На подступах к Берлину

12 января 1945 года началось грандиозное наступление советских войск на фронте от Балтики до Карпат. Оно в считанные дни потрясло оборону вермахта и поставило гитлеровскую Германию на грань окончательного поражения. Теперь от полного краха нацистский режим отделяли всего несколько месяцев, и его могло спасти только чудо. Чуда, как известно, не произошло.

Днём окончания Висло-Одерской операции считается 3 февраля 1945 года. За 23 дня войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов прошли более 500 км, освободили западную часть Польши, вступили на территорию Германии, захватили важные для дальнейшего наступления на Берлин плацдармы на реке Одер. В ходе наступления Красная Армия разгромила полностью 35 вражеских дивизий. Только в плен было взято почти 150 тысяч солдат и офицеров противника, захвачено около 14 тысяч орудий и миномётов, 1400 танков и штурмовых орудий.

Этот успех был оплачен, как подчёркивают отечественные историки, сравнительно небольшой ценой. 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты, насчитывая более двух миллионов человек, потеряли убитыми и пропавшими без вести 43,5 тысячи солдат и офицеров и около 151 тысячи ранеными. Действительно, среднесуточные потери советских войск относительно общей численности принимавших участие в наступлении, оказались ниже, чем в большинстве наступательных операций Красной Армии завершающего периода войны.

В то же время, советские войска понесли значительные потери в технических средствах борьбы. Потери бронетанковой техники составили 1267 единиц, самолётов – 343. Это было больше, чем подобных средств насчитывалось у противника в боевом составе перед началом операции.

Крупная победа советских войск на главном стратегическом направлении значительно усилила позиции СССР на открывшейся 4 февраля 1945 года в Ялте конференции «Большой тройки» союзников.

***

В истории Висло-Одерской операции до сих пор много спорных моментов. Известно, что её началу предшествовало личное обращение британского премьера Черчилля к Сталину с просьбой ускорить генеральное наступление Красной Армии. Просьба была мотивирована сложным положением, в которое англо-американские войска попали на Западном фронте в связи с наступлениями вермахта в Арденнах и Эльзасе.

До сих пор историки не согласны во мнениях - действительно ли советское наступление предотвратило более серьёзный кризис для союзников на Западном фронте, или же англичане и американцы справились бы с ситуацией сами.

В советской историографии ещё с 1960-х годов стал дискутироваться вопрос: могли ли наши войска ещё в феврале 1945 года взять Берлин и тем самым закончить войну на несколько месяцев раньше?

Но об этом – ниже.

***

Немецкий генерал Гудериан, бывший в то время начальником германского генштаба, писал в своих воспоминаниях, будто в начале 1945 г. «превосходство русских выражалось соотношением: по пехоте 11:1, по танкам 7:1, по артиллерийским орудиям 20:1. Если оценить противника в целом, то можно было говорить без всякого преувеличения о его 15-кратном превосходстве на суше и по меньшей мере о 20-кратном превосходстве в воздухе». Конечно, про «без всякого преувеличения» Гудериан лукавит.

Данные по численности войск на Восточном фронте к началу 1945 г. были достаточно точно установлены ещё в начале 1960-х гг. и до сих пор не подверглись пересмотру, во всяком случае, в отечественной историографии. Численность германских войск совместно с их единственным остававшимся на тот момент союзником – Венгрией – на Восточном фронте (исключая фронт в Югославии) к январю 1945 года составляла: 3 млн. 100 тыс. человек, 28,5 тыс. орудий и миномётов, 3950 танков и штурмовых орудий, 1960 боевых самолётов.

В то же время действующие на фронте советские войска вместе с союзными им польскими, чехословацкими, румынскими и болгарскими формированиями насчитывали к тому моменту в общей сложности: 6 млн. 157,5 тыс. человек, 113,2 тыс. орудий и миномётов, 13,1 тыс. танков и самоходных установок, 15 540 боевых самолётов. Таким образом, общее превосходство советских (и союзных восточноевропейских) войск над вермахтом и его единственным сателлитом выражалось в следующих цифрах: 2 раза по численности личного состава, 4 раза по артиллерии, 3,3 раза по единицам бронетанковой техники, 7,9 раза по числу самолётов.

