорвать первый эшелон обороны и продвинуться вперед. Но каждый шаг давался им большой кровью. Опытные немецкие офицеры, помнящие первые дни войны, скептически кривили губы во время передач информационного ведомства Геббельса. Они помнили, как проходили за день сотни километров. А тут продвижение на сотню метров выдавалось за большой успех. Рано или поздно это должно было закончиться. Но пока по немецкому радио гремели фанфары.  

После первого оглушающего удара советские войска отошли назад. Отошли по приказу, организовав прикрытие и избежав больших потерь.

Батарее Баженова приказали двигаться к Прохоровке - той самой, ставшей впоследствии местом крупнейшего танкового сражения всех времен и народов.

По пути к поселку случилось весьма неприятное происшествие. Идущая впереди машина с боеприпасами наскочила на противотанковую мину, неизвестно кем и когда поставленную. Мина, естественно, рванула, разметав по степи и людей, и ящики со снарядами. Как взрывчатка не сдетонировала - уму непостижимоl Но и это еще не все. Ни один из бойцов, ехавших на машине, не был убит. Но все без исключения были ранены. Не осколками, а деревянными щепками от разлетевшихся на части ящиков и бортов машины. Такое тоже случалось.  

Прохоровка встретила зенитчиков безлюдьем и пылью. Небольшой станционный поселок, склады, пакгаузы, железная дорога - вот, собственно, и все. И никаких войск. Баженов расположил батарею возле путей и принялся ждать немецкие самолеты. Эти не задержались. Несколько дней прошло в ожесточенных дуэлях, а потом... Потом к Прохоровке подошли танки.  

В тот день Баженов проснулся рано. Где-то рядом ревели моторы, много моторов. Вышел на позицию и не поверил своим глазам. Орудия стояли на небольшой возвышенности, а внизу возились, крутились, стреляли и сталкивались сотни, тысячи танков. Наших и немецких. Без всякого строя, каждый сам за себя. Все заволокло пылью, грохот стоял неимоверный. Зрелище пугающее и завораживающее. На зенитчиков никто не обращал внимания - не до того было. Так они и провели этот день - в качестве зрителей.  

Время возвращать долги  

Курская битва закончилась победой наших войск, и теперь уже никто не сомневался в скором окончании войны. Но тяжелых боев впереди еще было много.  

Как-то раз батарея выскочила прямо на занятую немцами станцию - без боевого охранения, одни прицепленные к машинам зенитки. Счастье, что дул сильный ветер, и часовые все как один стояли спиной к русским. Пришлось сворачивать и пробираться к своим окольными тропами. В конце концов вышли к нашим позициям, но надо было еще форсировать реку. Неглубокую, но тяжелым ЗИСам вода доходила до капота. И тогда Баженов приказал выгружать ящики со снарядами прямо в воду, ставить их в два ряда под колеса машин и так переправляться.

Реку форсировали, а спустя несколько месяцев к Владимиру подошел особист и задал неожиданный вопрос: «А почему это у вас снаряды дают осечку? До нас дошли сведения, что вы приказали сгружать их в воду».

Пришлось писать объяс¬нительные. Однако в штабах и особых отделах сидели отнюдь не живодеры и просто так никого к стенке не ставили. Разобрались и отпустили. Баженов на них в обиде не был - на фронте у каждого своя работа.  

Красная армия шла к Берлину. Тяжело и долго, ведь немцы сдаваться не собирались и воевали, как и раньше, - умело и жестоко, не брезгуя ничем. Впрочем, наши к этому времени тоже были калачи тертые. Как-то под Невелем батарее приказали занять позицию в районе населенного пункта Ловец. Вот там зенитчиков и подловили. Разведка ошиблась, и при подъезде к месту базирования прямо из поля ржи навстречу машинам встала цепь пехоты. Зенитчики попытались отбиться, но орудия были в походном положении и открыть из них огонь наши просто не успели. Пришлось откровенно «рвать когти» к позициям наших войск, оставив немцам два орудия вместе со снарядами. Но теперь был не 41-й год. Локальное поражение еще куда ни шло, но возвращать пушки надо обязательно. И тут Баженов увидел несколько наших танков, зарытых в землю по самые башни. Он и попросил танкистов: «Помогите орудия вызволить. А те в ответ: «Мы бы и рады, да тут, видишь, какая история. Наши коробочки. здесь не одни. За тем леском «тигры» закопаны, и мы, понимаешь, ждем, кто первый засветится. Сюда уже и разведка немецкая ползала, гранатами закидывала. А мы молчим, как мертвые. Так что извини, тут игра покрупнее идет".  

Пришлось зенитчикам самим действовать. Ночью подползли к пушкам, впряглись и на руках вытолкали их к своим позициям. Хорошо хоть оставили их на пригорке, и вниз катить было довольно легко. Со злости развернули орудия и дали залп по немцам. А те подумали, что это стреляют русские танки, и в ответ дали залп по квадрату. Чем себя и выдали. А дальше дело было за «тридцатьчетверками", КВ и ИСами.  

К концу войны дошли до Лиепаи, или Либавы, как ее называли русские. Там в котле сидела крупная группировка немцев, вполне боеспособная и хорошо вооруженная. Пришлось ее блокировать, но до крупных боев дело как-то не доходило. Солдаты тем временем раздавали старые долги. Как-то раз Баженов и еще один офицер поехали в один из поселков под Лиепаей. И вдруг возле одного из домов водитель попросил разрешения остановиться, вылез и скоренько отправился куда-то за хату. Офицеры потянулись вслед за ним и увидели презабавную картину.

Солдат держал за шиворот какого-то местного жителя, при этом трепал его за пегую бороденку и приговаривал: «А ты говорил, не вернемся. Шиш тебе, вот он я!»

Оказалось, этот солдат повздорил с этим дедком еще во время отступления в начале войны и теперь припоминал былое.  

День Победы пришел неожиданно. Еще ночью все было, как обычно - немного постреливали немцы, чуть больше наши. А утром Баженова как подбросило - по радио передали сообщение о капитуляции Германии. Он выскочил из землянки, а на улице уже палили вовсю. Из всех стволов: из орудий, автоматов, минометов, винтовок, пистолетов. Выпустили в белый свет весь боезапас, за что командующий объявил всей армии… десять суток гауптвахты. Впрочем, на радостях тут же и отменил.  

А потом один-единственный «Виллис» с офицерами (в том числе и с Баженовым) поехал принимать капитуляцию у немецкой группировки. Те шли колоннами, с танками, орудиями, полностью вооруженные, но желания драться ни у кого не было. Навоевались вволю - что русские, что немцы. Да и не было у большинства солдат никакой склонности к войне. Ведь Владимир Дмитриевич Баженов в детстве мечтал стать астрономом. А ему пришлось смотреть на небо через прицел своей зенитки.

Фото из архива Владимира Баженова