Интервенция: помощь или дискредитация?

Многие помнят фильм «Интервенция», где в довольно карикатурном виде изображены буржуазные классы русского общества времён Гражданской войны. Фильм именно карикатурный, так как никакой фактической почвы под ним нет. Начнём хотя бы с того, что высадка французских войск в Одессе произошла зимой. Однако карикатурность высших слоёв в означенном фильме вполне заслуженна. Ведь интервенцию они рассматривали как возможность без усилий, чужой кровью, вернуть себе господствующее положение в России. При этом сами высшие классы не желали жертвовать ничем, но очень хотели, чтобы какая-то сторонняя сила вернула им их прежнее положение. 

«Денежная Москва ограничилась “горячим сочувствием” и обещаниями отдать “всё” на спасение Родины. “Всё” выразилось в сумме около 800 тысяч рублей, присланных в два приёма; и дальше этого Москва не пошла», – с горечью вспоминал генерал Антон Деникин про начальный период формирования Добровольческой армии.  

Впоследствии, когда Добровольческая армия стала одерживать победы, и появилась надежда на то, что она сумеет свергнуть большевиков, к её обозу пристроились бывшие помещики, желавшие только одного: вознаградить себя за убытки, нанесённые революцией.

Их классовый эгоизм не позволил руководству белогвардейцев пойти на единственный шаг, который мог принести победу над красными: закрепить за крестьянами земли, захваченные в результате «чёрного передела».

Конечно, были среди бывших землевладельцев люди, понимавшие всю важность аграрного вопроса и готовые пойти на жертву личным состоянием ради национальных интересов. Но их была капля в море социальной вражды и мстительности.  

Не надеясь на сочувствие и поддержку в среде русского народа, узкоклассовые эгоисты (чьи мотивы постепенно возобладали в политике Белого движения) связывали свои чаяния с иностранной интервенцией. Когда временно в силе оказались Германия и её союзники – они жаждали «освобождения России» руками немцев. Когда же звезда Второго рейха склонилась к закату – возложили все надежды на Антанту.  

Собственно, интервенция Антанты в России началась ещё весной 1918 года. Но возможности для более широкого вторжения открылись только после капитуляции Германии, в конце 1918 года. 23 ноября англо-французская эскадра вошла в Новороссийск, контролировавшийся Добровольческой армией. 26 ноября французский флот вошёл в другие порты юга России – Севастополь, Одессу и др., формально принадлежавшие самостийным правительствам Крыма и Украины, а фактически находившиеся под германской оккупацией.

В декабре 1918 года, 90 лет назад, началась временная оккупация некоторых районов юга России французскими и союзными им (греческими, польскими) частями.

И в советской, и в эмигрантской, и в современной постсоветской историографии вопрос об интервенции Антанты остаётся одним из самых дискуссионных. Одно время советские историки выводили интервенцию на первый план среди факторов возникновения Гражданской войны. В противоположность им, эмигрантские историки в большинстве своём указывали на недостаточность объёмов западной помощи Белому движению, неизменно подчёркивали, что будь эта поддержка хоть чуть-чуть сильнее, с большевиками в 1918-1919 гг. было бы покончено. И только немногие из белогвардейских мемуаристов, как, например, Н.В. Устрялов, поднимались до полной переоценки значения иностранной интервенции.  

Устрялов, «министр агитации и пропаганды» у Колчака, в своих записках весны и лета 1919 года уже предвидит окончательное поражение белых армий и не последнее место среди причин краха движения отводит именно иностранной интервенции.

Он пишет про то, что неоправданная надежда на западную помощь парализовала волю и энергию руководства Белого движения, не позволила ему искать поддержки у массы русского народа и, тем самым, отвратила от него народ. Но, самое главное, это то, что интервенция дискредитировала Белое движение. Выступая под лозунгами «великой, единой и неделимой России», в практической политике белогвардейцы выступили союзниками тех, кто не скрывал своих эгоистических целей по отношению к России, кто стремился обогатиться на нашей национальной трагедии и расчленить Россию.  

Уже весной 1919 года в «белой» Сибири, отмечал Устрялов, начали появляться антантофобские и германофильские настроения. Это было вызвано, конечно же, неприкрыто эгоистической политикой Англии, Франции, США и Японии по отношению к «белой» России. Для Устрялова была очевидна вся наивность надежд на Германию, которая, к тому же, была тогда унижена Версальским договором и не играла самостоятельной роли. Тем не менее, сам факт таких настроений означал банкротство как политики западных держав в отношении России, так и внешнеполитической ориентации Белого движения.  

Но во всей разноголосице мнений нужно отдать должное и советским историкам.

Да, интервенция морально скорее ослабила, чем усилила Белое движение. Но в материальном плане – без иностранной помощи белые не смогли бы развернуть такое мощное сопротивление в ряде регионов России.