Что касается соотношения сил в полосе предстоящей Висло-Одерской операции советских войск накануне её начала, то, согласно данным «Стратегического очерка Великой Отечественной войны» (М., 1961), оно было следующим: 2,2 млн. советских солдат и офицеров против 400 тысяч солдат и офицеров вермахта, 32,1 тысячи орудий и миномётов против 4100, 6464 танка и самоходки против 1136 единиц бронетанковой техники у немцев, 4770 боевых самолётов против 270. Таким образом, советские войска двух фронтов превосходили оборонявшиеся против них немецкие: по численности личного состава в 5,5 раза, по артиллерии в 7,8 раза, по бронетанковой технике в 5,7 раза, по самолётам в 17,7 раза. Превосходство, конечно, подавляющее, но всё-таки не вполне отвечающее той картине, которую рисует Гудериан.

Нас не должны смущать цифры соотношения сил перед заключительными сражениями Великой Отечественной войны. Нашим западным союзникам для ведения наступательных операций требовались еше более благоприятные условия.

Так, во время вторжения союзных войск в Нормандию в июне 1944 года восьми тысячам ста шестидесяти американских и британских боевых самолётов противостояли всего лишь 500 боевых самолётов люфтваффе: преимущество более, чем в 16 раз! Когда сын главнокомандующего союзников Дуайта Эйзенхауэра, молодой выпускник Вест-Пойнтской академии Джон Эйзенхауэр в июне 1944 года посетил своего отца в штабе действующей армии, он «с удивлением увидел машины, следующие впритык одна за другой, что категорически запрещалось военными учебниками…

- Вы бы поплатились за это, если бы не обладали превосходством в воздухе, – сказал он своему отцу.

Айк [Дуайт] фыркнул:

- Если бы я не имел превосходства в воздухе, меня бы вообще здесь не было» (С. Амброз. Эйзенхауэр: солдат и президент. М., 1993).

При этом следует отметить, что большинство сил германской армии находилось на Восточном фронте. Открытие союзниками Западного фронта летом 1944 года не привело к существенному перераспределению сил вермахта.

По-прежнему основную тяжесть войны нёс на себе Советский Союз. Тогда же, в начале 1945 года, на советско-германской фронте находились 72% солдат и офицеров действующей сухопутной армии Германии, 68% её артиллерии, 64% бронетанковой техники, и только в самолётах распределение было не в пользу Восточного фронта: 48% против 52%, приходившихся на Западный и Итальянский фронты. На долю англо-американских экспедиционных сил оставались лишь 28% живой силы вермахта, 32% его артиллерии и 36% танков.

О сравнительном вкладе в победу свидетельствует хотя бы тот факт, что из 130 дивизий вермахта, полностью разгромленных на полях сражений Второй мировой войны, 104 (80%!) были уничтожены советской армией, и только 25 – англо-американскими войсками (ещё одна – Народно-освободительной армией Югославии). То, что в итоге наши западные союзники взяли больше немецких пленных, чем советские войска, было вызвано тем, что весной 1945 года немцы в массе стремились сдаться англичанам и американцам, идя ради этого на повсеместное нарушение акта о безоговорочной капитуляции и продолжая сопротивление на Востоке вплоть до 15 мая 1945 года.

***

Несмотря на общее неблагоприятное соотношение сил на всех фронтах, вермахт был ещё способен на локальные наступательные операции. Сосредоточив превосходящие силы на узком участке, 16 декабря 1944 года германские армии прорвали американский фронт в Арденнах. Больше двух недель ситуация здесь оставалась критической. В конце декабря англичанам и американцам удалось локализовать немецкий прорыв, а 3 января 1945 года повсеместно перейти в контрнаступление. Но тут 1 января последовал новый немецкий удар, на этот раз в Эльзасе, и Эйзенхауэр уже отдал было распоряжения об оставлении Страсбурга, незадолго до того взятого французскими войсками…

Подобно тому, как советское руководство в течение 1942-1944 гг. торопило правителей США и Англии с открытием второго фронта, так теперь западные союзники решили, что настал их черёд требовать от СССР, как будто наша страна все эти годы не несла основных жертв.

Эйзенхауэр направил к Сталину своего личного представителя, британского маршала авиации Теддера, для координации действий. Теддер застрял по пути из-за непогоды. Тогда Черчилль 6 января 1945 года телеграммой обратился с личным посланием к Сталину:

«На Западе идут очень тяжёлые бои, и в любое время от верховного командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы… Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть…»

На следующий день Сталин передал ответ Черчиллю:

«…Учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем всё, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».