И здесь «марксистско-ленинская» школа была безусловно права, придавая фактору интервенции важное значение в истории боевых действий. Особенно значимой была поддержка Антанты, оказанная белым армиям на юге и севере России (на севере фактор интервенции вообще стал важнейшим из всех, обусловивших возникновение фронта гражданской войны). На востоке, у Колчака, эта помощь до лета 1919 года была не столь ощутима только потому, что снабжение из Владивостока прерывалось забайкальским атаманом Семёновым, не признававшим (по указке японцев) верховной власти адмирала, и скромное снабжение армий Колчака из США и Англии осуществлялось через маленькие порты бассейна Оби. В трагической интермедии «белого» Крыма в 1920 году фактор снабжения из-за моря стал решающим в столь долгом пролонгировании кровавой драмы (Устрялов в это время, находясь в Харбине, выступал за эвакуацию войск Врангеля, так как продолжение гражданской войны, уже без шансов белых на успех, только губило Россию).  

Сложным является вопрос: считать или нет составной частью интервенции восстание чехо-словацкого корпуса в мае 1918 года? С одной стороны, оно было существенным элементом международного заговора с целью повторного вовлечения России в войну с Германией. С другой – чехо-словацкий мятеж не привёл бы к такому быстрому успеху, если бы не был поддержан массой народа, доведённого до отчаяния политикой советской власти. Кроме того, чехо-словаки, за немногими исключениями, быстро перестали играть роль активного фактора в российской междоусобице, стремясь скорее вернуться на родину. Но их мятеж стал важным катализатором всей последующей гражданской войны на востоке России.  

В истории интервенции до сих пор невыяснёнными остаются не только последствия, но и мотивы, конкретные шаги, приведшие к тем или иным действиям. Советская историография связывала начало интервенции исключительно с антисоветским заговором.

При этом сознательно не обращалось внимание на то, что в ряде регионов России высадка войск Антанты произошла по призыву… советской власти!

Англо-французский десант в Мурманске состоялся в марте 1918 года по приглашению местного Совета рабочих депутатов (сам Мурманск был тогда всего лишь уездным центром Архангельской губернии). Уже известно, что это приглашение было инициировано Троцким. Аналогичное решение в апреле 1918 года (только уже в отношении США и Японии) Приморской областной думы во Владивостоке, где преобладали большевики и левые эсеры, было принято также не без «указания свыше». Это отражало главным образом борьбу за власть внутри советского руководства. Троцкий, а также «левые коммунисты» (все они руководствовались разными мотивами, но тактические задачи у них совпадали), стремились к возобновлению войны советской России с Германией – исходя из целей «мировой революции» или руководствуясь интересами западных империалистов, чьи средства отрабатывали. Впрочем, борьба внутри большевицких группировок – это уже совершенно отдельная тема, граничащая с конспирологией.  

Недовольство действиями интервентов в Белом движении было вызвано, главным образом, тем, что западные державы не спешили занять определённую позицию противников большевизма.

Слова о «восстановлении порядка», о «помощи русскому народу в борьбе с анархией», которыми западные страны официально обосновывали вооружённое вторжение в Россию, в своей практической реализации выглядели также неопределённо. Очевидно, что ни одно государство Антанты не стремилось во что бы то ни стало к свержению большевицкого режима. Действия интервентов обусловливались той выгодой, которую они хотели получить от своего присутствия в России. А главным условием этой выгоды всегда было максимальное ослабление России – неважно, белой или красной.  

Вопрос о мотивации интервенции в Россию в 1918 году – один из самых сложных в истории этого судьбоносного времени. Он осложняется ещё и тем, что каждое из иностранных государств преследовало собственные цели, часто находившиеся в противоречии с целями другой державы; многие дипломатические документы той эпохи до сих пор не опубликованы, а в разглашении полной правды о тех событиях не заинтересованы многие правительства. Более активную позицию в поддержке белогвардейских правительств заняли Англия и Франция, но и их помощь была неоднозначной, обусловливалась многими оговорками. В политике Англии и Франции боролись разные тенденции.  

Сами вожди Белого движения были ошеломлены тем неприкрытым эгоизмом, с которого началось иностранное присутствие на юге России.

По сравнению с беспардонной требовательностью французских и британских «союзников» меркли притязания немцев, незадолго до того оккупировавших эту территорию.  