В ответной телеграмме 9 января Черчилль выразил благодарность Сталину за его обещание, но отметил уже, что «битва на Западе идёт не так уж плохо». «Со стороны русских и их руководителей было прекрасным поступком ускорить своё широкое наступление, несомненно, ценой тяжёлых людских потерь», – так оценивал Черчилль в своих мемуарах это решение Сталина.

«Царственный» жест Сталина, выразившийся в переносе срока наступления с 20-го на 12 января, в дальнейшем стал предметом критики. Для антисталинистской историографии он служит ещё одним выражением того, что Сталин не щадил человеческие жизни ради политических соображений.

Было ли ускорение начала генерального наступления оправдано соображениями общесоюзной стратегии, в частности, тяжёлым положением англо-американских армий? Западные союзники обладали огромным численным превосходством над вермахтом и к моменту вышеописанного обмена посланиями между Черчиллем и Сталиным острота кризиса на Западном фронте уже миновала. Союзники были в силах самостоятельно остановить наступление немцев и разгромить их. Но тогда чем же вызвано то большое значение в ликвидации кризиса, которое сам Черчилль придаёт советскому наступлению? Без сомнения, оно значительно облегчило положение союзников, позволило им быстрее оправиться от последствий неожиданного немецкого удара и самим перейти в наступление.

В то же время решение наступать, пока какая-то часть немецких подвижных войск занята на Западном фронте, было в целом правильным с точки зрения советской стратегии. При том соотношении сил, которое, как мы видели, имело место на Восточном фронте, ускорение начала наступления на восемь дней не могло существенно ослабить ударную мощь советских армий. Конечно, нельзя сбрасывать со счётов и стремление Сталина походить на российских государей некими величественными шагами по исполнению союзнического долга. В частности, на Николая II, на две недели ускорившего срок начала наступления Юго-Западного фронта в 1916 году (знаменитый Брусиловский прорыв) под влиянием просьб союзников. Но, в отличие от последнего русского императора, он в 1945 году обладал гораздо большими возможностями для этого, причём без ущерба для интересов своей страны.

Однако, что имел в виду Черчилль, говоря о «больших решениях», которых может потребовать обстановка на Западном фронте?

Не намекал ли он тем самым на возможность заключения Англией и США сепаратного перемирия с Германией? С визита в Москву в октябре 1944 года, когда Сталин затронул тему пребывания Гесса (официального заместителя преемника Гитлера) в Англии, Черчилль отлично знал, что угроза «нового Мюнхенского сговора» между нацистами и западными руководителями не даёт Сталину покоя. И мог, нарочито туманно изъясняясь, сознательно использовать эти опасения Сталина в своих интересах.

***

«Задачи войск фронта: в ближайшие шесть дней активными действиями закрепить достигнутый успех, подтянуть всё отставшее, пополнить запасы до двух заправок горючего, до двух боекомплектов и стремительным броском 15-16 февраля взять Берлин». Такое предложение о дальнейших действиях 1-го Белорусского фронта Военный совет фронта под командованием маршала Г.К. Жукова представил в Ставку ВГК, то есть Сталину, 26 января 1945 года. На следующий день Верховный утвердил это предложение.

Однако в ближайшие же дни задачи фронта были изменены. По наиболее распространённой версии, причинами послужили: значительное отставание тылов в результате стремительного наступления, усталость войск, а самое главное – обнаружение на северном фланге 1-го Белорусского фронта, в Восточной Померании, крупной группировки немецких войск, угрожавших ударной советской группе с фланга.

По-видимому, решение о приостановке наступления на Берлин складывалось одновременно у Сталина и Жукова под влиянием обстановки.

Во всяком случае, никакого конфликта между ними по поводу отсрочки Берлинской операции не возникло. И в дальнейшем Жуков всегда отстаивал правоту этого решения.

Так, ещё в конце 1945 года на закрытой военно-научной конференции Жуков ответил на первые упрёки по поводу того, что Берлин не был взят в феврале 1945-го: «Конечно, Берлин не имел в этот период сильного прикрытия. На западном берегу р. Одер у противника были только отдельные роты, батальоны, отдельные танки, следовательно, настоящей обороны по Одеру еще не было. Это было известно. Можно было пустить танковые армии Богданова и Катукова напрямик в Берлин, они могли бы выйти к Берлину. Вопрос, конечно, смогли бы они его взять, это трудно сказать… Можно было пойти на Берлин, можно было бросить подвижные войска и подойти к Берлину. Но, товарищ Енюков, назад вернуться было бы нельзя, так как противник легко мог закрыть пути отхода. Противник легко, ударом с севера прорвал бы нашу пехоту, вышел на переправы р. Одер и поставил бы войска фронта в тяжелое положение».

Благожелательно настроенный к Советскому Союзу британский историк А. Тейлор (Вторая мировая война. London, 1975; М., 1995) считает, что «Сталин не хотел повторить ошибку Гитлера в Сталинграде или свою собственную, допущенную в феврале 1943 г., когда немцы опять захватили Харьков. Опасения его не были безосновательными. Гудериан, теперь начальник германского Генерального штаба, увидел возможность контрнаступления и после длительных споров с Гитлером сделал такую попытку, длившуюся с 10 по 14 февраля. Наступление оказалось неудачным, но продемонстрировало, что могло произойти, если бы Жуков устремился дальше на запад».

Даже такой недоброжелатель СССР, как английский военный историк и теоретик Б. Лиддел-Гарт, полагал, что остановка советских войск на подступах к Берлину была вызвана чисто оперативными соображениями: «Закон перенапряжения усилий, в результате слишком большой растянутости коммуникаций, снова вступил в действие».

В приказе о наступлении на Берлин в конце января 1945 г. заключался большой элемент риска. В самом деле, можно ли было всерьёз надеяться взять столицу Германии всего с двумя заправками горючего на каждый танк и грузовик и двумя боекомплектами на орудие?

Тем не менее, какое-то время войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов руководствовались задачами, поставленными в директиве Ставки от 27 января о наступлении на Берлин. По свидетельству С.М. Штеменко («Генеральный штаб в годы войны». М., 1968), в ту пору начальника оперативного управления Генштаба, «26 января 1945 года Генштаб получил решение командующего 1-м Белорусским фронтом о безостановочном, по существу, наступлении, вплоть до овладения немецкой столицей… Ближайшая задача – с ходу форсировать Одер. Последующая – удар на Берлин. При этом 2-я гвардейская танковая армия должна была охватывать его с северо-запада, а 1-я – с северо-востока. Днём позже поступило решение командующего 1-м Украинским фронтом. Он тоже намеревался действовать без заметной паузы. Наступление намечалось продолжить 5-6 февраля и к 25-28 февраля выйти на Эльбу, а правым крылом во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом овладеть Берлином. Такой же точки зрения держался и Верховный Главнокомандующий». Однако, как мы знаем, буквально в течение недели стратегический замысел советского командования в корне изменился. Захват столицы рейха был отсрочен на неопределённое время.

Когда с 1960-х гг. разногласия советских военачальников и военных историков по вопросам стратегии Великой Отечественной войны стала достоянием открытой печати, наиболее авторитетным выразителем точки зрения о том, что Берлин можно было взять в феврале 1945 года, выступил маршал В.И. Чуйков. Его аргументы до сих пор оказывают влияние на некоторых историков. Невозможно однозначно доказать или опровергнуть утверждение, могла ли Красная Армия в феврале 1945 года взять Берлин. Но вот что представляется совершенно определённым:

Взятие Берлина советскими войсками в феврале 1945 года не привело бы к немедленному окончанию войны.

В то время в руках нацистской Германии ещё оставались Рейнский и Верхне-Силезский угольно-промышленные районы, нефтяной район Венгрии, укреплённая область Восточной Пруссии, другие важные в стратегическом отношении опорные регионы. Ставка Гитлера могла быть перенесена в Альпы, и вермахт продолжал бы сопротивление. С падением Берлина в феврале 1945 года он не лишался средств для продолжения борьбы. А нацистская пропаганда использовала бы для воодушевления населения рейха пример 1760 года, когда русская армия тоже заняла Берлин, но это не привело к выигрышу ею войны. В общем, овладение Берлином в тот момент не являлось ключом к безоговорочной капитуляции Германии. Поэтому, учитывая большой элемент риска при продолжении безостановочного наступления на Берлин, решение приостановить это наступление было совершенно оправданным.

Впрочем, невозможно полностью сбрасывать со счётов и политические мотивы «стоп-приказа» Сталина и Жукова. Падение Берлина в феврале 1945 года могло привести к любопытным последствиям.

***

«Под контроль США и Англии попадают Варшава, Прага, Будапешт, Бухарест, София, Вена, Белград… При этом немецкие войска на западе не просто сдаются, а организованно двигаются на восток для укрепления там немецкой линии обороны», – так излагает историк В.М. Фалин в своей книге «Как Вторая мировая переросла в Третью» секретный план «Рэнкин» англо-американского командования. Этот план был рассчитан на сепаратную капитуляцию вермахта на Западном и Итальянском фронтах при продолжении им сопротивления на Востоке.