«13 ноября [ст.ст. – Я.Б.] союзный флот появился в Севастополе и приступил к принятию от германцев судов русского Черноморского флота… На том основании, что русские суда находились в распоряжении германцев, старший адмирал союзного флота лорд Кольсорн, по распоряжению из Константинополя, отказался передать их русскому командованию. Лучшие из этих судов заняли иностранные команды и подняли на них флаги – английский, французский, итальянский и даже греческий. Все годные к плаванию корабли приказано было отвести в Измит для интернирования. На просьбу Герасимова [вице-адмирал, начальник Морского управления при Главкоме Вооружённых сил Юга России (ВСЮР) – Я.Б.] отпустить хотя бы два-три миноносца в Новороссийск… сменивший Кольсорна французский адмирал Леже ответил резким отказом… Французские и английские команды, по приказанию Леже, топили и взрывали боевые припасы, хранившиеся в севастопольских складах, рубили топорами аккумуляторы и баки подводных лодок, разрушали приборы управления и увозили замки орудий… Образ действий союзников походил скорее на ликвидацию, чем на начало противобольшевицкой кампании», – характеризовал Деникин в своих «Очерках русской смуты».  

Гнетущее впечатление на руководителей Белого дела произвела попытка французской миссии поставить под свой контроль командование ВСЮР и взыскать с него все убытки, понесённые французскими капиталистами на юге России в результате революции. Меморандум такого рода был предъявлен донскому атаману П.Н. Краснову. Несмотря на существовавшую вражду между Красновым и Деникиным, последний полностью поддержал Краснова в его резко отрицательном ответе. Впрочем, слишком дискредитировавший помощь Антанты шаг её представителей вскоре был дезавуирован её руководителями.  

Но того же Деникина нимало не смутило предложение, сделанное ему британским эмиссаром генералом Пулем: «Считаете ли вы необходимым в интересах дела, чтобы мы свалили Краснова?». На что Деникин отвечал: «Я просил бы только повлиять на изменение отношений его к Добровольческой армии». Сам факт, что иноземный генерал вмешивается в спор русских вождей между собой и считает как бы само собой разумеющимся их смещение и назначение, не вызывал у Главкома ВСЮР возмущения ни тогда, ни годы спустя, в эмиграции.  

Этот же генерал Пуль, между прочим, неплохо выдержал имидж британского руководителя «русскими варварами». И Деникин, и Краснов отзываются о нём с большой теплотой, не видя того, что именно Пуль был главным организатором всех интриг на «белом» Юге, хотя и понятно, что инициатива в интригах исходила не от него, а из Лондона. При Краснове Пуль высказывался совсем иначе, чем при Деникине: «Оставьте мне, господа, атамана в покое!... Он правильно делает своё дело. И если вы сковырнёте атамана, вам придётся иметь дело с Англией! Вся Англия встанет на его защиту», – так передаёт Краснов ответ британского эмиссара представителям проденикинской оппозиции Краснову на Дону. Когда Пуль был искренен? Наверное, в обоих случаях. Ведь у Англии нет постоянных друзей и врагов, а есть лишь постоянные интересы.  

Антанта не спешила поддерживать режимы, исповедовавшие идеологию «единой и неделимой России».

Английские войска направлялись в Закавказье и Туркестан – чтобы контролировать нефтяные районы и подступы к своим колониям, а также помогать националистическим правительствам в ущерб единству России. Французы в Одессе долгое время старались поддержать падающую власть украинской Директории. Японцы – те вовсе желали отделения Дальнего Востока от России, поддерживая сначала атамана Семёнова, потом Унгерна с его бредовыми идеями нео-чингисхановской империи.  

В США отношение долго было неоднозначным. Сначала янки принимали очень локальное участие в интервенции, а именно там, где были непосредственно задействованы их геополитические интересы – на Севере и Дальнем Востоке России. При этом президент Вильсон всегда старался подчеркнуть, что целью правительства США вовсе не является смена режима в России вопреки воле её народа. И только с начала 1920 года отношение администрации Белого дома начинает меняться в сторону поддержки Белого движения. Именно тогда, когда в гражданской войне обозначился перелом в пользу красных. Не правда ли, странное совпадение? США поддерживали режим Врангеля, не имевший шансов на победу, но своей упорной борьбой высасывавший соки из России – красной и белой…  

Самой показательной для отношения «союзников» к России, раздираемой внутренней враждой, стала их позиция по допуску России на международную мирную конференцию, подводившую итоги Первой мировой войне.

Россия понесла в той войне больше всего потерь, Антанта победила преимущественно русской кровью, но формально России не было среди победителей. Россия большевицкая, заключившая Брестский мир, сама вычеркнула себя из числа победителей. Россия «белая», всё время заявлявшая о своей верности Антанте, ставилась последней в унизительное положение. Заключительным аккордом в этой травле стала нота Колчаку с требованием признать фактическую независимость всех отделившихся от России национально-государственных образований. И хотя Колчак ответил на эту ноту максимально позитивно (поставив окончательное признание в зависимость от решения будущего Учредительного собрания), белогвардейская Россия всё равно не была допущена на «пир победителей». Русский флаг был пронесён на параде победы, завершившем Парижскую конференцию 1919 года,… после флагов Панамы и Сан-Марино.  

Интервенция стран Антанты преследовала только одну цель – максимальное ослабление России в условиях гражданской войны. Можно ли считать удивительным главный итог этой акции?