Данный план должен был вступить в действие в случае государственного переворота в рейхе, приуроченного к высадке союзников во Франции. 20 июля 1944 года эта попытка сорвалась. Но взятие Берлина советскими войсками в начале 1945 года, как ни странно, открывало для этого новые возможности.

Даже если бы Гитлер не покончил с собой, в этом случае он мог быть «устранён» во время эвакуации германской ставки из Берлина. Новое немецкое руководство вступает в переговоры о перемирии на Западе в тот момент, когда под контролем вермахта находятся ещё вся Чехия, Австрия, значительная часть Венгрии, балтийское побережье Германии…

В реальности, когда острота кризиса на Восточном фронте для рейха временно миновала, человек Гиммлера, генерал СС Карл Вольф, 8 марта 1945 года вступил в секретные переговоры о перемирии с резидентом американской разведки в Швейцарии Алленом Даллесом. Этот эпизод хорошо известен нашим читателям по сериалу «Семнадцать мгновений весны».

Накануне, 7 марта, в руки союзников попадает единственный почему-то не разрушенный немцами мост на Рейне у Ремагена, благодаря чему американцы тут же переправляют на правый берег реки две дивизии и создают оперативный плацдарм для наступления вглубь Германии. Вряд ли это случайные совпадения.

Сбивчивое описание Черчиллем переговоров в Цюрихе между Вольфом и Даллесом только подкрепляет подозрения в том, что «речь идёт о сепаратной военной капитуляции на юге, которая позволила бы нашим [англо-американским] армиям продвинуться вперёд против ослабившего своё сопротивление противника до самой Вены и далее, даже к Эльбе или Берлину» (У. Черчилль. Вторая мировая война. Т.6). В самом деле, если «командующие на поле боя были уполномочены принимать чисто военную капитуляцию противостоящих им войск противника», то зачем переговорам с Вольфом был придан статус такой секретной операции, где ключевую роль играл резидент разведки США? Если «Вольфу прямо заявили, что не может быть и речи о переговорах и что разговор может продолжаться лишь на базе безоговорочной капитуляции», то зачем понадобился второй раунд переговоров?

Наконец, если Черчилль «сразу понял, что Советское правительство может заподозрить, что речь идёт о сепаратной военной капитуляции», то почему он решил информировать Сталина о факте переговоров только через две недели после установления контактов с немцами, когда советская сторона уже знала из собственных источников о ведущихся переговорах?

Именно тогда, в завязавшейся интенсивной переписке между Сталиным и западными лидерами, советский руководитель высказал знаменитую характеристику своих разведчиков, просмакованную создателями популярного сериала: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные и скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно… Эти люди многократно проверены нами на деле…» Невнятное послание Рузвельта Сталину также показывает, что переговоры велись не просто о порядке капитуляции немцев на отдельно взятом Итальянском фронте: «…1) в Берне не происходило никаких переговоров; 2) эта встреча вообще не носила политического характера…» Как это прикажете понимать?! Переговоров не было, хотя, впрочем, они вообще-то были, но, правда, политического характера при этом не носили?!

Итак, даже в марте 1945 года оставались условия для реализации США, Англией и их сторонниками в верхах рейха плана «Рэнкин», хоть и не в полном объёме. Наготове были войска и транспортные средства для проведения операции «Эклипс» по высадке трёх американских воздушно-десантных дивизий в районе Берлина на случай «внезапного военного краха Германии», то есть всё той же капитуляции вермахта на Западном фронте. Только окружение Берлина в апреле 1945 года, занятие советскими войсками к тому времени Восточной Германии, Моравии, всей Венгрии, взятие Вены выбили почву из-под ног готовившегося сговора. В феврале же 1945 года стратегическое положение советских войск ещё не было столь благоприятным.

Таким образом, даже если советское руководство и не преследовало сознательно в тот момент цель прочно обеспечить своё присутствие в Центральной Европе, решение временно воздержаться от взятия Берлина нельзя не признать верным и с политической точки зрения.

Висло-Одерская операция выполнила свои задачи, при этом далеко выйдя за рамки первоначального плана, который предусматривал выход советских войск лишь на линию Бромберг (Быдгощ) – Познань – Бреслау (Вроцлав).